Рынок

Я вышел к автобусной остановке и просканировал взглядом скопление потенциальных пассажиров. Наркотики никто не продавал. Хм, это вам не Гамбург. Там было бы проще. Там я поехал бы в Сан-Паули, к Репербану. Стоп.

Я выскочил на проезжую часть, тормознул частника и скороговоркой выпалил вопрос, только что прошелестевший по мозговым извилинам: «Где здесь ширево продают?»

Водитель покрутил пальцем у виска и, чадя, попилил дальше. Я же, ликующий, радостный искатель приключений, все-таки сумел договориться с каким-то таксистом, что за четвертную меня домчат до места известного каждому страждущему – до Черемушкинского рынка.

Да. Что бы там не говорили, парень я умный, хоть нос у меня картошкой, скулы выпирают, а взгляд кажется тупым. Это все для отвода глаз, ребята. На самом деле головенка моя варит ого-го.

Посудите сами. Разве сунутся ушастые фраеры толкатьдурь в Германии с бухты-барахты ? Нет. На такой рисковый шаг могла пойти только солидная контора, подмявшая местный рынок, столкнувшаяся с кризисом перевоспроизводства, а потому решившая выйти на новые, так сказать, рубежи. Из этого логического построения, следовали две вещи. Первая: Ханс учуял в появле­нии курьера запах нездоровой конкуренции с Востока, а потому вызвал меня, чтобы я конку­рентов загасил в зародыше. Логично. Вторая: вознамерившиеся конкурировать с Хансом сосунки будут биты. Мною. Потому что я знаю где их искать. Если они наводнили своей химией всю Россию, значит, где-то должны быть ретейлеры, толкающие товар населению. Моя задача: взять ретейлера за жопу, узнать адрес базы и аккуратно накрыть оную медным тазиком. Тоже все логично. Ура! А вот, кажется, приехали.

Ну и что?

Я битых два часа прослонялся по рынку и близлежащим закоулкам, скорешился с тремя изможденными нариками, среди праздношатающихся распознал пару алчных торговцев зельем и проклял все на свете. Как гордилась Русь-матушка натуральностью своих продуктов, так и гордится до сих пор. Барыжилась исключительно натуральная наркота – соломка, травка, бинтики. От предлагавшихся мне синтетических препаратов за версту несло криминалом больнично-аптечного свойства. Ничего самопально-химического не предложили. За мудреное слово «эмпатоген» готовы были морду набить, не разбираясь, что оно значит.

Как только к моей спине стали приклеи­ваться подозрительно-оценочные взгляды «а не грохнуть ли фраерка?», я свалил, попутно радуясь, что живой.