Физкультура
В шесть утра, не поверите, девственную тишину моего номера распороло истошное верещанье Рамоновского будильника, впервые за год. Я вскочил с кровати… нет, я медленно встал… опять вру, я поворочался на кровати… Если честно, я еле-еле, с большим трудом приоткрыл глаз, рассмотрел циферблат и уснул. Только в полдень я поднялся с кровати и самым разгильдяйским образом потратил оставшееся до ночи время на размышления. Я неприкаянный бродил по отелю и никакого внимания на окружающую действительность не обращал. Я силой мысли уносился далеко в небо и там разворачивал в боевые порядки войска. Весь небосвод оказался глубоко эшелонирован. Первая линия наступления – подъем в шесть утра. Вторая линия – часовой кросс. Третья линия…
Я объявил самому себе войну и в голове набрасывал план боевых действий под названием «Режим». Слово, короткое и емкое, как приказ, за неисполнение которого – смерть!
Со следующего утра я пошел в атаку на свою лень. Раненько утречком, когда нежное карибское солнышко только-только показывало первые робкие лучики, розовенькие, тепленькие, слабенькие… Так вот, с самого ранья я тащил свою толстую задницу на пляж и легкой трусцой отмерял километр за километром. Я эдаким Мозесом Кептануи бегал по полосе между пальмами и прибоем в течение шестидесяти минут. Я неутомимо месил ногами вязкий пляжный песок. Я истекал потом, ноженьки гудели будто телеграфные столбики, серенькие глазки плакали, а в ушках клокотал мотивчик «I was made for loving you, baby». Это я киску свою вспоминал вместе с группой «KISS». Вспоминал и плакал. Жалко было Анечку и самого себя. Единственным светлым пятном в эти иезуитские утра было понимание того, что подкожный жир сгорает во время бега по песочку так, как и должно сгорать: быстро и уверенно.
После пробежек я на полусогнутых доползал до столика в ресторане и приходил, обливаясь потом, в себя. Потом кушал пудинг, выпивал стаканчик апельсинового сока и, имея на то веские основания, брел загорать. Разглядывал девиц, радовался жизни, размышлял и даже, не побоюсь этого слова, философствовал. Все вышеуказанные действия производились на моем законном лежаке, том самом.
В день я рожал по одной философской сентенции. Выглядели они приблизительно так: Жизнь угловата, когда ты округл…
Родив в умственных муках очередную белиберду и таким образом приблизив долгожданное время обеда я – кремень, гвозди бы делать из таких! – шел не в ресторан, а в обратную сторону. Там, в обратной стороне, в укромном уголке под пальмами мою силу воли ждало испытание номер два: тысяча отжиманий в четыре захода. Отличная нагрузка на руки и брюшной пресс.
Пропыхтев в неестественной позе (кавалер без дамы) с полчаса, я заслуживал наконец покой и негу. Ежедневная норма нагрузок на этом заканчивалась. Разработку отдельных групп мышц и прочую атлетическую ерунду я оставлял на потом. Мне всего-то нужно было вес согнать, чтобы в следующий раз громилы толстяком не называли, а любовались мускулистым загорелым телом.
Вечером, после перенесенных физических нагрузок, дамы меня интересовали постольку-поскольку. Я был инертен и пассивен. Единственное желание обуревало меня: залечь пораньше в своем номере и тихо, спокойно отбиться. Отбиться, чтобы, не растрачивая ночь на пустяки, проснуться бодрым. Проснуться бодрым, чтобы быть готовым к труду и обороне. Будь готов! Всегда готов! Спать, спать, спать…
С такими благочестивыми думами я засыпал пять-шесть раз в неделю. Семь из семи выбивать не удавалось, потому что иногда с ночным отдыхом я пролетал, попадался в расставленные силки. Среди отдыхающего контингента случались выдающиеся специалистки по охмуряжу, и время от времени мне приходилось кувыркаться в чужой кровати до утра. Но – оцените силу духа! – с утра я все равно наматывал на пляже километры. Пусть даже за ночь не одна мегакалория была сожжена. В такие дни я гордился собой. Было за что.