Пока везли в багажнике
8 октября 1993 года
пятница
14-00
Пока везли в багажнике, я размышлял, что настало время возвращаться в пески. Ничего хорошего за последние три месяца не случилось. Да, согласен, качество жизни улучшилось. Но помирать из-за того, что переехал в новую квартиру с видаком и телевизором – несусветная глупость. Я же вкалывал! С утра до ночи ишачил, света белого не видел!!!
Перевернулся на другой бок. Надо же, багажник на ощупь чистый и бензином не воняет. А вот и книжка, которую Римма Витальевна всучила. Приспособил фолиант под голову и продолжил размышления.
Первым делом попытался найти позитив в случившемся. Например, везут с комфортом. Не сравнить с папиным «москвичом», в котором одну половину багажника занимали запчасти, а другую – вонючие ветошь и канистры. Позитив кончился.
Начал думать, зачем три месяца валандался на побегушках у Жорика. Думал недолго: затем, чтобы оказаться дождевым червяком, который пошел с мужиками на рыбалку. Печально, закономерно.
Остальные пассажиры вагона? Им что досталось? Получили намного больше моего или тоже гулькин нос? Верочка, Вадим и Настя – точно ухватили жар-птицу за хвост. Чича, сам видел, не грустит. Кирилл бухает. Пэтэушники на побегушках у Жорика аферы крутят. Анатолий Степанович, по слухам, перешел на новую должность то ли в ГУВД, то ли в МВД и не жужжит оттуда. Вероника Сергеевна песни в «Тереме» поет под аккомпанемент ансамбля, о лучшей доле не мечтает. Остались неопределенными таинственный Геннадий Иванович, через которого Жорик общался с директорами заводов, и некая Лена, трудоустроенная к Кириллу, и на рабочем месте ни разу не появившаяся. Хм, и я завтра не появлюсь. Черт!
Так нелепо! Так хочется, чтобы рядом оказался Жорик! Без него возвращение в пески окажется пошлятиной. Только он мог наполнить глубоким философским смыслом любой выкрутас судьбы. Объяснил бы доходчиво, почему я болтаюсь в багажнике, не получив ничегошеньки из обещанного. Калькой поллюций случался секс с Верочкой и не более. Где другие женщины? Где моя любовь?
Я вспомнил девчонку из белой комнаты. Все, что я делал под руководством Жорика, не приближало к ней ни на сантиметр, ни на миг. Ком обязанностей, раскрученный Жориком, крутил-вертел меня, как космонавта в центрифуге, не давал опомниться... По глазам ударил свет.
Подняли крышку багажника. Приехали, значит.
Меня, жмурящегося, дрожащего, извлекли наружу, поставили на ноги, подтолкнули в спину. Я открыл глаза, огляделся по сторонам. Мужики не обманули, привезли в жидкий лесок. Топорщились деревца, из-за спины доносился гул транспортного потока. МКАД, наверное.
Пока я приходил в себя, унимал страх в подбрюшии, справлялся с дрожью в руках и прочем, мужики рылись в багажнике. Обзаведясь буксировочным тросом, туго, жестко, до онемения конечностей, привязали меня к дереву, самому большому из видимых. Подергали, проверив узел на прочность. Ствол толщиной в две руки, слегка задрожал, но не согнулся. Я чуть поелозил, головой покрутил и получил затрещину.
– Ну что?
– Что?
– Делиться будешь?
– Чем?
Я по-прежнему не понимал сути своего появления на полянке среди осин. В принципе, мог отдать видак, телевизор и ключи с техпаспортом от «Торуса». По большому счету эти вещи не были нужны. С радостью поменял бы их на прежнюю студенческую жизнь. Мог регулярно отдавать половину заработанного, то бишь выплачивать пятьдесят долларов в неделю. Но кто поверит? Похитители настроились на получение изрядных миллионов и справедливых долей в бизнесе. Сквернословят, грозят оставить на ночь, чтоб с утра порвать мой зад на лимонные дольки, если не одумаюсь. Говорили русскими словами на непонятном языке. Как отвечать? Побожиться, что миллионов нет и отродясь не бывало? Признаться как на духу, что продал душу за любовь к сказочной девушке, а вместо этого получил час секса по воскресеньям и четырнадцать часов офисной работы каждый прочий день? Не получится. Не поверят, что я веду существование, которым с двумя имбецилами не поделиться. Вот, стоят, перешептываются. Решают, что дальше делать.
Ловкий план предполагал, что я начну делиться богатствами до прибытия сюда. Не получилось. Следующим пунктом надлежало сотворить со мной что-то страшное … если б они читали про средневековье и Джордано Бруно… уф... не читали, не слышали… Ничего не зная об инквизиции, мужики зашли в тупик. Оставлять меня тушкой на дереве передумали.
Вдруг чего? А того… Ага…
Помахав друг перед другом растопыренными пятернями, принялись решать куда, в какие дали вывозить терпилу и закапывать, пока что по шею... Я, прислушавшись к разговору, загрустил. Ничего хорошего со мной не случится. Плохо, очень плохо. Мелкий, я даже знал его имя – Боба, опять переменил намерения. Предложил никуда тело не возить, а закапывать здесь. Второй, тыквообразный Шура, помотал головой, мол, не пойдет, грунт мерзлый, умудохаемся. Лучше отвезти на дачу и закинуть в погреб на неделю, а еще можно сдать чеченам за «бакшиш».
Угрозы звучали ерундой, водевильной, не серьезной. Правильно рассуждал Вадим, что серьезным людям незачем общаться с нами. Есть другие сферы, в которых они вращаются и куда нам ходу нет. Мы интересны только мелкой шушере, клоунам в криминальной обертке.
Я, привязанный к дереву двумя бандюками, надеялся, что жестоко бить не будут. Боба с Шурой решили обойтись без мордобития тоже. Еще раз обследовали качество привязи. Удовлетворившись, постановили, что до утра я тут покукую. Если не окочурюсь, то завтра сам все отдам. В противном случае вручат мне лопату и я выкопаю себе могилку. Им мудохаться не с руки. Бричка по любасу останется за ними.
– Это вряд ли!
Голос знакомый, родной, возразил откуда-то сзади. Вот и Жорик объявился как в сказке. Я что есть силы дернулся вбок, вывернул шею, увидел дружка родимого, стоявшего подбоченясь метрах в десяти. Боба с Шурой переглянулись, насупились, набычились:
– А ты что за хрен с горы? А ну вали отсюда, пока не огреб!
Жорик даже ухом не повел, начал критиковать и советовать:
– Он же через пять минут отсюда свалит. Ну что за народ? Кто так вяжет? Ничего сделать, как следует, не могут. Дай покажу, как надо привязывать. Киднэпперы херовы…
Он направился ко мне, вспоминая какого-то Билла Дрисколла… и вдруг, поравнявшись с Бобой, неуловимым движением натянул тому куртку на голову и, не выпуская из рук, зарядил ногой с разворота в Шуркину челюсть, коленкой жахнул в Бобин пах, тот рухнул... пнул Шуру в пах, тот рухнул тоже. Оба оказались в подмерзшей грязи, Жорик принялся методично пинать Шуру, выцеливая брюшную полость и промежность.
Жорины удары ногой уподоблялись ударам стенобитных орудий. И-ээээх! Дыра в стене. И-ээээх! Еще одна дыра. Впрочем, дыр не было. Было корежащееся тело, из которого вскоре ртом и носом засочилась кровь, Жорик обернулся к Бобе, ухмыляясь:
– Сепсис твоему дружку обеспечен.
Боба, извиваясь и корчась, захныкал:
– Братишка, ну ты чего? Мы ж не туристы, не в курсах, что шкет с тобой...
– А если был бы не со мной? Что меняется? Статья сто двадцать пять, пункт один, от пяти до десяти. Слышал?
– Нет.
– Зря, двадцать девятого апреля этого года дополнили уголовный кодекс пунктом. Законы надо изучать, прежде чем их нарушать.
– Что?
Жорик продолжил допрос, наклонившись на дрожащим телом:
– Кто навел?
– Что?! – Боба затрясся всеми конечностями, не понимая вопрос.
– Кто указал прессовать этого коммерса?
– Андреич.
– Какой конкретно?
– Начальник охраны.
Жорик встал в полный рост, почесывая в изумлении макушку. Постоял... и в пару минут мощными ударами ног превратил Бобу в мешок требухи. Дождавшись струйки крови изо рта избитого, кивнул мне: чего застрял, пошли к машине.
Я дернулся Петрушкой вправо-влево, оставаясь привязанным у дерева. Жорик виноватой улыбкой оценил собственную оплошность и невесть откуда возникшим ножом освободил мое тело от пут.
Хм. Бандосов трамбовал исключительно ногами. Жорик считал мою мысль и пояснил:
– Нам договор подписывать через полчаса, а теперь прикинь – я забрызганный кровью и с отбитыми костяшками. Только ногами. А с Андреичем надо разобраться потом, без ног и без ножичков.