22 февраля 1994г
вторник
Следующий день я прокантовался по всем, казалось бы, мягким плоскостям квартиры. Бесполезно! Уснуть не получалось никак и нигде. Кровать, диван, оба кресла и даже матрац на полу принимали тело в плюшевые объятия и сжимали разум тисками бессонницы. Сутки прошли в жесточайшем напряжении – без сна, с болью в глазах и ломотой в суставах. В любом ложе, в любой позе меня мучило, мутило и корежило. Лишь на вторую ночь, под утро получилось примоститься на кухонном стульчике и ненадолго прикорнуть над чашкой чая. Через пару часиков полусна-полудремы я, злой, развинченный, с пылающим от недосыпа мозгом, сфокусировал зрение на будильнике. Десять ноль-ноль.
Кое-как реконструировал пункты ежеутреннего ритуала: умылся, сварил кофе, чуть взбодрился. Э-эээ... Ах... Оделся и спустился во двор, к «Торусу», пригнанному Василичем накануне. Возвращая ключи, он, помнится, давал какие-то советы по ходовой. Какие именно – в голове не отложилось. Надо в сервис обратиться и подвеску подшаманить, вроде...
Я кликнул сигнализацией, сел за руль, собрал слюну и погонял ее по ротовой полости, пытаясь избавиться от послевкусия «Лаваццы». Без результата. Кофеин стучал в мозг, минуя нёбо. Я пожалел, что смалодушничал и не вызвал Василича на помощь. Самостоятельно добираться до работы расхотелось. Вспомнилась медицинская брошюрка, извещавшая, что грипп за два дня не лечится и болезнь надо переносить лежа в постели. Захотелось обратно, в теплую кровать.
Я загадал, что если машина не заведется, как неделей раньше на двадцатиградусном морозе, то поплетусь домой принимать таблетки, вызывать медсестру и принимать укольчики.
«Торус», несмотря на молитвы, завелся в полоборота. Температура воздуха была чуть ниже нуля и аккумулятор справился. Не выжидая прогрева двигателя, я выехал со двора, чуть притормозил на выезде из арки и… Ааа-ах!!! Грохот, звон, треск, адская боль в предплечье, животный ужас в кишках, стекольная крошка на голове, раз! два! три!... три взрыва боли, слившиеся в одну вспышку яркого света где-то в щёлке между глазными яблоками и мозгом!
Прежде чем вылететь сознанием из тела, я заметил паренька, палившего из «калашникова» очередями в мою сторону. Палившего, как в кино про Рембо – смачно, не целясь, уперев приклад в бедро. В мое тело вонзили десяток раскаленных ломиков и начали ворочать внутренности. В черепную коробку влили ослепительно белый расплавленный металл.
Все.
Это конец.
Ничего больше не будет.
Даже прошедшая жизнь не успела мелькнуть перед глазами. Возможно, нечему было мелькать. Не о чем жалеть...