Жора слушал свесив челюсть

Жора слушал свесив челюсть, потом махнул гривой:

– Однако, голова не та, не врубаюсь. Давай созвонимся после праздников. Вот мой телефон. Давай свой, пока не окосел окончательно. Давай, давай, не жмись. А ты, Рома, чего не пьешь? Первый раз натурального капиталиста видишь?

Было страсть как интересно, что это за интурист такой, вот и не пил. Когда Калкин удалился по малой, Жорик пояснил:

– Подробности потом узнаешь, а пока доверься. Калкин – это голова. Никакой он не интурист. Простой завкафедры из Тарту, свалил в Израиль в конце семидесятых, вернулся в Москву в восемьдесят шестом. С тех пор из Рашки может на пару месяцев отлучался в общей сложности. Бизнес у него потрясающий. За восемь лет заработал семьсот лимонов. Говорит, добью до арбуза и уйду на покой. А ведь нищим языковедом был до перестройки.

– А мы тут при чем?

– Эх, Ромыч. На спекуляции теперь не подняться. Нужен системный подход, а Калкин в этом понимает, структурный лингвист*, не хуй собачий! Ты же знаешь, у меня с идеями туго. Энтузиазма вагон, но в голове бардак. Если Калкин чего подскажет, замутим, – Жорик махнул водки, замер, заключил: – Чичу надо на него натравить, пощипать филолога.

Меня кольнуло в мозжечок, вспышка привиделась, огонек померещился. Я вслед за Жорой осорокограммился коньяком.

Огонек мерещился последующие месяцы, пока Жорик разбирался с Калкиным и его консультантом. Разбирательства прошли в лучших Жориных традициях. Сначала он вынюхал офис Калкина. Потом повстречался тет-а-тет с Виктором Олеговичем, пенсионером, размещавшим калкинские заказы на экспорт. Жорик перевербовал старика в момент. Тот работал на Калкина за две тысячи долларов фиксированной платы. Жора положил зарплату в пять раз больше и десять процентов от прибыли.

С конца января Жорик начал летать по стране с вице-президентом компании «Прома Кемикал» Виктором Олеговичем Канюковым. Старик знал дело туго, в химической промышленности приятельствовал со всеми директорами и мог загрузить заказами любой завод, на этот раз от нашего имени. Мы заключили договоры о совместной деятельности с десятком региональных химпредприятий. Параллельно рисовали договоры поставок с сотней других контор, на этот раз наших собственных. Жорик согласно калкинской схемы зарегистрировал сотни компаний на левые паспорта, которые у Пиночета не переводились. Компании предназначались для разных целей и, чтобы не запутаться в предназначении, ранжировались следующим образом:

– пустышка с нулевым балансом, на которую оформлялись договоры о намерениях, гарантийные обязательства и прочие никчемные бумажки;

– помойка с задачей гонять деньги на другую помойку;

– белая фирма, платящая налоги, существующая официально, без косяков и висяков.

Это были три полюса промовской бухгалтерии. Я сидел и рассматривал платежки, кто куда чего отправил и зачем. Средства рублевые и валютные гонялись между конторами, зарегистрированными в Ингушетии, Калмыкии, на Алтае и в далеком поселке городского типа Тура, где мотал срока огромные Иосиф Виссарионович. Кстати, тамошние финансисты регулярно зазывали на охоту с рыбалкой, уверяли, что до Туруханска раз плюнуть! Всего час лету от Красноярска. Мы с Жорой отнекивались и взамен предлагали посетить Москву за свой счет.

Химикаты, производимые по заказу «Промы Кемикал», влет продавались на Московской товарной бирже. Жора почесал репу, пошушукался с Василичем и через его бывших сослуживцев, таких же унылых отставников, вышел на Лондонскую биржу. Я познакомился с суровыми мужчинами без визиток, представлявшимися кратко: Иван Иваныч, Михал Михалыч, Семен Семеныч, etc.

Номенклатура «Промы Кемикал» их интересовала в малой части, обсуждали определенные позиции к конкретной дате. Две трети позиций продавались с непримечательной стабильной прибылью, остальное – как получится. Раз в месяц-два случался фестиваль с прибылью в полста процентов, но Жора тут же крушил мою радость: эти буказоиды не тебе. Генеральчики заслужили. Все бабки им.