На арену выкатился
На арену выкатился, лязгая, тарахтя и чадя, натуральный танк пустынной окраски: бежевый в серых пятнах. На башне, широко расставив ноги, стояла женщина. Короткое черное платье обтягивало сисясто-жопастую фигуру.
Видимость нехорошая, до танка больше ста метров. Присмотревшись, я испытал подозрение, что на башне танка покачивала бедрами Вероника Сергеевна.
Бред! Хотелось убедить себя в невозможности такого события! Не вязался с реальностью звездный поворот Вероникиной судьбы. Я сидел в ошейнике на склоне. Она сияла в лучах славы на арене.
Нет. Не могло такого быть!
Впрочем, другая пассажирка вагона, Верочка, тоже неплохо устроилась. Так что...
Из танка раздалось ритмическое позвякивание, превратившееся в «ум-ца, ум-ца, ум-ца». В уши слушателей ворвался ритм в две четверти. Певица на танке подвигала жопой в такт и тонким голосом запела. Скорее заголосила, подмяукивая и подтявкивая.
Со звукоизвлечением у бронетанковой дивы имелись проблемы. Со склонов громыхнуло: «Дерьмо! Шит! Шассен! Долой!» и тысячи прочих нехороших слов. Вопли негодования перекрыли звук с арены. Сотня-другая слушателей подтвердила мнение стрельбой. Певичку сдуло с башни. Она спряталась под танк и…
...что такое?
Башня танка, закрутилась вокруг оси, бабахая по негодующим. Один из взрывов громыхнул совсем рядом. Уши заложило от его мощи.
Дым обстрела рассеялся. Сидевших слева разметало, размазало по склонам. По краям зоны поражения ворочались раненые и контуженные, которых камнями добивали оборванцы с вершины. Они занимали освободившиеся места и становились полноправными зрителями концерта.
Требовательные зрители по-прежнему тут и там кричали «дерьмо!», но не во всю глотку, а вполголоса, чтоб танкисты не услышали. Вопли негодования скукожились до недовольного урчания.
Певичка взгромоздилась на башню и продолжила мявканье-тявканье, без азарта и без повиливаний в жопе! Финальные аккорды встретила дружными аплодисментами. Наконец-то закончила!
Второй номер программы продержался недолго. Танковой поддержкой певун не озаботился. Эстрадный номер «два притопа – три прихлопа» сопровождал взвод легковооруженных стрелков, в течение минуты рассеянный по долине сотней залпов с обоих склонов одновременно. Третий номер я не дождался. Потянули за ошейник.
Антон потащил к площадке, где сновали три десятка вооруженных мордоворотов. В стороне кучковались невооруженные хлюпики.
К нам подскочили два автоматчика.
Кучерявый, толстый, потный, донельзя противный, подхватил Антона под ручку и выпалил: «Этот больше пяти минут не продержится. Один билет в десятый ряд». Другой, высокий, могучий, хмурый, пощупал мои бицепсы, хлопнул по загривку и сказал, как отрезал: «Дерьмо». Просто и без затей развернул меня на сто восемьдесят градусов и пинком под зад вернул Антону.
Антон молчал, жевал губами, щурил глаз. Соображал, чем опровергнуть услышанное. Придумать убедительный довод в мою пользу не получалось. Из-за его спины нарисовалась Вера и отчеканила:
– Продержится двадцать минут. За два билета в третий ряд.
Толстячок с могучим переглянулись, улыбнулись.
– Если не продержится, ничего не получаете. Идет?
– Идет, – кивнула Вера.
Они ударили по рукам. Антон разомкнул оковы на моих дрожащих лапках, пинком под жопу отправил к хлюпикам.
Через полчаса нас переместили к валу.
За валом некто, со всех сторон обстреливаемый, исполнял в меру тоскливый, в меру ритмичный блюз на манер Джо Майалла*. Исполнял незатейливо, упорно и настойчиво. Наверное, имел хорошую группу поддержки из роты снайперов, гасивших смутьянов до того, как те откроют недовольную пасть.
Мне песня понравилась, но дослушать не дали. Затолкали нашу толпу в загончик и жестами пояснили, что надо переодеться в черные тряпки, лежавшие на скамейках. Выяснилось, что это обычные хитоны. Тут же каждому вручили по круглому щиту и увесистому мечу
Я поправил щит на левой руке, приладился, оправился, стукнул по щиту мечом и вдруг... на долю секунды... впал в морок, в котором похожие действия совершал ранее, поразился... тут же вернулся из морока с командой: «Становись!»