Три дня в родном городе
февраль 1994г
Три дня в родном городе пролетели как полчаса. Никого из приятелей не встретил – остались на каникулах по месту учебы, экономили на билетах. Я томился дома, баловался мамиными плюшками и поглядывал на трескучий мороз за окном. Вспоминал себя недавнего. Предыдущие годы в начале зимних каникул тоже мучался выбором. Сначала жестко экономил, откладывая деньги на плацкартный билет в один конец, а потом размышлял над рентабельностью поездки. Видимо, друзья решили с зимними каникулами не морочиться и остались, где учились – кто в Питере, кто в Челябе с Ебургом.
На традиционный вечер выпускников не пошел. Глянул на термометр, показавший минус тридцать, и засобирался назад, в Москву.
В поезде сидел в купе один-одинешенек и размышлял над тем, какие странные существа – родители. Всучили кучу еды в трех матерчатых сумках и сунули в чемодан деньги, те самые, которые я торжественно выдал им по приезду. Да, три дня назад я доложился, что трудоустроен, зарплата хорошая, деньги есть. Получите!
Тысяча долларов ввергла родителей в шок и побудила к дотошным расспросам. В то, что я руковожу торговой фирмой, они не поверили. Мама даже всплакнула, вспомнив соседа Муху, известного хулигана и обалдуя, который связался с плохой компанией. Сначала долларами бахвалился, потом лес валил на зоне и слал домой плаксивые письма.
Разубеждать родителей не стал. Не имел ни желания, ни возможности. Какие аргументы мог я привести? Кого призвать в свидетели? Жорика с талантом решать проблемы влёт? Смешно. Несмешным было то, что я оказался в купе с тысячей долларов в руке. Родители сунули деньги в чемодан, не забыв перетянуть резинкой. После пары-тройки часов размышлений пришел к выводу, что они правы. Такие деньги никак не могут быть связаны со мной, простым студентом московского вуза. Огромная сумма.
Оставшуюся часть пути размышлял над открывшимся парадоксом. Как ни странно, для меня тысяча долларов тоже представлялись значительной суммой. На основе собственных трат я знал, куда могли деваться сто долларов или двести. Максимальные суммы, которые тратил, равнялись пятистам долларам на шмотки в Лужниках и четыремстам долларам на проститутку.
Следующий уровень трат – автомобиль, квартира, дача – подразумевал солидные накопления, аккумулировавшиеся всю жизнь. В голове выстраивалась ясная цепочка действий, расписанных на годы вперед. Окончить институт, трудоустроиться, жениться, открыть счет в сбербанке, откладывать, откладывать, откладывать, экономя на всем, потратиться, торжественно обмыть покупку и опять откладывать, откладывать, откладывать, жестко и жестоко экономя на самом необходимом… В натуральной жизни творился ералаш.
Каждую неделю хвастал перед Жорой доходами, сопоставимыми с ценой автопарка и парой квартир в Москве. Почему шеренга шестизначных цифр в разделе «чистая прибыль» не греет душу, как пара мятых сотен в портмоне?
Размышления длиною в сутки закончились плохо. Василич, встречавший на Казанском вокзале, оглушил вестью: Генку убили.
Как? Кто? За что?!
Примчавшись в офис, никого не обнаружил. Пометался по кабинетам, ворвался в секретариат, узнал, что все сотрудники на похоронах. Хоронили Геннадия на родине, в шестидесяти километрах от Москвы. Юрий Андреевич с Павлом Геннадьевичем отправились вчера. Остальные – сегодня на автобусе. В офисе остались только главбух за главного и секретарша, которую прямо сейчас терзаю вопросами. Другой информацией она не владела.
Я примчался к Марине, задыхавшейся в слезах. Рухнул в кресло напротив. Воздуха категорически не хватало. Места не было нигде. Сидел и как удары обухом принимал слова, выдавливаемые сквозь слезы:
– Склад в Хрякино. Ограбили. Гену зарезали. Насмерть. Вывезли фуру. Там милиция.
Я ничего не мог понять. Какой склад, какая фура? Гена должен "Науку и жизнь" листать!
Марина лепетала дальше, но я перестал воспринимать информацию. Кое-как продышавшись, отдышавшись, очухавшись, встал и побрел в кабинет. Пребывая в тумане, открыл на автопилоте шкафчик, достал бутылку коньяка, наполнил стакан до краев и выпил в три глотка. Полегчало, кажется. Через пять минут процедуру повторил. Точно, полегчало. Бутылка «Хеннеси» помогла вернуться из бессознания в реальность, пьяную, неустойчивую, зыбкую… готовую потеряться… раствориться в алкогольном дыму и исчезнуть. Пусть исчезает.
Я смирился со страшной вестью. Я воспарил над февральской слякотью, над глупым параллелепипедом «Металлснаба», над серой папертью промзоны, приткнувшейся к нескончаемым храмам Мамоны вокруг Бульварного кольца, огляделся, рванул прочь в сторону Коломенского парка и камнем рухнул вниз. Заткнулся пьяным мороком, засорявшим сознание мутными пятнами и рвотными позывами.
Беспробудное алкоголическое сидение кончилось внезапно. Дверь распахнулась, вспышка света из дверного проема ударила по глазам. Пока я тер ладонями слезные и скуловые кости с надбровными дугами, пытаясь прозреть, Жорик со словами «Давайте помянем пацана!» метнулся к шкафу, к столу, грохнул по столешнице стаканами и бутылкой. Вслед за ним в кабинет ввалились Павел и Юра, оба бледные, прозрачные на просвет.
Я восстановил зрение, поднялся с кресла и взял в руки стакан, вполовину налитый. Жорик разливший бутылку насухо, выдохнул еле слышно: «не чокаясь» и опрокинул свою долю внутрь. Мы тоже.
Молчание длилось долго.
Жора сходил к шкафу за второй бутылкой, опять разлил насухо. На этот раз совсем без слов. Выпили.