Смыслы

Налил я себе сок, наверное, четвертый стакан, отпил чуток и поглядел на охранника. Массивный квадратный парнишка с банками мускулатуры, выпирающими из-под спортивного костюма. Очень мужественный вид имел. А вот как у него с резкостью? Наверное, не очень. Забиты мышцы анаболи­ками по самые не балуйся. Ладно, проверять потом будем.

Дверь, возле которой сидел охранник, раскрылась. В комнату вошел секретарь Мамона, звавшийся, кажется, Сергеем. Розовощекий такой откормленный очкарик, неплохо одетый, в отличие от босса. Весь в перстнях и запонках.

– Если мы откажемся сотрудничать с тобой, что тогда? – поинтересовался Сергей.

– Этот вариант я не рассматривал, но могу заверить, что здесь будет пепелище. Как и на месте вашего цеха.

– Да?

– Да. У вас в запасе один день, если я выйду отсюда живым, и три часа, если не выйду.

– Суровые условия. А может, ты шутишь?

– Одну мою шутку можешь найти под установкой номер двести сорок один.

Сергей немного переменился в лице, чего-то промычал и вышел из комнаты.

Пусть.

Я снова принялся за сок. В моем распоряжении было около часа до их ответа, положительного ответа. Деваться ребятам некуда. Вчера вечером Мефодий провел меня в таинственный цех, установки которого гнали отраву для Мамона. Я осмотрел подпольную фабрику, досконально изучил стены и опорные конструкции, потом поинтересовался у Мефодия, каким образом можно незаметно от вахтера сбегать до припаркованной у входа тачки и вернуться назад. Мефодий весьма флегматично удовлетворил мой интерес. Рассказал о небольшом лазе в заборе, которым пользуются все, кому не лень нагибаться. Мне было не лень. Сбегал я до Вовки, достал из багажника три канистры и с ними вернулся назад, в цех. Потом отправил Мефодия с глаз долой, чтоб не мешал думать. Покумекал с полчаса так и эдак, облазил все опоры цеха, разместил там и сям взрывчатку, потом поколдовал с паяльником над проводами. Спустя два часа я тем же самым лазом вернулся к Вовке, завел его и довольный вернулся к Магде. Это было вчера. Что будет сегодня?

Отвечаю. Сегодня Арбалет станет компаньоном подмосковных наркодеятелей, их суровым другом и их же могучим проводником в мир западного образа жизни, невозможного без наркотиков. Некуда им деваться. Я так и сказал Мамону – сушите весла или работайте со мной. Цех ваш замини­рован (сущая правда), дача заминирована тоже (грубый обман), а вас самих держат на мушке мои по­дель­ники (наглое вранье). В случае отказа работы со мной, пригрозил я, все заминированное взры­вается в течение двух дней. А в случае причинения мне телесных повреждений, мои дружки-снайперы тут же расщелкают разрывными пулями их черепные коробки. Дело для профессионалов пустяковое.

Хорошо я все затеял.

Подумают ребята над моим предложением, обсудят патовую ситуацию и зайдут сюда с распростертыми объятиями записывать Арбалета в друзья и братья. А потом начнется суровая проза жизни. Новоявленные мои компаньоны начнут шлепать отраву, разливать по ампулам и отвозить до гер­манской границы. Я же за неделю-другую найду пяток рисковых ребят и налажу переброску наркоты от границы до городов и весей Германщины. Кое-какие кандидаты на это дело у меня имелись, как имелись и кое-какие завязки с дилерами. За пару недель все можно устроить. А потом начнется беззаботная жизнь свежевыпеченного миллионера с русским прошлым, германским настоящим и перспективным будущим, таким ослепительно-ярким, что хочется зажмуриться от удовольствия и мысленно перенестись на какой-нибудь Палм-Бич…

Что-то я расчувствовался, размечтался, слюни распустил. Еще ничего не сделано. Что такое? Что за маниловщина? Давит на меня блеклое российское небо, дурманит голову прожектами. Я почти ничего не сделал, но уже начал прикидывать в какую очередь куплю «Ламборджини-Дьябло», в какую – белую яхту, а в какую – маленький домик в окрестностях швейцарских Альп.

Странно.

Если бы мне поручили выполнить это задание там, в Германии, уверен, выполнил бы его на все сто. Я бы за три дня нашел дачу, за час заминировал и в момент превратил бы в кучку пепла и шлака. Потом поехал бы к Магде докладываться. Здесь все сложилось по другому.

Я превратился в самодостаточную единицу, готовую к любым действиям. Ханс мне был не нужен. Я почувствовал в себе силы к самостоятельным действиям и действовал по своему плану. Первым пунктом плана была беседа с Мамоном. На мои условия он должен был согласиться, иначе ему грозила потеря цеха… Впрочем, Мамон показался мне недалеким мужиком. Такой запросто мог встать в позу и дать указание о моей ликвидации. К такому повороту событий я был готов. Отбиться от его охранников труда не составило бы.

Получив отказ от Мамона, я бы взял в подельники Мефодия. Вчера я вкратце обрисовал ему ситуацию, опустив ненужные подробности. Он внимательно все выслушал, а потом на мой вопрос в лоб: «Готов ли организовать производство той же самой дряни?», ответил утвердительно.

Вот так. Пора мне становиться пузатым капиталистом, открывать собственное производство в России и налаживать торговую сеть в Германии. Первоначальный взнос в сто тысяч марок сделать готов. А отдача от них будет ой-ой-ой какой!

Опять мечтания. Что такое? Не иначе, воздух здесь такой. Россия, точно, страна мечтателей. Здесь нормальное состояние нормального человека – расслабленное лежание на диване, сопровож­дае­мое парением мысли по-над облаками. Зачем работать? Немец точно знает, что, много и честно поработав, получит уютный домик, сытую, довольную семью, какое-нибудь душевное хобби и чистенькую, заслуженную старость. Русскому не менее точно известно, что после многих лет выматывающей, изнурительной работы у него будут только мозоли на ладонях и сквозняк в карманах, а старость его, больная и слезящаяся, всегда будет в тягость. Поэтому имеет смысл вообще ничего не делать, лежать и праздно размышлять, что вот если бы случилось то, а потом произошло бы се, да вдобавок кто-нибудь устроил бы так, чтобы… то я тогда ого-го…

Это неправильно. Нужно бороться за себя. Если долго биться лбом в стену, в одно и то же место, можно выдолбить дыру. Обязательно выдолбится дыра, если хватит сил каждый час, каждую минуту тюкать в одно и то же место, без размышлений о смысле жизни. Нет смысла в жизни как такового. Есть цель пробить стену! Эта цель и будет самым главным смыслом.

Я вспомнил Милу. Я вспомнил живую иллюстрацию двух извечных вопросов – «Что делать?» и «Кто виноват?»

Кто виноват, что сложилось все наперекосяк у девчонки, которой было дадено много, очень много? Почему не смогла она реализовать даже половину заложенных природой талантов? Да все потому. Жизнь казалась праздником, в котором нет места изнурительному труду. Хотелось блистая порхать с места на место и вкушать то там, то сям с подносимых Музами ложечек нектар. Казалось ей, что изначальный промысел человека – кипение божественной мыслью. Может быть. Но благословенное райское кипение должно сопровождаться проклятым адским трудом.

Я точно знаю, что нет толка в размышлениях о смысле жизни, если лень палец о палец ударить, чтоб наполнить эту самую жизнь мало-мальским содержанием. Нет никакого смысла в заложенных природой талантах, если не хватает терпения вытащить их наружу. Не надо судить себя по заложенному потенциалу. Критерий истины – не полночное трепыхание вялой мысли, а реальное дело, воплощенное в бумагу, холст, игру. Если же, ничего не делая, ждать успех, а потом, не дождавшись, плюнуть на все, обидеться и уйти в себя, то получится еще один человек, сосредоточенно размышляю­щий об истоках всемирной несправедливости, глобальной неустроенности, изначальной подлости, тотальной войне добра со злом. Виной всему великая русская лень, которая делает из человека не творца, но мыслителя. Вот он – основной стержень великой русской души, загадочной, таинственной, олицетворившей собой мучительный поиск смысла жизни. Титанов мысли делает праздное времепре­вождение. Когда работаешь, времени на размышления о бренности всего сущего не находится. И ни к чему пустые отговорки: судьба, так жизнь сложилась. Все пустое. Действовать надо. Вот как я, например. Я бьюсь с судьбой. Я жилы рву, свои и чужие, но сам делаю свое будущее. Я готов взрывать, ломать, строить, чем угодно зани­маться, хоть головой стену ломать, лишь бы приблизить свое счастье. Приблизить, не надеясь на доброго дядю, нечаянный подарок судьбы и прочее. Я сам возьму все.