Антон стал / 2

Антон стал рассказывать:

– Училище я закончил в восемьдесят первом. Поехал из Москвы в Забайкалье по распределению. Там с женой развелся. С сучкой подмосковной… И что я сделал? Правильно. Написал рапорт и вперед. Поехал помогать афганским братьям строить социализм. Приехал, а там – войнушка, как в кино. Вместо дружбы с братским народом – пиф-паф и нет шурави. Дали роту бойцов и сказали: давай Антоха, жми вперед, на перевал. Принимай под охрану и оборону участок от и до. А что я, зеленый лейтенант, знаю? Сказал «есть» и вперед. Ветер в харю, я все шпарю! Вскоре я немного обтесался. Воякой стал. Заматерел. В итоге залетел по самые не балуйся.

Где-то через год после моего приезда в Афган это случилось.

Сели мы с бойцами на каком-то собрании постановления партии одобрять. Туда-сюда, кто за, кто против… И тут на! Картина Репина «Приплыли»! Минометный обстрел. Вот это новости! Духи всю жизнь из жестяных пукалок стреляли, а тут где-то установку минометную добыли. Наверное, на траву у наших же бойцов сменяли. В общем, разбираться времени нет. Кругом мины шлепаются. Трамтарарам не мерянный. Ко всем бедам еще одна: сбоку пулемет очередями начал по позициям сандалить. Причем, бля буду, ДШК! Вот и допрыгался, думаю. Считайте меня коммунистом. В общем, покосили нас будь здоров. Конечно, я сам был виноват. Лень было посты проверять, и, видимо, часовые там прикемарили. Их сонных духи почикали, потом подобрались к расположению вплотную и начали нас мочить. Вот в этом бою получил я свое. Осколком в голову и пишите письма. Да. Боль адская весь чан прошибла. Слетаю, естественно, с копыт долой. Дальше ничего не помню. Очухиваюсь уже здесь, под красным небом. В руках «калашников», на голове каска, рядом гранаты лежат. Оглядываюсь. Вот те на! Рядом еще девять моих бойцов валяются. Что за ерунда, думаю. А тут, опять обстрел, опять война. Ну ладно, думаю, мозговать потом буду. Сейчас надо спасаться. Тут мои бойцы тоже очухались. Головами покрутили туда-сюда и заняли круговую оборону. Лежим, отстреливаемся. Со всех сторон враги всякие лезут, палят вовсю. Война! Дело знакомое. Вскоре, еще один сюрприз случился. Патронов на рожок осталось и все. Ну, думаю, теперь точно хана. Надо прорываться к своим. А где они? Неизвестно, но прорываться надо. Разделились мы на тройки и короткими перебежками свалили с того местечка. Правда, двоих потеряли убитыми. Еще троих хлопцев тяжело ранили. Вон видишь там стрельба? Ну вон же, где самый бой? Ад кромешный там, полный улет! Мы тогда в самой середине оказались. Слава богу, умудрились оттуда отползти. Где-то здесь неподалеку выползли из-под огня. Отдышались, отплевались, стали друг друга спрашивать, что за ерунда приключилась. Ответа нет. Тут, один боец тяжелораненый, Серега-радист, кони двинул от потери крови. Решили его закопать по-христиански, но вдруг быстро так темнеть начало. Ладно, решили переждать до утра. Ночью грунт ковырять, сам знаешь, небольшой кайф. Назначили дозор, договорились, что через два часа сменим и бамс! отрубились. Как, почему? Не помним. А потом вдруг резко так бумс! и утро. Что такое? Глаза протерли. Глазам не верим. Не может быть! Серега, накануне дуба давший, вместе с нами мордой крутит. Что за медицинские новости? У нас челюсти отвисли, чуть не вывихнули. И что еще удивительней, все раны, накануне полученные, позатягивались, как будто не было. Все сияют как новогодние игрушки. Во! А тут опять войнушка кругом началась. Правда, на этот раз мы оказались в стороне от основных дел. Патронов у нас как не было, так и нет. Решили дальше сваливать. Построил я своих, и короткими перебежками двинули мы в сторону песков, подальше от войны. Версты четыре протопали, сделали привал. Стали рассуждать, что за чертовщина творится. А мыслей нет никаких, одно обалдевание. Ну ладно, посидели, подумали, ничего не поняли. Я встаю, говорю бойцам: «становись». А они мне – иди в баню, здесь все равны, не больно-то и командуй. Раскусили козлы, что Советской властью в этих краях не пахнет. Ладно, говорю, самцы, возитесь здесь сами, как хотите, а я пошел. Развернулся и попер куда глаза глядят. Эти чудаки там еще чего-то повякали, мол, ну его обижаться, возвращайся давай. Но я завелся – не остановить. В общем, прикандехал я вон в те пески. Во, думаю, здесь и сдохну. Тут опять ночь. Потом утро. Причем они, заметил, как-то так странно происходят. Мгновенно темнеет, ты отрубаешься, а через секунду очухиваешься и – здрасьте-пожалуйста, новый день. Сам свеженький, как огурчик, все чин чинарем. Если накануне ранили – никаких следов. А вот эта рука чертова, – парень кивнул на перебинтованную руку, – все равно болит, уже одиннадцать лет без перерыва. Мне ее за неделю до того, как здесь оказался, царапнуло. Загноилась, чертова душонка, вылечить не успел, теперь маюсь. Болит каждый день с утра до вечера, ничем не успокоишь. Разве что когда курнешь, боль стихает ненадолго. Думаю, уже никогда не вылечится. Тоска. Я и отрубал ее даже. Без разницы. С утра опять приделана и пуще прежнего болит. Ну ладно о грустном. Дня два я таскался по пескам. Это атас. Кто в пески попадает, тот не возвращается. Проверено. Мне же просто повезло, что далеко не ушел. Так, с краю потусовался, но башню мне подорвало основательно. Постоянно видения были, гнусность всякая шмыгала мимо. Даже драконы какие-то летали, и вместо пламени у них из пасти фугасы ядерные сыпались. Обалдеть. Поначалу постоянном напряжении, но это правильное напряжение. Война все-таки, расслабляться нельзя. А в песках ничем особенным не занят, остаешься один на один со своей головой. Такое туда лезет, что… – Антон взмахнул рукой, подбирая нужные слова. Не подобрал, выругался и продолжил:

– В общем, везде херово. Но здесь, понятно почему. Ты убиваешь, тебя убивают. Все при делах, и вроде как цель в жизни имеется. Все делом заняты, готовы друг дружку руками голыми рвать и сдавать на опыты. Как меня тогда в песках. На второй день наткнулся на трех клоунов в пожарных касках. Тоже бродили без дела и без оружия. Малехо потолкался с ними, но сам понимаешь, один к трем – никакая не драка, одна тягомотина. А тут какая-то толпа непонятная налетела и так накостыляла всем четверым – кровью умылись. Отряд клерчат, так называется. В общем, есть такие зондер-команды, хуже эсэсовских. Порядок у них железнейший, шерстят по пустыне и, кто не при делах, тех хватают и тащут к себе, в зону, – Антон махнул рукой куда-то в сторону. – В общем, нас туда притащили. Город там поразительных размеров, и кроме бараков ничего хорошего я там не увидел. Вели по городу минут двадцать, потом запустили в какой-то огромадный барак. Народу внутри тысячи, и все дерутся друг с другом по черному. Ногами, руками, кусаются, царапаются, творят че хотят, но все без оружия. Мне тут же два каких-то чудака по морде дали: зубы выбили и скулу своротили. Потом ногами уделали в пять сек, дальше не помню. На следующий день та же самая ерунда. Только очнулся – кулаком в бубен въехали. Ну я уже приноровился, блок поставил, то сё, в общем, отбился и сам принялся чужие хлебальники рихтовать. В чем смысл мордобоя, непонятно. Можно легко уделать десяток-другой парнишек, а потом могут тебя запросто затоптать. В принципе, как и здесь, все там были за себя, но иногда могли объединиться против какого-нибудь мордоворота. Вдесятером люлей накатить и разбежаться. Весело.

Антон ухмыльнулся, закурил и продолжил. Если первую часть рассказа он практически тараторил, то теперь говорил медленно, с паузами на пристальное рассматривание выдуваемых им колечек дыма.

– Веселый барак. Нас дерут, а мы крепчаем, – такой там принцип был. Все как один – бойцы. Просто звери. Других не было. А главный прикол был в том, что рядом – стена к стене – находился другой барак. Оттуда иногда выкидывали избитых до полусмерти пареньков в маечках. В белых маечках. Типа, шанс на повышение. Да. Закидывают кровавый фарш в белой маечке к нам в барак и начинается настоящее рубилово. Кто выжил – напялил майчонку, перешел к соседям. Там все в белых майках, меж собой дерутся уже не так интенсивно, а более осмысленно. Прикидывают, кто самый борзый, валят вдесятером и выкидывают в усмерть отмудоханного в первый барак. Типа, вот вам майка белая. Чем больше таких борзых вынесешь, тем лучше. Потому что там, опять стена к стене, есть следущий барак, откуда регулярно выкидывают клиента в голубой майке. Цель та же самая – надеть майку на себя и перейти дальше. Ну вот, чем больше ты реальных бойцов выкинешь в первый зал, тем проще потом рубиться за голубую майку. В общем, надеваешь, если получится, голубую майку и переходишь в третий барак, где все такие же, как ты – тертые калачи, никого не уделаешь в одиночку. Там бьются стенка на стенку смертным боем. В принципе, могут и свои сзади по чайнику с ноги заехать. Принципов нет никаких – главное, чтобы вынесли к беломаечникам не тебя, а кого-нибудь другого. Ну и если выкинут из соседнего барака пассажира в красной майке – получаешь следующий шанс на повышение. Часа два побившись с толпой – а тут уж каждый сам за себя – можно отбить маечку и пойти на повышение в следующий, четвертый зал. Там все было интересно… – Антон замолчал. Даже чуть улыбнулся краешком губ. Наверное, вспомнил что-то хорошее. – Если там окажешься вдруг, сам не заметишь, как затянет. Возврата не будет. Там другой мир, другие правила. Здесь, в камнях, гораздо проще. Здесь порядок во всем. Причем понятный на раз. Есть ты и остальные. Мочи всех, пока тебя самого не замочат. Хорошего мало, но это так. Здесь хоть и находишься в все в красных майках. Есть пятый зал, шестой и так далее. Наверное, года два я так бился от первого зала до не поймешь какого, не до подсчетов. Мозги отбиты напрочь, только кулаки стальные остались и невосприимчивость к боли. Просто терпишь и месишь все равно кого, лишь бы не приближался на расстояние удара. Да, полный беспредел. Ты бьешь, тебя бьют. и только одна единственная мысль в голове – добыть последнюю окончательную серо-буро-малиновую, без разницы какую, майку, чтобы все, аллес! никаких драк!!! Ничего у меня не вышло, маек перенадевал всех цветов радуги и везде одна и та же ситуевина. В общем, года за два доперло до меня, что занят я полной ерундой – крошу таких же, как сам, в пыль только для того, чтобы поменять цвет майки. И конца этому не будет никогда. Бараки там до горизонта. Самый последний барак, в котором, по слухам, никого не бьют – мечта каждого. В общем, как писал граф Толстой: «да призадумалась, а хрен во рту держала…» Да. Призадумался я, и что вижу? Во всех бараках есть выход на улицу, никем не охраняемый. Пожалуйста, выходи, если хочешь. Но почему-то никто не выходит, все увлечены майками, потому как тут, в бараке все понятно и ясно, а вот что творится на улице и чем это чревато – никто не знает. Народ боится неизвестности. Пусть в говне живет, зато завтра и послезавтра это говно никуда не денется. Но я парень не трусливый, вышел. Огляделся. Удивился. Кругом куча бараков, а вокруг них – натуральные уличные бои. Причем серьезные, с танками, пушками, огневой поддержкой. Мрак! Без тяжелого вооружения там делать нечего. Завалят в момент. Заскочил я в барак, который через дорогу, а там та же самая ерунда – народ бьется на смерть, но не за майки, а за галстуки разноцветные. Такая вот дилемма. Я недолго выбирал. Не нужны мне галстуки. Свалил назад на улицу. Два шага только сделал, получил три дырки в пузо и тут же ласты склеил. Очнулся утром в каком-то штурмовом отряде. Дали мне автомат, указали цель и вперед, на штурм. Недели две повоевал за какого-то дядю при больших звездах. Барака три, наверное захватили. И понял я что, это не нужно никаким боком. Чего говоришь? Зачем бараки захватывали? А пес его знает. Внутрь не заходили. А тех, кто оттуда вылезал, были такие, записывали в отряд. Нас штыков триста было. Все – просто звери, настоящие боевые машины. Другие из бараков не выползают. И во всем нашем боевом подразделении только Тишка был один-единственный вменяемый мужик. Прихватил я его и свалил из города сюда, в камни. Стали вдвоем куропчить помаленьку. Я, когда в казарме бился, курить совершенно не хотел, а как здесь оказался, все, Гитлер капут. Мочи нет, курить хочу. И рука разболелась пуще прежнего. Теперь смысл жизни простой, как табурет – найти махорки и курнуть. А чтобы в плен к какой-нибудь вооруженной падле не попасть, надо быть вооруженным до зубов и всегда наготове. Хорошо, что я Тишку с собой зацепил. Безотказный шпет, всегда готов на стреме постоять, ни одной твари не пропустит ближе, чем на ружейный выстрел. Кстати, он же тут складик неподалеку обнаружил, года два назад. Или три… Знатный складик, между прочим. Там по утрам из ниоткуда всякие патроны с гранатами появляются, причем в количествах, которых на оборону Брестской крепости хватит. Но я не Марат Казей, Тихон – тоже. Не выделывались, в перестрелки не встревали, брали по чуть-чуть, чтобы быть при патронах всегда, и отползали в сторону. От складика не отдалялись, но и глаза возле него никому не мозолили. Так, подстрелим кого-нибудь за пачку сигарет и тикать. А через пару месяцев Тишка заметил, что какой-то пидарас повадился тырить с нашего склада патроны и гранаты. Нам не жалко, конечно. Там на всех боеприпасов хватит, но… Антон вдруг замолчал, приложил указательный палец к губам: «Т-шшш».

После минуты утомительной, тягучей паузы он сплюнул под ноги: «Показалось». Помолчал и потом продолжил:

– Так вот. Склад большой, не жалко. Но если каждый шустряк начнет тереться возле него и пополнять свои запасы, это что же такое получится? Найдется какое-нибудь чудило, скажет: это мое, а вы, мол, не маленькие, в сторонке постойте. И займет круговую оборону, ничем ты его оттуда не сковырнешь. Решили мы с Тишкой наказать воришку по всякому нехорошему, чтоб впредь неповадно было, разработали хитрый план. Тишка, типа, почапал в пески, а я засел в засаду, Часа четыре проторчал и вдруг гляжу – ползет кто-то. Ага, думаю, фраерок ты эдакий, получишь сейчас сюрприз на воротник вместо патронов. Устроим тебе половой акт в извращенной форме, чтоб запомнил как у советского десанта патроны воровать. Но этот боец тоже тертый оказался. Непонятно как, однако заметил меня и стал пулять из винтаря. Ну и я не рыжий тоже, запузырил из «калаша» очередью в его сторону, чтоб поутих, и пару «лимонок» отправил в догонку. Оттуда мне ответ Керзону: две «эфки» летят. Во, думаю, наткнулся на удальца. Замучился я с ним воевать, семь потов сошло, но хорошо, Тишка подтянулся. Вдвоем гораздо легче миротворчеством заниматься. Успокоили мы пассажира. Как только патроны у него кончились, он активно так начал сруливать. Догнали его и давай метелить за все на свете, да приговаривать:

– Вали-ка прочь отседова, милый друг, да больше тут не появляйся. Он же в ответ матюками нашенскими поливать начал, у меня аж челюсть опустилась. Зема! Вот это да! Прекратил ему затрещины отвешивать и чуть не прослезился от радости. Родной речи давно не слышал, тоскливо было, все один да один. А тут земеля! Ну, он тоже учухал, что родной брат русак ему репу чистит, заулыбался. В общем, сказал я Тихону, чтоб прекратил пацана рихтовать, начали брататься. Да, забыл сказать, Тихон, вроде как немец, Все понимает, но по-русски не говорит, чудила. Да и вообще, он, по-моему, немой. Вот, облобызались с мужичком троекратно. Оказалось, что зовут его Митяем, и шарится он в этом хитром местечке аж с русско-японской пятого года. Как сюда попал, уже и не помнит. Так, брякнул, что вроде Мукден оборонял или, наоборот, штурмовал… В общем, там штыком его и уконтрапупили. Очухался он здесь, рядышком вся его рота в капусту порубленная лежит, а вокруг непонятная войнушка разворачивается. Естественно, все однополчане тоже вскоре очухались, глаза протерли и что почем разбирать не стали, похватали винтовки в руки и вперед на врага – за царя, за Родину, за веру. Повоевали здесь с месячишко под руководством унтера, да и разбрелись кто куда поодиночке. С тех пор Митяй и пребывает в поисках пути назад в Расею. Много чего интересного он тут увидел, ну и мне рассказал. В общем, здесь оказывается, человек ни за что на свете умереть не может, чего ты с ним не делай. Хоть лимонку в заднице взрывай, все одно – наутро как огурчик будет. Я на себе проверял, кстати. Одно время такая тоска напала – решил застрелиться. Ствол в рот засунул и ногой на курок нажал. Утром все по барабану. Очухиваюсь на том же месте, чайник чуть гудит, но все нормуль. Я подивился слегка такому обстоятельству и понял: от судьбы не уйдешь. Тоска. Так вот. Рассказал Митяй такую фишку, что есть здесь огромные карьеры, в которых людей несчетные числа. И есть еще города, в котором живут одни только бабы. Причем, все бабы такие же больные на голову, как и везде. Все при оружии, и единственное их отличие, что воюют эти чмошницы друг с другом пореже, ну и на кулаках практически не бьются. Митяй, бабский поклонник, слюной истекал при упоминании женского полу, все меня подбивал в городишко какой-нибудь с ним сходить, чтобы с девчушкой какой законтактиться. Одному ему стремно было – бабы могли разорвать толпой, как Тузик грелку. А мне на баб здесь абсолютно фиолетово, веришь? У меня в этих мрачных местах ни разу не встал. Помню, в Афгане раньше мучился, постоянно белье пачкал. До чекистки дорваться – за счастье было. А как попал сюда, превратился в натурального импотента, никакой романтики с бытовухой не надо. Нет и ладно. Ну, конечно, в душе обидно. Я ведь до Афгана большой любитель был запустить шершавого кому-нибудь между ножек. Эх, скольких девочек попортил возле училища, песня! Настоящим секс-террористом был. А тут – ни желания, ни возможностей. До слез обидно и тоскливо, как будто из книжки самые интересные страницы вырвали. Тоскую, мочи нет. Вот только тоскую головой, а не телом. Организм ничего совершенно не хочет, и с этим ничего не поделаешь. Видал я тут пару телок при оружии. Ну, телки сильно сказано… Так, два угрюмых представителя женского рода при оружии. Подумал: ах, пахнут чем-то далеким и забытым, щас с катушек съеду от желания. Нет… Подумал, прицелился и аккуратно снял сначала одну, потом вторую. Два патрона – два трупа. Как вспомню их, фу, передергивает всего. На рожу чудища страшные, но фигурки ниче так, объемные. А че ты ржешь? Здесь любой человек, который при оружии, тебе злейший враг. А тот, кто в этих краях без оружия ошивается и клювом щелкает, как ты, к примеру, тот моментально излавливается и начинает папой Карлой вкалывать на руднике. Митяй сказал, что его как-то угораздило промумить свою трехлинеечку. Так что ты думаешь? Не прошло и дня, какие-то вояки ухватили за химот и – будь здоров, Митяй Петров! – отправили на рудники. А там житуха оказалась пострашнее, чем в городских бараках. Представь. Рудник огромаднейший, народу горбатится, жуть! И никаких механизмов, все вручную. Рассчитали там Митяя на первый-второй и отправили булыжники ворочать. Работа адская, ухайдакался он там, как сивый Мерин. Каждый вечер от усталости чуть дуба не давал, а с утра свеженький и бодренький опять шел на рудник давать ворочать камушки. Причем работа была бестолковой, жуть. Сначала камни таскаешь снизу вверх, а потом, как охране надоест, дают команду, и ты шарашишь сверху вниз. Надоедает такое ужасно, чуть с ума не сошел он от этого безумия. Но это так, только начало. В руднике все, кто машет кайлом и таскает тачки, поделены на отряды, четные-нечетные. Так вот. Раз в два часа раздается сигнал. Если работяги четного отряда ворочали булыжники лучше, то они начинают лупить работяг из нечетного. И наоборот. В общем, полчасика помесят друг дружку, потом продолжают булыжники ворочать. Тут не забалуешь. Если будешь лениться, сразу попадешь под раздачу. Свои по шее вдумчиво так наваляют, чтоб не подводил отряд. Коллективизм в действии. Мрак полнейший. Ну и к концу дня самый лучший из всех отряд – а их там больше сотни, переводится в охрану. Охрана же посылается ворочать булыжники. Вот так. Все друг дружку и колошматят, и охраняют, и камни ворочают. Поставлено дело в колхозе на твердую пять. Да. Пахал так Митяй, пахал, натуральным папой Карлой стал, и в итоге удрал оттуда. Километра три отмахал от рудника, добрался до песков, там его и поймали. Оприходовали по полной программе – вломили меж ушей и закопали в песок вниз головой. Наказание, говорит Митяй, наиподлейшее. Во все внутренности – в нос, в рот, в легкие – в один момент забивается песок, после чего медленно подыхаешь от удушья. Считаешь до двухсот и отлетаешь к праматери. На следующее утро опять оказываешься свежий и бодрый в той же самой позе «зю», то есть вниз головой, а вокруг тот же самый песок, который опять мелким бесом забивается во все дырки и щелки изнемогающего организма. Опять считаешь до двухсот и опять отлетаешь. И так несчетное количество раз. Митяй, сказал, что где-то через месяц такая мозгомойка достала его. Надоело каждый день кони двигать от удушья, и начал он придумывать, как вылезти наружу. В голову, естественно, ничего путного не лезет. Представь – кругом песок, ты медленно задыхаешься в течение двухсот секунд, а нужно за это время умудриться найти способ вылезти назад. Не знаю как, но, в общем, вылез Митяй наружу. Вода, говорит, камень точит, а тут мужик здоровый, неужто не справится? На вылезание оттуда, потом он выяснил, ушло тридцать лет. Да, вылез он, а сюда бойцы со второй мировой поступают. Автоматы, пулеметы, гранатометы, даже пушки с танками появились здесь. Митяй говорит, что жизнь ухудшилась резко. Без конца перестрелки, вояки всякие гоношистые, разборки гнилые, никакой спокойной жизни. Раньше было проще. Толкнулся он туда-сюда, добрался до камней и решил пристать к кому-нибудь. Ну и денька через два прибился к каким-то киргизским конноармейцам, двадцать стволов в отряде, и стал вместе с ними бродить по камням. Каждый день война, раз пять его шлепали, но ничего, свои не бросали. Очухивался утром при своем оружии и снова в бой. Через полгода Митяй все-таки смылся от них, говорит, достали намазами да политинформациями. К тому ж усек он, что здесь почем, и решил в одиночку шурупить. Мне тоже настойчиво советовал быть все время одному: прогнать Тишку прочь и ни на кого не надеяться. Я почти согласен с ним. Одиночка всегда мобильней и боеспособней любого отряда бойцов. В этих странных условиях самые дисциплинированные бойцы становятся анархическим сборищем шлангов и разгильдяев, всем на все накласть с прибором. Вот как ты здесь накажешь бойца? Расстреляешь? А он утром продерет глазки и тебя же оприходует кирпичом, да еще камнями завалит. Проверено. – Антон кисло улыбнулся, наверное, свою роту вспоминал.

– Да, – продолжил он после паузы. – Одну штуку я здесь точно просек. Человек – это зверь. Пока он грызет других – его никто не тронет. Как только стал добрячком, все, конец! Готовь шею для хомута и подставляй задницу. Знаешь, почему здесь небо такого цвета? Оно такое красное, чтобы ты всегда видел кровь над собой и не забывал о смерти. Пока ты убиваешь других, тебя никто не убьет. Так то… Что-то я отвлекся. Чего я там вспоминал? А, Митяя этого… Рассказал еще такую ерунду – здесь, в скалах, есть места, где каждое утро изниоткуда появляются всякие полезные штучки – ну, курево там, патроны, снаряды, амуниция военная, бензин даже в бочках встречается. В общем, самые разнообразные запчасти и принадлежности, необходимые для ведения боевых действий. Собственно, вон та войнушка, слышишь? – парень опять махнул рукой в сторону боя, шумевшего вдалеке. – Так вот, там как раз воюют из-за одного такого месторождения боеприпасов. Митяй уверял, что своими глазами видел, как утром там появилась гора ящиков с патронами и гранатами. Он тогда в киргизском отряде служил, и они это самое месторождение у кого-то отбили. Два дня они там продержались, но не долго музыка играла. На третий день их самих оттуда выбили. После этого он и свалил от киргизов. Говорит, с тех пор бродит один, на судьбу не жалуется совсем и все такой же огневой мужик. Единственное «но» – устал воевать, мочи нет. А без войны здесь одна дорога – на рудники камни ворочать или в бараки за майки драться. Еще мне Митяй сказал, что все люди здесь – большие засранцы, никому нельзя доверять. Я это мимо ушей пропустил. Долго Митяй всякую ерунду в уши лил, я и половины не запомнил. Во, вспомнил один прикол. Он сказал, повезло ему, что в песок закопали, а не засыпали камнями. Говорит, когда горбатился на руднике, из-под валунов вытащили мокрое место от человека, а наутро оно проснулось здоровым мужиком, и что ты думаешь? Оказался он легионером Веспасиана, своими чуваками заваленным за какую-то провинность. Две тысячи лет его каждый день раздавливало насмерть. Представляешь? Кстати, чуваки в пожарных касках – римские легионеры, сволочной народ. Воюют как боги, где-то даже танк отбили, и при этом безжалостные суки. Всех уделывают, как пацанят. Я с одной такой скотинкой в пожарной каске дня два тут воевал. Этот чудак от своих отстал и на меня наткнулся, в плен решил взять, мечтатель. Я, кажется, отвлекся. В общем, много чего Митяй мне рассказал, потом наступил вечер, улеглись мы спать. Наутро я глаза не успел толком продрать, как Митяй мне промеж ушей булыжником засветил. Я, естественно, с коньков слетел, а он, подонок гнойный, забрал мой автомат, два магазина с патронами и был таков. Действительно, никому здесь нельзя доверять. С той поры никого ближе, чем на сотню метров не подпускаю. Только если связанный, могу подойти ближе. Или если труп. Так-то, зема. А с Митяем разговор короткий будет. Изловлю, суку, и яйца ему вокруг шеи намотаю, а задницу на уши натяну. Чтобы впредь неповадно было. Чую, где-то рядом этот чмошник бродит. Ох, поймаю…

Антон потянулся за очередной сигаретой. Я, пораженный рассказом, сопоставлял только что услышанное с недавно увиденным. Все срасталось. Я подивился даже, как тесен местный мирок, не смотря на присутствие в нем Веспасиановых легионеров и прочих персонажей. Всего час назад тут делал Антону гадости некурящий Митяй, и вот теперь он сам, никотиновый страдалец, сидел рядом. Похоже, все остальное тоже было правдой. Нет, на правду это не было похоже. Наверное, у Антона поехала крыша вследствие воздержания от курения. Или по другой причине. Я решил немного уточнить:

– А что? Здесь на самом деле все так плохо?

– Сам то как думаешь?

Я пожал плечами: – Ну не знаю еще…

– Ничего. Скоро узнаешь. – Антон затянулся сигаретой, выпустил тугую струю дыма и, как мне показадось, мечтательно улыбнулся. – Не боись, зёмеля. Раз в году бывают здесь сейшены. День исполнения мечты.

Антон громко рассмеялся. У него определенно имелись проблемы с умственной деятельностью. Смех без всякой причины... Я привстал. Решил выяснить окончательно, в каком направлении двигаться дальше. Надоело сидение среди камней в обществе вооруженного фантазера. Антон тоже встал и, оглядевшись, сказал:

– Да, скоро стемнеет. Пора отсюда сваливать. Эти жмурики из джипа утром оживут, не обрадуешься. Пошли, – приказал он.

– Куда? – Вон к тем пескам. Будешь идти впереди. Эй, Тишка! Сюда.

Откуда то из камней, метрах в пятидесяти от нас выскочил еще один паренек в синем бронежилете, но без оружия.

– Видал чего? – спросил Антон. Тишка развел руками, мол, ничего интересного.

– Тогда пошли. Тихон исчез среди камней. Антон и я медленно пошли прочь от подорванного джипа в сторону, откуда час назад меня привезли.