Субботу я прокантовался

19 февраля 1994г
суббота

Субботу я прокантовался по всем мягким плоскостям квартиры. Бесполезно! Уснуть не получалось никак и нигде. Сутки прошли в жесточайшем напряжении – без сна, с болью в глазах и ломотой в суставах. В любом ложе, в любой позе меня мучило, мутило и корежило.

В воскресенье чуть полегчало. Примчалась Вера, напичкала пилюльками, умчалась. У меня получилось уснуть. Через пару часов полусна-полудремы я, злой, развинченный, с полыхающим от недосыпа мозгом, сфокусировал зрение на будильнике. Десять ноль-ноль. Оп-па! Уже понедельник!

Такое ощущение, что не полсуток спал, а два часа ворочался в кровати! Уставший, воспаленный встал, кое-как повторил пункты утреннего ритуала: умылся, сварил кофе, не спеша выпил. Потом принял оставленные на столе таблетки – от головы, от температуры и просто витамин С.

В половине одиннадцатого спустился к «Торусу», пригнанному Василичем накануне. Возвращая ключи, он давал советы по ходовой. Какие – в голове не отложилось. Надо что-то подшаманить, а что?

Я кликнул сигнализацией, сел за руль, собрал слюну и погонял ее по ротовой полости, пытаясь избавиться от послевкусия таблеток. Без результата.

Самостоятельно добираться до работы расхотелось. Вспомнилась медицинская брошюрка, извещавшая, что грипп за три дня не лечится и болезнь надо переносить лежа в постели. Захотелось обратно в теплую кровать.

Я загадал, что если машина не заведется, как неделей раньше на двадцатиградусном морозе, то вернусь домой вызывать скорую и принимать укольчики.

«Торус», несмотря на молитвы, завелся с полоборота. Температура воздуха была чуть ниже нуля и аккумулятор справился. Не выжидая прогрева двигателя, я выехал со двора, чуть притормозил на выезде из арки и…

Ааа-ах!!!

Грохот, звон, треск, адская боль в предплечье, животный ужас в кишках, стекольная крошка на голове, раз! два! три!... три взрыва боли, слившиеся в одну вспышку яркого света где-то в щёлке между глазными яблоками и мозгом!

Прежде чем вылететь сознанием из тела, я заметил стрелка, палившего из «калашникова» очередями в мою сторону. Палившего, как в кино про Рембо* – смачно, не целясь, уперев приклад в бедро. В мое тело вонзили десяток раскаленных ломиков и начали ворочать внутренности. В черепную коробку влили ослепительно белый расплавленный металл.

Все.

Это конец.

Ничего больше не будет.

Даже прошедшая жизнь не успела мелькнуть перед глазами. Возможно, нечему было мелькать. Не о чем жалеть...