Конверт

Ресторан «Золотой Бычок» считался дорогим и посещался солидной публикой. Ханс притулился за столиком в дальнем темном углу, но и там выглядел белой вороной: невзрачный костюмчик и, наверняка, пришел пешком. Незаметный такой клерчуля мелкого пошиба. Белесые волосенки в разные стороны да ушки торчком – вот и все приметы. Маскировался, паразит, под простачка косил.

Я подошел к столу. Ханс глянул на часы — то ли Пьяже, то ли Пиге, не разбираюсь.

– Присаживайся, — пригласил Ханс и тут же, как обычно, начал темнить: — Ты, конечно, в чем-то обуржуазился, но твоя славянская душа не перестала быть зага­дочной.

– Что такое? – Я кинул на свободный стул кейс, сам уселся рядом и получил от подскочившего официанта меню и карту вин.

– Твое опоздание сегодня – сорок семь секунд. Рекорд. Становишься уважаемым членом общества и при этом по-прежнему попираешь его законы. Без опозданий никак нельзя?

– Я сюда пришел не рекорды ставить и не в бюргеры записываться. Зачем вызывал?

Ханс пожевал кусочек стейка, отпил вина, неодобрительно проследил за моим перстом, указующим официанту блюда в меню… Опять пожевал… Обследовал долгим взглядом скатертную плос­кость стола… Поводил туда-сюда пальчиком… И, наконец, спросил:

– Ты из России?

– Да.

– Сколько лет ты там не был?

– Шесть… или семь. Точно, семь.

– Я думаю, пришло время навестить историческую родину. Предлагаю совершить экскурсию в Москву.

– Зачем? – удивился я. Голова же закружилась от наплыва звуков, запахов, видений, связанных мимолетными проблесками памяти с родным, любимым городом. Москва, Сокольники, Яуза… почти песня.

– Все узнаешь в свой черед. – Ханс встал из-за стола, положил передо мной конверт и, бросив на ходу: «Подробности внутри», ушел прочь.

Я остался один в маленьком ресторанчике – приятном месте встреч Ханса с особо доверен­ными подчиненными. Где встречался Ханс с менее доверенными — этого я не знаю. Может, в «Макдональдсе» или какой-нибудь пивнушке.

Я пожевал пресную рульку, похлебал кислого пивка, сообразил, что еда ползет не в то горло. Все мысли были заняты конвертом, лежащим передо мной, и его непонятным содержимым. Также мое сознание терзало воспоминание вчерашнего сна. Вернее, терзала мысль, что сон и звонок Ханса оказались забиты в один временной интервал – минут десять, не более. Плохое предзна­менование для предстоящего дела. Имело смысл бросить все к собачьим чертям и умчаться сломя голову на самом дорогом рейсе «Люфтганзы» куда-нибудь в Новую Каледонию. Умчаться, чтобы встречая рассвет на пустынном песчаном берегу, в зыбкий момент расста­ва­ния солнца с водной колыбелью взять хладной недрожащей рукой нож и зачеркнуть крест-накрест проклятое прошлое, полоснуть себя по груди сверкающим лезвием. Хрустнут ребра и через булькающее кровью отверстие отлетит к перистым облакам с розовым окаемом бестол­ковая душа. Отлетит с одной-единственной целью – вернуться на землю спустя многие годы, чтобы опять бежал по траве русоголовый пацан, вся Вселенная которого уместилась в радость обладания пятью брикетами замороженного молока. Надо было сделать так.

Но разве делал я когда-нибудь что-нибудь правильно?

Отложив вилку с ножиком, я вскрыл конверт и вынул оттуда – ого-го! – две тысячи марок и куцую бумажонку, оказавшуюся инструкцией. Из инструкции следовало, что я должен:

• в течение суток добраться до Москвы;
• снять номер в тамошнем отеле;
• позвонить в офис Ханса и сообщить место пребывания и номер телефона;
• ожидать дальнейших инструкций, которые будут доставлены в течение следующих суток связным.

Постскриптум: сумма, прилагающаяся к инструкции, – оплата дороги до места работы.

Я достал из халявной пачки сто марок и отдал официанту. Дождавшись сдачи, я вернул пятерочку на чай, потом все деньги сунул в карман и минут пять не мог встать. Я туго соображал, что если Ханс, скупердяй и скряга, так роскошно оплачивает проезд до места работы, то СКОЛЬКО ОН ОТВАЛИТ ЗА САМУ РАБОТУ?!!! Я чуть поборолся с онемевшим, пересохшим ртом, сцедил немного слюны и плюнул на все страхи и предчувствия. Все мура, когда такие денежки светят. Еду!