Возле Торуса стоял

8 октября 1993 года
пятница
14-30

Возле «Торуса» стоял шестисотый «мерин» с Василичем за рулем. Я по-прежнему пребывал в прострации, не понимая, не имея возможности вместить в голову суть происходящего. Жорик усадил меня на заднее сидение «Мерседеса», сам сел за руль, отправив Василича в «Торус».

Помчались назад, на Научный проезд. Я возвращался в мир, полчаса назад как бы покинутый навсегда. Смотрел в окно и ничего не видел на пути до Нагатина. По приезду в «ВычМех», посидели минут десять в Жорином кабинете. Махнул сорок грамм коньяка для тонуса, пришел в себя, начал обращать внимание на окружающих.

Возмутившись, дал отпор Жорику, хихикавшему о мелочевке, чалившейся на малолетке и теперь корчившей из себя криминальных авторитетов. Случившееся со мной Жорик квалифицировал как анекдот, который можно рассказывать телкам в кабаке. В других местах засмеют. Я заметил, что смешного в происшедшем нет. Кататься в багажнике – приятного мало. Стоять в лесу привязанным к дереву – тоже безрадостно. Жорик расхохотался:

– Ха! Ничего себе, ни за что! Рома, очнись! Ты за два месяца двести штук грина поднял. Молодец, что не стал делиться. Красавец!

Я молчал. Плохо врубался в суть происходящего. Чем больше времени проходило с момента счастливого избавления от хулиганских лап, тем больше накрывал логический страх. Меня могли убить, могли пытать, могли резать на кусочки, жечь паяльной лампой, колоть, бить… Что?

Жорик тряханул меня за плечо:

– Пошли! Надо Петровичу бабосов кинуть. Шевели ножками, украденное сокровище, без тебя никак! Ты в «Проме» хозяин и директор. Ну!

Я поднялся с кресла и отправился в «Металлснаб», директор которого – Николай Петрович – продержал нас больше часа. На меня внимания не обратил, налегал на принесенный коньяк. Жорик пояснил Петровичу, что Роман Викторович не в духе по причине того, что у Белого дома друг погиб, защищал демократические идеалы и все такое. С какой стороны баррикад погибал дружок, Жорик не уточнил. Директор тактично не интересовался.

Я размышлял над вопросом вопросов: «Вот у Вадика жизнь кипит и пенится, а я как дурак последний вкалываю на разрыв аорты. Когда сам начну кипеть, если встреча с любимой откладывается? Хоть что-то из радостей этого мира перепадет? Хоть какой завалящий радостный огрызок?»

Размышления прервались смехом договаривающихся сторон и обменом рукопожатий. Я тоже сделал вид, что улыбаюсь, потряс кряжистую лапу директора, выскочил из кабинета вслед за Жориком. В голове творился кавардак. Смотрел в спину Жорика и посекундно перематывал воспоминания о езде в багажнике. Мне казалось, что я дал какой-то зарок, пообещал, что если останусь живым, то… то… никак не мог вспомнить, что следовало предпринять, чтобы потом не жалеть о прожитом! По мозгам долбило импортное «Данте Алигьери!», невесть откуда взявшееся – то ли вермут, то ли портвейн из прайс-листа. Определенно, надо отвлечься от работы»!

Я дошел до стоянки «ВычМеха», встал между «Торусом» и «шестисотым», потер переносицу, наморщил лоб, вспоминая поездку в багажнике… Никаких мыслей о будущем не обнаружил. Зато появилось сознание, что я свободен и не беден. Похищение следовало классифицировать казусом, избегаемым при соблюдении неких правил. Правила предстояло сформулировать, но потом. Сейчас время радоваться жизни и возможностям, которые она предлагает.

Жорик, стоявший рядом, вгляделся в мое лицо и с размаха шлепнул по плечу: «Молодец, студент!» Потом достал увесистую пачку американских денег и сунул мне:

– Отдыхай! Отходи от стресса. Сутки твои! Пока бабки не просрешь, на глаза не попадайся!

Он развернулся, запрыгнул в «Мерин» и был таков. В десять секунд скрылся из вида. Я не предполагал, что Василич умеет настолько ловко водить автомобиль, миллиметражным дрифтом вписал черную тушу лимузина в поворот.