Обсуждение

Шажок назад и с короткого, в три шага, разбега выломать дверь. Фанерно-реечная конструкция, как ожидалось, напора стокилограммовой массы не выдержала, слетела с петель и торжественным грохотом приветствовала вторжение милиции. Он и еще шесть бойцов – многорукая и многоствольная группа захвата – оказались в узком коридорчике, шаркнули быстрыми взглядами по стенам, восстановили в памяти план квартиры и с помноженным на семь глоток криком «Стоять, бля! Все на пол!!!» ворвались в комнаты.
Он очутился в самой маленькой – затхлой и темной. Застоявшийся угарный дух многодневного пьянства, перемешанный с запахами немытых тел, валявшихся здесь же, под ногами, ударил по голове, окатил волной брезгливости и отвращения. Морщась от недостатка кислорода, он прошел к выходу на балкон, который следовало заблокировать, и, автоматически выполнив самый главный пункт в разделе обязанностей на данный момент, то есть, встав спиной к дряхлой фрамуге, внимательно рассмотрел валявшихся на полу граждан – кандидатов на задержание. Их было шесть.
Их было шесть – две девицы и четыре самца в возрасте около двадцати, судя по отсутствию мануфактуры на причинных местах, совокуплявшихся грязно, пьяно, беспробудно всю ночь, вплоть до его появления здесь, на двенадцати квадратах похоти и разврата, разбавленных тремя литрами «Столичной» и еще какой-то гадости. С занимаемого места этикетки на посуде у двери просматривались плохо. Он скользнул взглядом по стенам, разрисованным какой-то дребеденью, хмыкнул: «Вертеп» и переключил внимание на белые пятна попок – девицы лежали на животах и, кажется, потихоньку просыпались. Неправильные, дрожащие шевеления конечностей, занятых поисками одежды, точнее, нижнего белья, валявшегося рядом, но не видного, определенно указывали на пробивавшееся сквозь похмелье легкое подобие стыда. Девушек красит гордость. Оплодотворители лежали бездвижно. Украсить их не могло ничто.
Он сплюнул сквозь зубы под ноги, провел ладонью по короткому стволу автомата и прислушался к суматошным звукам, долетавшим из соседних комнат. Судя по всему, ему досталась самая спокойная комната: с убитой послеоргазменной апатией пьянью, неспособной даже на подъем головы и констатацию факта вторжения милиции в частные владения. Хоть здесь повезло. А вот рядом вели себя неспокойно. Через распахнутую дверь слышалось, как кто-то сопротивлялся : «Козлы, бля! А, бля! Больно!!!»
Он улыбнулся.
Это вам не мелочь по карманам тырить и не ларечников обирать. Это ОМОН.
Он смахнул улыбку с лица. С лестничной клетки донесся непонятный топот ног: кто бежит? откуда? куда? Странно. А в соседних комнатах не прекращались звуки борьбы, что было странным вдвойне. По ориентировке в притоне находилось около десяти человек и сразу шесть из них пребывали здесь, под его оком. Неужели целое отделение бойцов до сих пор не может справиться с четырьмя полууголовными рылами? Шелупонь же брали, не бригаду килеров…
Очень странно.
В дверном проеме мелькнуло пятно.
– Держи! ¬– раздался из соседней комнаты крик. Кричал Леха, мастер задержаний. Сегодня, видимо, сорвалось. Упустил.
Он мгновенно оценил ситуацию. Следовать за беглецом и оставлять без присмотра шестерых просыпающихся не следовало. Тем более у дверей стоял стажер Егоров, слезно просившийся в группу захвата, но оставленный на подстраховке. «Ну вот, посмотрим, какой из него подстраховщик,» – подумал он. В ту же секунду грохнули три одиночных выстрела. Стреляли на лестничной клетке, там, где располагался Егоров и куда стремился убегавший. Это внештатная ситуация. Это преб!

Он рванул к двери, чтобы выскочить из квартиры и оценить ситуацию. Почему три выстрела? Почему?
Ответ был прост. Первыми двумя выстрелами Егоров был ранен и отброшен к стене, где, поводя перепуганными глазищами, рассматривал пару сочащихся кровью дырок на бронежилете. Третьим выстрелом проделали выбоину в стене напротив. Стрелять Егорова не научили. Это не в тире по мишеням лупить, здесь выживают быстрые и меткие.

– Леха, держи мою комнату, – крикнул он себе за спину и устремился вниз по лестнице, вдогонку за грохотом преступных ног двумя этажами ниже. «Нужно догонять, догонять, догонять,» – заколотилась кровь в висках, оставляя на нёбе соленоватый привкус, привкус погони.

Погоня должна закончиться у дверей подъезда, там, где дежурила патрульная группа, приданная в подкрепление. Ребята, услышав выстрелы, растеряться не должны. Лишь бы успели стволы обнажить. Должны успеть. Должны.

Он махом преодолел четыре лестничных марша и… оп! До него донесся грохот выламываемой двери. Преследуемый оказался тертым калачом и знал, знал, что у подъезда стоят бравые ребята с пушками наперевес. Поэтому, чтобы не сближаться с ними, чтобы не видеть их совсем, преступник выломал дверь на втором этаже, распихал ошалевших хозяев обездверенной квартиры и устремился на балкон, который выходил на другую сторону дома, противоположную. Толковый бандит!

Он улыбнулся и побежал за ним, мимо вконец обезумевших хозяев квартиры. А то… Металлическую дверь надо было ставить! Он выскочил на балкон и – так и есть! – увидел метрах в тридцати удалявшуюся спину. Бандит, петляя между деревьев, бежал к недалекой железнодорожной ветке. Метров триста до нее точно. Догнать можно. Дыхалка еще та, амуниция пока не тянет, тем более он, резонно считающий себя грамотным мужиком, давным-давно вытащил из спинки бронежилета все пластины и облегчил его таким образом ровно в два раза. Зачем спину защищать? Бандитам он ее никогда не подставит. Он глянул вниз, оценил высоту – три-четыре метра, и, даже не успев почувствовать холодок внизу живота, сделал шаг в пустоту, чтобы приземлиться на полусогнутые в коленях ноги, вспомнить на миг службу в ВДВ и…

И ничего дальше. Хлесткая автоматная очередь швырнула его плашмя на землю. В ту же секунду стрелявший выдохнул: «В своего засадил, бля!»

В своего.

Услышал бравый сержант, стоявший у подъезда, топот ног, грохот выломанной совсем рядом двери, быстро поднялся этажом выше, ворвался в квартиру без дверей, увидел стремительный промельк чьей-то огромной спины в балконном проеме и мгновенно нажал на курок. Только потом, только после удара пороховой гари в нос сообразил сержант, что чужая спина была в синем милицейском бронежилете, и ворох беспорядочных мыслей закружил его голову: «Может пронесло? Может парнишка живой остался? Может спас бронежилет? Должен спасти! Должен!»

Ничего подобного.

Он, подстреленный на лету своим, лежал, раскинув руки, на пожухлой траве, зеленые глаза смотрели на тусклый пятак хмурого солнца, а побелевшие губы шептали:
– …а вы что-то говорите о концепции постмодернизма в контексте современной литературы. Вот так вот, бля…

Я достал из кармана мобильный телефон и включил его. С минуту на минуту должна была позвонить Леночка.

Я выскочил из здания аэропорта и побежал к платной стоянке. Там вчера вечером, сразу по прилету в Гамбург, был припаркован взятый в аренду “Гольф”. Я быстро нашел машину, завел ее и помчался прочь от аэропорта и от города. Я ехал на юг и заклинал телефон, лежавший на сидении справа: позвони! Позвони! Позвони!

Телефон молчал, проверяя мое терпение. Зараза!

Куда подевалась эта дура?

План, вымученный с большим трудом, кренился и готов был разрушиться.

Неужели все рухнуло?!!

Еще позавчера утром, разбираясь с Мамоновскими бумагами в самолете, летевшем из Москвы во Франкфурт, я находился на седьмом небе от счастья! Все, что я нашел в Анечкиной секретной ячейке два месяца назад – туфта. Анюта меня разыгрывала. Это я понял не сегодня и не вчера. Это стало понятно в тот день, когда я выписался из госпиталя. Нет, не стало понятно. Просто мелькнула догадка.

Ситуация: шесть человек отправляются Мамоном за Анютой. Вопрос: в акции будут задействованы специалисты или кто? Почему в меня так странно стреляли: ни одна из четырех пуль не задела жизненноважные органы. Эти ребята приехали на Сан-Марко рыжики собирать или заниматься серьезным делом? Где контрольный выстрел в голову жертвы? Такими вопросами я задавался. Задавался и понимал, что дыма без огня не бывает. Поэтому прибыл в Москву и занялся поисками печати с паролем. Очевидно, что именно эти штучки представляла интерес. Какой? Позавчера из Мамоновских бумаг я выяснил какой именно. За наркотики Анюта расплачивалась наличными долларами. Их доставляли в Москву нарочным. Мамон переводил полученные деньги в безналичную форму. Каким образом, я понял смутно. Верней, совсем не понял. В смысл слов безналичка, налик, проплата контракта, растаможка* и прочее я не врубился, пропустил мимо себя. Самым главным было следующее. Безналичные доллары путешествовали в обратном направлении, из России в Голландию, и оседали на счете синдиката “ТИСТ” в банке «Хайдеманн». Раз в три-четыре месяца, когда там скапливалась порядочная сумма, миллионов на пятнадцать-двадцать, Мамон отправлял ее еще дальше, на Каймановы острова. Имел там какой-то кодированный счет, и бог с ним… Для меня огромный интерес представляла процедура перевода денег. Она подробно описывалась в договоре на банковское обслуживание, оказавшемся в папке “Хайдеманн”. В той самой, под номером четыре. Так вот, процедура была такова. Мамон составлял платежный перевод с указанием реквизитов получателя, проставлял пароль, скреплял печатью и нарочным отправлял его в банк. Иные формы не допускались все тем же самым договором. Очень удобно было для типов вроде меня или Ани. Кстати, из личной переписки Мамона я вычитал, что на подобную форму обслуживания его сподвигла… Угадайте кто? Конечно, Аня. Хитрая и предусмотрительная стерва заранее планировала подставить Мамона.. Обвела наивного простачка вокруг пальца. Внушила ему, что все западные миллионеры имеют подобные счета. Когда читал ее убедительное письмо, сам чувствовал зреющее внутри меня могучее желание завести такой же. Обязательно заведу. Тьфу! Умная штучка, все-таки, моя Аня, грамотная… В истории с похищенной печатью никак не засветилась. Будет с Мамоном работать дальше. Умна.

Но я умнее. Прилетел в Гамбург не один. Одним со мной маршрутом прилетела Лена, опять снабженная инструкциями. Инструкции были простые. Не показывать никоим образом наше знакомство, как будто летим сами по себе. По прилету двигать попутным транспортом в Эссен и дожидаться там утра. Ровно в десять, пока Мамон не связался с банковским персоналом и не предупредил его о потере пароля с печатью, прийти в банк с платежкой. Платежку я нарисовал накануне. Подпись Мамона была поддельная, печать и пароль истинные. В платежке была указаны реквизиты моего счета в том же «Хайдеманне» и проставлена сумма в пять миллионов, половина имевшегося по моим подсчетам у Мамона. Через минуту после прихода Лены в банк я должен был стать миллионером. Вышеуказанная сумма должна была зачислиться на мой счет, имевший одну особенность. Все денежные поступления на него, должны были переводиться на Карибы, в тот самый славный банк, название которого я без соответствующих записей ни за что не вспомнил бы. На его вывеске слов десять фигурировало.

Самым главным пунктом инструкции, даденой Лене, был следующий: сделав все, как мной прописано, она должна была отзвонить на мой мобильный телефон и своим ходом добираться до Франкфурта, места нашей встречи.

За все про все Леночке был обещан один миллион долларов. Справедливо? Очень. Кто еще ей такую сумму отстегнет?

Вот только почему она не звонит? Решила перерисовать платежку на свое имя и все бабки присвоить? Свои представления о справедливости имеет?! Я ей дам представления! Только пусть позвонит, пусть только позвонит!

Звони давай! Звони!

Сука! Блядь! Позвони!

Позвони в бога, в душу, в мать!

ПОЗВОНИ!!!

продолжение следует...

Когда подъехали к аэропорту, Аня, все еще злобная и нервная, похоже, не пришедшая в себя от московских воспоминаний, прошипела:

– Ох, если ты обманываешь меня! Размажу по асфальту!

– Не дрейфь. Лучше подготовь миллиончик.

– Подготовлю.

Мы вышли из машины и направились к камере хранения. По дороге я задал Ане последний вопрос:

– Как меня выследили?

– Никак. В этом не было необходимости. Я знала, что ты всегда останавливаешься в “Мажестик”. Как только позвонили из Москвы и сообщили, что у Мамона пожар, я дала команду ждать тебя со дня на день. Ты прилетел через сутки.

– Умная ты женщина, – вздохнул я, подходя к ячейке номер двести сорок один. Знакомая цифра. Встречалась когда-то. Я кинул монету в прорезь и набрал код. Потом открыл дверцу. Анечка оттерла меня плечиком от содержимого камеры. Содержимого было немного: пакет с печатью и блокнотом. В блокноте на первой странице моей хитрой рукой были написаны двенадцать загадочных цифр.

– Миллион отдашь? – спросил я.

– Конечно, нет, – улыбнулась Анечка.

– Расписку можно порвать?

– Как хочешь. Можешь оставить на память.

– На память… – повторил я задумчиво. – На память хорош был бы прощальный поцелуй. Все-таки классно мы время провели.

– Может быть, – Аня рывком впечатала свои губы в мои.

Какой царский поцелуй! Клеопатра! У меня чуть ноги не подкосились. Жаль, длилось блаженство секунды две. Я даже расчувствоваться толком не успел.

Когда Анечка оторвалась от меня, в уголках ее глаз что-то блеснуло. Слезинка? Блеск охотничьего азарта?

– Последний вопрос, зайчик, – улыбнулся я. – Вся история была разыграна из-за восьми миллионов. Это понятно. Непонятно другое. Без секса… ну там, на острове, ты понимаешь… можно было обойтись?

– Наверное, можно, – блеск в Аниных глазах исчез. – Но мне не хотелось.

Я благодарно пожал ее ладошку:

– Спасибо.

– Не за что.

– Расстаемся друзьями, зайчик?

– Конечно, Саш. Пока.

– Пока.

Во время нашего сердечного прощания один из Анечкиных подручных, тот узкоглазый, возился с печатью, проверял на подлинность.

Не переживайте, зайчики. Печать настоящая. Не смог я ее подделать. Слишком мало времени было.

Анечка кинула пакет с печатью и блокнотом в сумочку и была такова. Я проводил ее долгим сентиментальным взглядом. Как только она скрылась внутри “Опеля”, я глянул на часы. Было без пяти одиннадцать.

Я с Аней сел на заднее сидение “Мерседеса”, очень сильно напомнившего Хансовский тарантас. Тот, в котором он по Москве передвигался перед тем, как кони двинуть. Кстати, о Москве.

– Слушай, меня мучает один вопрос. Два года назад ты виделась с Милой?

– Кто это?

– Моя единственная московская знакомая.

– А… Та женщина… Виделась.

– Уделав Ханса, я поехал на встречу с ней.

– Помню….

– И?…

– Что и?

– Адрес, по которому я поехал, был твой?

– Мой.

– Зачем ты заставила Милу отправить меня туда?

– Для подстраховки. Я не была уверена, что ты справишься с Хансом.

– Если бы я с ним не справился, что тогда?

– Ничего! – резко ответила Аня. -Устроил вечер воспоминаний, что да почему, да если бы не так. Ничего! Что было, то было. Ты приехал, упал без сознания у подъезда. Я вышла, вызвала скорую помощь, отправила тебя в больницу. За тысячу марок убедила врачей не сообщать в милицию про огнестрельное ранение. Доволен?

Ах, вот оно что…

Я, пораженный, умолк.

Я лежал на кровати в гостиничном номере и рассматривал волнительный пейзаж на стене напротив. Меня волновал и бередил «Восход солнца в Океании», очень явственно напоминающий аналогичное событие на Сан-Марко. Субэкваториальная благодать изображалась очень жизненно, гиперреалистически. Особенно пальмы по бокам, возле рамочки. Кому-то упорному было не лень скрупулезно, точку за точкой, раскрашивать фотографию из “Нэшнл Джиогрэфик”. “Надо будет спросить, почем и где картинку приобрели,” – подумал я и перевел взгляд на настенные часы.

Ровно восемь.

Самое время вспомнить про “Коммерцбанк”, открывающийся через час, и связанные с этим фактом надежды. Надеялся я на многое. Может быть, беспочвенно. А, может, обоснованно. Все могло выясниться через шестьдесят минут.

Я вздохнул и выскочил из кровати. Добежал до ванной, подставил тело под упругие струи холодной воды. Потом почистил зубы, побрился, освежился “Крутой водой”*, волосы расчесал и все такое прочее. Привел себя в порядок.

После водных процедур я надел черный строгий костюм и спустился вниз в ресторан. Спускался пешком, общупывая взглядом коридор, лестницу, встречных и попутных граждан, очень внимательно осматривал гостиничный холл, каждого столующегося в ресторане. Ничего и никого подозрительного. Расслабляющая утренняя сонность еще не развеялась, оставляла свои безмятежные отпечатки на лицах, попадавших в поле моего зрения.

Как только я сел за столик, официант Вацек поставил передо мной два салата, пюре и стакан сока. Чем я обычно завтракаю, он выучил наизусть. Хороший парень. У него всегда можно было прикупить какой-нибудь нужный документ, очень сильно похожий на настоящий. Интересно, смог бы он организовать новозеландский паспорт? Я, сильно задумавшись, поковырял вилкой содержимое тарелок. Часть отправил в рот, часть беспричинно отбраковал, сдвинул в отдельные кучки. Потом похлебал сок. Потом просто посидел за пустым столом. Убил сорок минут. Потом подумал, что пора возвращаться в номер. Миллионы не ждали.

Я оставил на столе двадцать марок и тем же самым маршрутом отправился назад, в номер. Пешком поднялся на третий этаж, медленно, бесшумно прошел по коридору, встал перед дверью номера, постоял. Все было спокойно. Все как будто было спокойно, но сердце учащенно колотилось. Предчувствовало скорую встречу с огромными деньжищами? Может быть.

Я открыл ключом дверь, сделал два шага и упал.

Мощный удар по затылку, смутно знакомый, повалил меня на пол. Падая, я задел скулой угол стула. Очень неожиданно. Очень болезненно. Очень неприятно. Сознание потеряно не было, но глаза на всякий случай я прикрыл. Меня быстренько обшарили, извлекли из внутреннего кармана пистолет и оставили в покое. Ненадолго. До ушей долетело:

– Здравствуй, красавчик.

Какой родной, замечательный голос. Я приподнял голову с пола и открыл глаза:

– Анечка? Привет. Не надеялся тебя увидеть, – поздоровался я с незабвенной лапочкой, вернее с ее туфельками. Увидеть Аню целиком не позволила боль в шее. Очень тяжело было голову поднимать. Я чуть повозился со своими ногами-руками, уселся на полу и рассмотрел сначала Анечку. Хороша! Потом огромного гориллоподобного мужика за ее спиной. Впечатляющ. Похоже, это он мне по голове заехал. Кулаки как чайники.

Я потер ноющую скулу. Скула ответила диким приступом боли. Наверное, с костью приключилась проблема. Трещина? Я похлопал глазами, избавляясь от веселых искр, вальсировавших передо мной. Перевел взгляд в дальний угол комнаты и обнаружил еще одного мужика. Даже не мужика, а юношу с характерной восточной внешностью. Интеллигентно водрузив очечки на нос, тот рассматривал бумаги, извлеченные из моего чемодана. Вероятно, искал добытый мною пароль. Я ничего не имел против. Пусть ищет. Может, найдет.

По полу были разбросаны детали моего растерзанного в пух и прах гардероба. Хамски поступили с ним. Нехорошо.

Я встал на ноги и сел в кресло, аккурат под настенными часами. Садясь, бросил быстрый взгляд на циферблат. Девять пятьдесят две. Самое время поболтать с подружкой:

– Не могу поверить, что ты жива.

– Придется.

– Значит, ты все разыграла.

– Ты умный парень. Схватываешь на лету.

– Зачем?

– Мне нужны деньги на кое-чьем счете. Без печати и пароля добраться до них невозможно. Их мог добыть только ты.

– Понятно.

– Где они?

– Два миллиона, – ответил я.

– Зачем два миллиона трупу?

– Устрою себе пышные похороны, – улыбнулся я.

Анечка бросила на меня хищный взгляд:

– Пятьсот тысяч и жизнь.

– Миллион. И деньги вперед.

– Миллион после того, как. По рукам?

– Анюта. Я тебе не верю.

– Мне без разницы. Миллиона у меня нет.

– Не может быть. Ты полтора года работала с Мамоном. Не поверю, что ты намыла меньше его.

– Намыла, может, и не меньше. Но он, собака, меня кинул. Вот выкручиваюсь, возвращаю деньги назад.

– Расскажи, как он тебя кинул. Может я поверю и отдам печать бесплатно. Из сочувствия.

– Эта долгая история. Лучше отдай печать из благоразумия. Через десять минут из тебя отбивную сделают. Все равно отдашь.

Хм, угрожает. Причем беспочвенно. Что за тюфяков она привела с собой? Перекачанная образина за ее спиной точно бойцом не была. Странную позицию занял мужик. Сразу видно, лопух перекачанный. Как он будет биться со мной? Между нами живой щит в виде Ани. Я улыбнулся:

– Предлагаю такой вариант. Ты выписываешь мне чек и получаешь печать с паролем.

– Чек на миллион? – Аня улыбнулась. Улыбнулись ее соратники. Тупоголовым меня посчитали. Ладно. Ничего другого я все равно предложить не мог.

– Да, Аня. Я готов взять чек на миллион.

– Где же ты его обналичишь? – Аня состроила удивленные глазки.

– У тебя, – соорудил я в ответ честные гляделки. – Когда получим деньги, ты обещала один лимон отдать мне.

– Логично, – смутилась Анюта на секунду. – Только знаешь, у меня нет чековой книжки.

– Пиши расписку.

Аня пожала плечами, взяла со стола лист бумаги и под мою диктовку накорябала, мол, я, такая-сякая Андреа Клаудиа Ленхофф, настоящим удостоверяю и т.д.

Я спрятал писульку в карман и встал:

– Поехали.

– Куда?

– В аэропорт. Печать с паролем лежат в камере хранения.

– Ты что, рехнулся?

– Предусмотрительность.

Аня встала и вышла из номера. Я за ней. Мужики за мной. Кстати, что-то маловато их было. Всего двое, причем в рукопашных делах секущих так же, как я в выпиливании лобзиком. Отбиться от них можно было запросто.

Попробовать прямо сейчас?

Потом. Может, нас пасут еще десяток-другой бойцов. Анечка всегда думала на два шага вперед.

Погони не было. Я бодро домчался до Москвы и там, на пересечении с Окружной нарвался на огромную неприятность. У поста ГАИ мне сделали отмашку жезлом, предлагая остановиться. В четвертый раз за все время езды по Москве. Три предыдущих встречи с ГАИ заканчивались глубочайшими извинениями за езду на автомобиле с нероссийскими номерами без соответствующих бумаг. Извинения приносились в виде некоторого количества иностранных купюр.

Я прикинул, что денег в портмоне хватает на двойные и даже тройные извинения. Вырулил спокойно на обочину и притормозил. Ко мне подошел бравый ОМОНовец с автоматом, отдал честь и сказал:

– Разрешите документы, товарищ капитан.

Я закусил губу.

Черт!

Тысяча чертей!

Тысячекратный идиот!!! Я не снял форму! Забыл, забыл, забыл в запарке! Конечно, капитан милиции в машине с немецкими номерами выглядел идиотски. За широкой спиной ОМОНовца располагались еще два автоматчика, смотрели с любопытством на меня. Патрульная машина, могучий “Форд-Кроун”, стояла с погашенными фарами метрах в десяти позади. Пока добегут, пока рассядутся. много времени уйдет. Шанс один к двум.

– Сейчас, сержант, – сказал я.

Федин двигатель заглушен не был. Я нажал на педаль газа и сорвался по Каширке прочь от милицейского поста. Тело впечаталось в сиденье, щеки оказались в районе ушей, уши захлопали где-то на затылке. Разгон до ста пятидесяти километров в час за считанные секунды – это вам шутки. ОМОНовцы остались далеко позади. Пока усаживались там в автомобиль, пока выезжали на дорогу и устремлялись в погоню… Можно было бы далеко уехать, если бы не радиофикация всей страны и одного милицейского наряда в частности. Милиционеры, наверное, по рации передавали сведения дальше по маршруту. Значит, далеко уехать не получится. Заблокируются милицейскими постами и патрулями все пути-выходы, и пишите письма. А так хорошо все начиналось…

Мимо с сумасшедшей скоростью проносились окрестности. Проблесковые милицейские маяки вспыхивали и гасли далеко позади. Я резко затормозил. Парализованная страхом Лена хлопала глазами.

– Так, подруга. Выгружайся с портфелем вместе, – скомандовал я. – Телефон мой знаешь, завтра утром звони. Встретимся у меня, получишь деньги. Все обещанное и плюс премия. Идет?

Лена кивнула головой и быстро выскочила из машины. Грамотная девчонка. Перебежала на другую сторону шоссе и там встала на автобусной остановке. Как будто мимо шла, ничего не видела, ничего не знала и, ваще, проезжайте мимо, дяденьки менты поганые…

Я же вырулил резко вправо на какой-то неочевидный съезд с шоссе и помчался по нему, с большим трудом вписываясь в повороты, скрежеща дисками колес по бордюрам. Тормоза тоже скрипели и визжали. Движок надрывал свои силы. Кузов громыхал. Я крутил головой и… наконец-то. Затормозил, выскочил из машины и побежал во дворик..

Три часа ночи. Где укрываться?

В недостроенном доме!

Я вбежал в подъезд, взлетел по ступеням на второй этаж, на третьей, на четвертый… Уф. Стоять! Я перевел дух и зашел в пустую, без дверей, без какой-либо отделки квартиру. Подошел к окну, глянул вниз. Федор одиноко стоял метрах в пятидесяти от дома. Из-за далеких деревьев пробивались красно-синие вспышки. Милиция ехала по моим следам. Если обнаружат Федора, сразу смекнут, где прячусь я.

Пропал. Все пропало.

Я отпрянул от окна, суматошно похлопал ладонями по ляжкам, приводя мысли в порядок, борясь с неприятными мыслями, обуявшими меня.

Все пропало! Все пропало! Все пропало!

Ничего не пропало! Я пересек квартиру и в другой, противоположной комнате увидел за окном яркую красную букву “М”. Метро! Хотя какая от него польза в два часа ночи? Отстреливаться в течение трех часов, а потом прорываться к турникетам?

Я спустился вниз, замечая, что милиционеры уже осматривают Федю и крутят головами по сторонам. Мне пока было не до них. Я решил выбираться из дома, могущего превратиться в ловушку. А там в голову что-нибудь придет. Можно попытаться угнать метрополитенный состав и потребовать убежища в Швеции… Я вбежал в пустую квартиру на первом этаже, бросился к окну, высадил стекло и спрыгнул вниз.

Помчался стремглав в сторону неоновых букв. Что? Что это? Что я слышу?! За красными буквами громыхал натруженными колесами тяжелый железнодорожный состав. Рядом со станцией метро пролегала железная дорога! Это я удачно попал. Бегом туда! Бегом!!!

Через минуту дыхалка сбилась к черту. Воздух влетал в легкие холодными кусками и, не успевая вылететь назад, наталкивался на следующую порцию. Я задыхался, в боку ломило, мышцы скрипели, ноги заплетались, но до цели было совсем близко. Сорок метров. Двадцать. Десять. Сзади послышались крики. Далеко сзади, метрах в двухстах.

Я собрался с последними силами и взбежал на железнодорожную насыпь. Мимо проползал бесконечный товарняк, глухо стучал колесами на стыках, отмерял по чуть-чуть надежду на спасение. Я схватился обеими руками за едущий мимо поручень, вскарабкался на подножку, поскользнулся, чуть не рухнул под рельсы, чуть ног не лишился, но все-таки опять вскарабкался, отбил колени, ступни, локти. Весь превратился в отбивную.

Хлопок. Еще хлопок. Звучные увесистые хлопки пистолетных выстрелов обожгли мой слух. Что такое? Я обернулся. Три близких милиционера внизу, под насыпью, палили в небо из всех имевшихся стволов и кричали что-то про “сдавайся”. В мою сторону стволы почему-то не направляли. Чего-то остерегались. Чего? Что за странное везение?

Я покрутил головой по сторонам и сразу понял. Я катил прочь от милиции на подножке цистерны. Опять удача. Как мне сегодня дико везло! Я обернулся, глянул на милиционеров. Они вскарабкались на насыпь и бежали по путям вслед за последним вагоном состава. Бежали, кричали, стреляли и медленно, постепенно отставали.

Уф.

Я перевел дыхание, собираясь с силами.

Как будто бы чуток восстановился. Потом прикинул, что времени прошло достаточно. Удалился от погони на пару-тройку километров . Больше не надо.

Я спрыгнул под откос.

Было больно. Очень больно. Катастрофически больно.

Я лежал, уткнувшись мордой в холодную грязь и шевелил конечностями. Шевелилось с натугой. Похоже, ничего не было поломано, но все было отбито. Не беда. До свадьбы заживет. Я с трудом встал, отряхнулся. Постоял, покачиваясь на ветру. Сообразил, что выгляжу со стороны жуликовато и бомжевато, а это чревато неприятностями. Контуженный мужик в изодранной, грязной милицейской форме обязательно привлечет недружелюбное внимание. Черт! Мне таким кандибобером ходить недолго осталось. Изловит первый же милицейский патруль.

Неверно ступая больными, немеющими ногами я побрел к близким оранжевым фонарям. Там, под ними, пролегала транспортная магистраль. Какая могла быть от нее польза при моем внешнем виде, я не задумывался. Голосовать проезжавшим мимо автомобилям не собирался. Я хотел… Что я хотел? Не помню.

Голова гудела. Тело ломило. Я, покачиваясь, брел вдоль дороги, ежесекундно оборачиваясь. Как только сзади или впереди вспыхивали огни автомобильных фар, я делал шаг в сторону, приседал и ждал. Машины пролетали мимо. Я медленно вставал и продолжал ходьбу.

Через сотню метров по правой стороне показались мрачные параллелепипеды промышленных зданий. Я свернул в их сторону. Доковылял по широкой тропе до большого темного корпуса-ангара, потом проследовал вдоль него. Наткнулся на высокий бетонный забор, тянущийся еще дальше. Потихоньку вдоль забора я добрался до проходной и заглянул за калитку.

В голову полезли мысли о скором спасении и избавлении, о божьем провидении и нескончаемом везении. Мой усталый взгляд упирался в автобус, во второй автобус, в третий… в десятый… Вся площадка за воротами была запружена большими желтыми автомобилями. Именно то, что было нужно. Я мгновенно повеселел, перелез через калитку и осторожно глянул в окно сторожевой будки. Сторож мирно кемарил, склонив голову на грудь. Я постоял, собираясь с силами. Потом бессовестно нарушил покой вахтера. Вынес дверь ногой и показал проснувшемуся мужику пистолет. Подробно показал, сунул под нос и поводил стволом вверх-вниз. После чего вежливо поинтересовался на предмет наличия веревки. Веревка у сторожа была. Ею он оказался связан и прикручен к столу. Напоследок я выдернул с мясом телефонный провод и нажал на большую черную кнопку. Ворота автобусного парка медленно открылись. Я вышел на улицу, залез в ближний ”Икарус”, поковырялся с зажиганием и завел машину.

Как самый простой гражданин, на автобусе шестьсот тридцать пятого маршрута я поехал в Нагатино. Оно как будто было недалеко.

Похоже, что неприятные приключения кончились. Дело оставалось за приятными.

До собственно особняка было не больше тридцати метров. Убойная дистанция. Я достал из сумки пять бутылок с зажигательной смесью и, поджигая запалы, начал одну за одной бросать их на черепичную крышу особнячка. Бутылки вспыхивали и распространяли вокруг себя очаги воспламенения. На моих глазах разрастался славный пожар.

Я с большим удовлетворением проследил за делом рук своих (ай да мастер, ай да сукин сын), потом вынул из кармана телефон и набрал ноль один:

– Алло, девушка, здесь пожар у соседей. Да, горят. Адрес? Не знаю, я тут случайно оказался в гостях. Это в дачном поселке рядом с Кущино. Да-да, выезжайте.

Пожарные прибыли на место пожара через десять минут. Я за это время успел переодеться в форму капитана милиции, напустить на себя важный интересующийся вид и вместе с прибытием пожарной машины оказаться у самых ворот, тех еще, медью обитых.

Меня, как и пожарных, пустили беспрепятственно. Я вошел на территорию, по-хозяйски расположился в самом удобном для наблюдения месте и принялся следить за слаженными действиями пожарного расчета. Ими пытался руководить Мамон, одетый в халат и шлепанцы. Руководство его было бестолковым и необязательным. Пожарные дело знали туго. Как и я.

Я внимательно рассматривал окружавшую меня действительность в виде:

Первое. Восьми Мамоновских охранников

Второе. Обслуживающего персонала резиденции – пожилого мужика с бабой

Третье. Леночки.

Четвертое. Разнообразных зевак. Эти-то откуда в час ночи? Во дают!

Больше всего меня интересовал пункт номер три. Я подошел к компаньонке и глазами задал немой вопрос: «Ну?»

Ответ последовал незамедлительно:

– В рыжей сумке.

Я все понял. Я помнил слова инструкции: “До двенадцати часов ночи ты окажешься в условленном месте «Х». У тебя будет час времени, чтоб оказаться в спальной комнате. В час нуль нуль случится пожар, будут гореть верхние этажи. Пожар для тебя опасности не представит. Спальная комната, предположительно, находится на втором этаже (если у Мамона все как у приличных людей, в чем я сомневался, но виду Лене не показывал). Охрана в час ноль один должна будет подать сигнал опасности в виде криков «Пожар». Как только вышеуказанный сигнал будет услышан, начнется самое главное. Первое, нужно вести себя наиболее естественно, то есть пугаться. Второе, следить за действиями клиента. Действия ожидаются в последовательности: наденет нижнее белье, возьмет в руки ключ от сейфа, подойдет к сейфу, переправит содержимое сейфа в любую подходящую емкость и покинет спальную комнату. При выполнении клиентом вышеуказанных пунктов, проследовать в безопасное место вместе с клиентом. При достижении безопасного места дожидаться прибытия основных сил в моем лице и не сводить глаз с емкости, в которую клиент загрузит свое барахло. При невыполнении клиентом вышеуказанных пунктов…” Такой вариант не рассматривался. Что он, идиот, что ли?

Волшебные слова про рыжую сумку я услышал с большим волнением. Клиент идиотом не был. Миллионы бродили где-то рядом. Я нахмурил брови и спросил:

– Где она?

– Вон.

Некто высокий и худой в кожаном реглане держал сумку в правой руке и не сводил глаз с пожарища. Я присмотрелся к его лицу. Оно показалось смутно знакомым. Или незнакомым? Я не стал гадать. Деловито прикинул, что разобраться с жердяем накоротке время будет.

– Иди к машине. Она за забором, – приказал я Лене и передал ключи. – Заводи и садись на заднее сидение. Водительскую дверь оставишь открытой. Я скоро буду.

Пожар тем временем медленно разгорался, распространялся по чердаку. Огонь уже хищно облизывался на четвертый этаж.

– Вещи выноси! – дал команду Мамон истеричным фальцетом.

Все, стоявшие на дворе до того неподвижно, бросились к дверям. Пожарные кинулись на перехват: «Стоять!» Никто их слушаться не стал. Растолкали, устремились внутрь здания. Беспорядок! Суматоха! То, что надо.

Я схватил за шкирку пробегавшего мимо пацана и, чуть приподняв, спросил:

– Как фамилия того мужика с рыжей сумкой?

– Тимохин, – ответил тот.

– Молодец, – похвалил я его и разжал руку. Пацан встал на ноги и тут же скрылся внутри особняка. Помчался добро спасать или мародерствовать. Я же почесал затылок в некотором сомнении: “Эге-ге. Знакомая фамилия, как будто. Директор?”

Делать нечего. Подошел к гражданину в реглане и строго спросил:

– Вы – Тимохин?

– Да, а что?

Я приложил ладонь к виску и представился:

– Капитан Будрайтис. Кто является хозяином дома?

– Я.

У меня челюсть отвисла от удивления. Что за дела? Мгновенное непонимание прошло. “Может, сынок Мамоновский? – мелькнула в голове догадка. – Непохож. Скорее всего, зиц-председатель и бумажный владелец Мамоновской недвижимости.”

Истинный владелец бегал вокруг выносимого барахла и норовил заскочить внутрь дома. Я продолжил беседу с господином фиктивным домовладельцем:

– Внутри дома обнаружен сверток. Надо пойти посмотреть. Если сверток не ваш, вызываем саперов.

– Вызывайте, – Тимохин был невозмутим. Рыжий саквояж держал цепко.

Я обернулся к пожарным и негромко скомандовал:

– Прекратить тушение.

Никто из пожарных меня, конечно, не услышал. но до Тимохина слова долетели:

– Как прекратить? – взвился он.

– А если там взрывчатка? Нужно выводить всех из здания.

– Черт знает что! – закипел Тимохин. – Где этот сверток?

– Пока еще далеко от зоны пожара, в кабинете на втором этаже. Если хотите посмотреть, пройдем. Только руками не трогать.

– Пойдем, – бросил он уже на ходу и вошел в дом, начальственно расталкивая пробегавших мимо,.

Я быстрым шагом проследовал за рыжей сумкой в костлявой руке. В голове колотились простые суровые мысли.

Ударить ребром ладони по основанию черепа!

Выхватить саквояж из рук!

И скрыться!

Не время. Подождем. Ага,

Тимохин уверенно поднялся на второй этаж и пошел по пустому коридору. Я сунул руку под мышку за пистолетом, потом передумал. Вынул руку пустой. Сил и здоровья хватало на разбирательство с клиентом вручную. В первый раз, что ли? Как только Тимохин зашел в какую-то темную комнату, я короткой серией ударов с обеих рук хорошо приложился к его корпусу и голове. Тот, сложившись втрое, боком повалился на пол, прикрыл голову руками и замер. Саквояж упал рядом. Я быстро захлопнул дверь за собой, потом огляделся. Стол, два шкафа забитых книгами, один почти пустой с папками-скоросшивателями, телевизор, еще один стол с компьютером и факсом, кресло-качалка, на полу кто-то шевелится… Ага, подал признаки жизни… Я с разбега впечатал свой ботинок в лицо господина Тимохина. Тот замер, закинув голову назад. Нехорошо закинув, похоже насовсем. Труп?

Я вздохнул, с фонариком в руке подошел к шкафу с бумагами и посветил на корешки пяти папок. Ничего интересного на первый взгляд там не оказалось. Я взял одну папочку в руки, раскрыл ее и пролистал подколотые бумаги. Точно ничего. Потом разобрался со второй, с третьей. В четвертой папке присутствовали англоязычные тексты и мелькало слово “Хайдеманн”. Есть контакт! В пятую папку, как и в первые три, тоже ничего интересного не подкалывали. Я с папкой номер четыре под мышкой подошел к письменному столу и открыл верхний ящик тумбы… Средний ящик… Нижний ящик… Опять средний ящик. Только там хранились какие-то бумаги, которые я, не рассматривая, сгреб в кучу и вытащил наружу. Рассматривать будем позже. Я подошел к Тимохину, лежавшему по-прежнему бесчувственно, безжизненно. Поднял с пола саквояж, раскрыл его, затолкал внутрь бумаги из письменного стола, потом кое-как запихнул туда же хайдеманновскую папку. Похоже, что все. Или не похоже?

Мой рыскающий по комнате взгляд наткнулся на баллончик с аэрозолью, освежавшей воздух или дезодорировавшей тела. Без разницы. Взяв баллончик в руки, я надавил большим пальцем на его головку и поднес к струе газа пламя от зажигалки. Струя вспыхнула шумным сине-зеленым огнем, который тут же был направлен на шкаф, на второй шкаф, на третий, на стол, на кресло, на ковер.

Все кабинетное хозяйство Мамона вспыхнуло ярким пламенем. Заметаем следы!

Я кинул баллончик в сторону и с саквояжем в руке выскочил в коридор. Пустой, дымный, темный. Нехороший коридор. Пулей промчавшись по нему и лестнице, я оказался на свежем воздухе. На меня никто внимания не обратил. Народ, обуянный погорельческим энтузиазмом, бестолково сновал по территории дачи. Выносил из дома грузы поувесистей и складировал у забора. Были заняты локальными делами. Один только Мамон суетился по всей территории участка. Появился рядом со мной из ниоткуда, завопил «А-а-аа, второй этаж горит!» и был таков. Умчался куда-то в другое место. Похоже, согревался таким образом. На улице было чуть больше нуля градусов, а одежонка на нем была самая что ни на есть легкая. Полчаса побегает, покричит и успокоится.

Я спокойным ровным шагом подошел к воротам. Охранников там не было. Пришлось открывать калитку самому.

Покинув пожар с чувством глубокого удовлетворения, я добрался до Феди с Леной, закинул саквояж в салон и сел за руль. Машина, взревев двигателем, тронулась, нет, сорвалась с места. Быстрее, быстрее, быстрее…

Кроме всего прочего я знал, что Мамон по четвергам устраивал посиделки с друзьями. Это – хорошая информация. Плохой информацией было следующее – посиделки устраивались абы где. Точное место и время их проведения определялись накануне, во вторник или среду. На дворе же куковал четверг, и откладывать на неделю возможность знакомства с клиентом нам с Леной не хотелось. Я покумекал, потолковал с подругой о деталях и усадил ее за телефон. Пока ковырялся с остатками наличности, Лена трепалась с какой-то подружкой. По окончании разговора она получила аванс, сообщила, что имеет потребность переодеться и, в момент собравшись, была такова. Я среагировать на стремительный уход компаньонши не успел. Остался стоять у двери с раскрытым ртом и нелегким сердцем. Потом прошел на кухню, сел у окна и начал ждать.

Ждать пришлось долго. И горевать пришлось тоже долго. Нет, двух штук было не жалко. Было обидно, что ценный экземпляр, найденный с огромным трудом при помощи случая, мог сгинуть без обратного адреса. Где ее потом искать?

Когда я, разъяренный долгим ожиданием, мысленно расчленил Елену на сотни маленьких кусочков и каждому нашел применение, в дверь позвонили. Никогда дребезг дверного звонка не звучал для меня так торжественно и радостно. Это был Чайковский, симфония номер пять.

Я пулей метнулся к двери и распахнул ее настежь. Ура! А это кто такая? Лена стояла не одна. За ее спиной возвышалась… каланча не каланча, но очень высокая девица. Выше меня точно.

– Проходите, девочки.

– Знакомься, Роберт. Это Ивонна, – представила Лена подругу.

Я улыбнулся: “Очень приятно” и внимательно рассмотрел даму, которой предстояло на два часа стать моей женой (согласно придуманного плана похищения печати). Дама мне не понравилась.

Пока Ивонна скидывала с себя дубленку и снимала сапоги, я размышлял о причинах антипатии, обуявшей меня. С ростом у Ивонны оказалось все нормально. Лишившись каблуков, она стала чуть пониже меня. Прическа – ослепительно-белый ежик – тоже никаких отрицательных эмоций не вызывала. При ее росте смотрелось очень стильно. Фигура? С фигурой имелись некоторые проблемы, истоком которых было, судя по всему, юношеское увлечение каким-нибудь атлетическим видом спорта, к примеру, академической греблей. Плечи Ивонна имела не уже моих. При все при том грудь, как вторичный половой признак, отсутствовала напрочь. Не было ее. Были мышцы. Животик чуть выпирал из обтягивающего платья и наводил на мысль, что со спортом покончено, а привычка питаться калорийно осталась. Ноги… Ноги у Ивонны были неплохие. Хорошие ножки.

Общупав взглядом будущую жену, я сменил неприязнь на деловую заинтересованность. Нормальная девчонка. Выражение лица чуть глуповатое, правда. Елена имела более осмысленный вид… Ладно.

– Проходите, девчонки, в комнату. Сейчас чаю попьем и двинем в путь.

Чай попили. В путь двинули.

По дороге я обдумывал план, придуманный в паре с Леной, и склонялся к мнению, что взять Мамона на арапа не получится. Слишком шаткой казалась конструкция, выстроенная нами. Мы спланировали подъехать к офису клиента, дождаться выезда его автомобиля и на безопасном расстоянии проследовать за ним до места знакомства. Определенная логика в идее присутствовала, но больше было неясностей. Неясность первая, очевидная: клиент находится не в Москве, а у себя дома. Ехать в Кущино? Вопрос. Неясность вторая, не очевидная: Мамон является почетным членом закрытого Клуба Подмосковных Дачников. Что делать? Как проникать на сугубо мужское заседание? Опять вопрос.

Весь в сомнениях и размышлениях, я проехал мимо Мамоновского офиса. Там стоял черный “Юкон”. Это хорошо, очень хорошо! Я отъехал на сто метров вперед и затормозил. Потом приказал Лене развернуть голову в обратном направлении и наблюдать возможный выход клиента. На часах было без четверти шесть, самое время.

Клиент вышел через полчаса: вывалился на улицу с каким-то милицейским чином. Интересное было зрелище. Мамон размахивал руками, топал ногами, в общем, изображал негодование. Милиционер стоял по стойке “вольно” и не шевелился. Чего это они так? А-аа. Вспомнил, из головы вылетело. Мамоновский офис был вчера дерзко ограблен. Вот он и переживает. Милицию распекает за то, что она не шевелится, мелких жуликов не ловит, покой крупных жуликов не стережет. И вообще, неизвестно чем милиция в Москве занимается…

Вскоре у Мамона запас гневных телодвижений иссяк. Он на прощанье взмахнул обеими ручонками, похоже, обращаясь за помощью к своему мафиозному богу и погрузился в”Юкон”. Через минуту автомобиль прошелестел мимо нас. Пора!

Мы пристроились в кильватер “Юкона” метрах в пятидесяти позади. Я понес ахинею насчет естественности поведения и скромности. Лена закурила сигарету. Ивонна хихикнула и что-то быстро зашептала подруге на ушко, стреляя в мою сторону живописными глазками.

Через полчаса мы сидели в самом дальнем углу ресторана “Место встречи”. Как будто бы отмечали семейное событие. По легенде я был мужем Ивонны, а Лена – ее сестрой Виолеттой. В экзотических именах я по-прежнему сильно путался, но девчонки перейти на нормальные Лена и Лариса отказались. Пришлось напрягаться и следить за речью. Хорошо, официант шустрый попался, быстро принес апперитив. Я махнул стаканчик и пришел в норму. Сидевшую по правую руку девицу стал называть Зайчиком, а ту, что напротив – Рыбкой. На том и договорились.

Мамон с компанией расположился наискосок от нас и отдавал официантам короткие отрывистые приказы. Когда их стол был уставлен питием и кушаньями, Мамон обвел долгим хозяйским взглядом присутствующих и заметил Рыбку. Есть контакт! Клиент оживился, заерзал, начал строить глазки. Рыбка тоже подмигнула глазиком и кончиками пальчиков потрепала локон длинных волос. Таким образом, Мамон превратился в рыболова-котика, а Лена из Рыбки оборотилась Киской. Какие телодвижения произвел Мамон в ответ, я уже не видел. Принялся изображать естественность и непринужденность. Как только до ушей долетели первые аккорды “Ла Кумпарситы”*, я вспомнил Сан-Марко и Романыча, учившего меня танцевать танго. Долго он со мной мучился, месяца три, но в конце концов своего добился. Когда Тед заводил на танцах “Буэнос-Айрес”, я такие коленца выкаблучивал… Восхищенные дамы челюсти вывихивали, глядя на меня. Хорошее было времечко.

Я кивнул Ивонне, мол, давай-ка, жена, сходим, потанцуем, и фраерам здесь всем сидящим растолкуем, что есть еще место романтике. Жена с радостью согласилась. Оттанцевали мы от столика в центр зала и начали там вензеля выписывать. Киска осталась скучать в одиночестве. Впрочем, одиночество не затянулось. К объекту желания тут же подкатил Котик и пустился в долгое словоизвержение. Я не слышал какое именно, но по интенсивной жестикуляции догадался, что речь шла о чем-то романтическом и возвышенном. Пусть их. Лена свое дело знала, клиента упустить не могла.

Я сфокусировал внимание на Ивонне. Мы с ней были очень примечательной парой. Половина ресторанной публики очень внимательно нас рассматривала. В чем загвоздка? В нашем незаурядном танцевальном мастерстве? Нет. Похоже, дело было в ее обуви. Босоножки, привезенные Ивонной в ресторан, имели шпильки по десять сантиметров. Именно на столько я был ниже ее. Похоже, мы выглядели очень романтично. Встретились в аргентинских пампасах два одиноких телеграфных столба. Пора закругляться.

Танго кончилось. Мы вернулись за столик. Лена куда-то улетучилась. Мамона тоже на своем месте не было. Где они? Наводили мосты дружбы? Я оглядел зал и увидел Котика с Кисиком. Они танцевали вальс, ворковали, перемигивались, вели себя как пионеры на танцплощадке. Эх, молодо-зелено.

В Кискиных танцах и нашем с Ивонной чревоугодии прошло достаточно много времени. Часа три-четыре.

Я, поедая и запивая, дивился музыкальной программе. Оркестр играл исключительно классические бальные номера, изредка разбавляя их полублатным шансоном. Хорошая гремучая смесь для подвыпивших мужичков в возрасте. А вот как у меня дела с алкоголем?

Я прикинул, что принятая в самом начале доза должна выветриться из организма. Значит, пора закругляться, покидать приятное место, садиться за руль и ехать прочь. Я позвал официанта и попросил рассчитать нас. Лена тем временем в очередной, сто одиннадцатый раз покинула столик и принялась отплясывать на пару с Мамоном. Показалась мне при этом излишне возбужденной. К чему бы?

Додумать не получилось. Отвлек официант, принесший счет. Я расплатился. Щедро навалил парнишке на чай и, в ожидании Лены, затеял беспредметную болтовню с Ивонной. Начал трепаться о всякой чепухе. Как-то сама собой речь скатилась на мой прежний род занятий. Почему не знаю, но я оказался бывшим инструктором рукопашного боя и настоящим владельцем отеля. Естественно, пришлось пригласить Ивонну в гости. Когда я объяснял ей, на какой рейс надо делать пересадку в Майами, чтобы улететь на Сан-Марко, к нам присоединилась Лена. Грохнулась на стул и громко сказала: “Все ништяк!” Тут же хлопнула стакан водки. Обвела мутным взглядом меня, Ивонну, окружающую публику. Почесала пальчиками воздух. Что такое? Ага, послала Мамону какой-то знак, похоже, погладила его за ушком на расстоянии. Я глянул на часы и коротко скомандовал: “Пора!” Лена заартачилась: “Погодь, Робка. Еще минута!”

Она в два захода поднялась со стула и вихлястой нетрезвой походкой направилась к Мамону. Я в нервном ожидании побарабанил пальцами по столу. “Трам-та-ра-рам,” – выбили они марш Мендельсона. Я посмотрел на пустой графин на столе и задумался. Водку я, однозначно, не употреблял. Был за рулем. Ивонна налегала исключительно на шампанское. Вопрос: кто усугубил поллитру? Я перевел взгляд на возможный вариант ответа. Категорически нетрезвая Лена на пару с абсолютно возбужденным Мамоном проходилась тустепом по залу. Учитывая количество выпитого ею, этот танец был лишним пунктом в программе романтического вечера. Как бы она не испачкала своими выделениями манишку кавалера. Я еще раз глянул на часы.

Когда лабухи перестали страдать по двум свечам, я быстро встал из-за стола и подошел к Лене. Взял под руку якобы сестру жены и объяснил удивленному Мамону: – Извини, братишка. Нам надо домой выдвигаться. Не обижайся. Далеко ехать. Да и своячница что-то не в форме. Бывай!

Мамон взмахнул густыми бровями, похлопал меня по плечу ладошкой, мол, понимаю, и вернулся к своим друзьям.

Я, Ивонна и ведомая под ручки Лена быстро покинули ресторан. В моей голове зудело: “Как Лена запомнит Мамоновский телефон? Она ж ничего не соображает.” Дело осложнялось тем, что согласно инструкции Лена не могла дать Мамону свой домашний телефон. По легенде мы жили в запредельном нетелефонизированном районе Москвы.

Я переживал.

Переживания оказались напрасны. В машине Лена, икнув, махнув рукой и извинившись: “Простите, ребята. Ужралась в говно!”, показала мне витиеватую, в виньетках и загогулинах, визитку. Рядом с игривым именем Алик значился номер телефона.

Есть контакт! От винта!

О штурме дачи можно было не беспокоиться. Вечер прошел очень продуктивно, сэкономил целую неделю и позволял смотреть в будущее с оптимизмом. Наш план сработал на все сто. На радостях мы в три голоса затянули песню про ледяной горою айсберг и неспешно покатили куда-то в Строгино. Там ненаглядные певуньи снимали квартиру, и я подрядился доставить их до дома.

Пресытившись пением где-то к половине пути, мы замолчали. Вернее, замолчали я и Лена. Ивонна ерзала на сидении справа от меня и время от времени что-то ритмически выкрикивала в раскрытое окно. То изображала пение про каких-то ревнивых подружек, то просто дурачилась, частила народные напевки. В перерывах между исполняемыми номерами Ивонна бессовестно и нагло проявляла интерес к моим эрогенным зонам. Не могла расстаться с ролью жены, вошла в образ и с радостью там пребывала. Но мне каково? Пришлось останавливаться и пересаживать ее назад, к забывшейся мертвецким сном Елене.

Доехали мы до места назначения без проблем. Я проводил девушек, точнее, погоняемый Ивонной перенес Лену на руках до их квартиры. Внутрь зайти отказался. Сурово отверг настойчивые просьбы заглянуть на огонек, молча откланялся и вернулся к Федору. Поехал домой, в Нагатино.

Утром Виолетта сидела на кухне, смотрела в окно и увлеченно мастерила кольца из сигаретного дыма. Имела при этом очень эротичное выражение лица. Я стоял у плиты и размышлял, что мои старания напрасны. Я по-прежнему пребывал в качестве быдляка. Только что Виолетта ознакомилась с моим гениальным планом и потребовала аванс в размере двух тысяч баков. Ломать из себя целку без аванса ей не хотелось. Верно шурупила, стерва. Вытолкать ее взашей я не мог. Где еще искать подобный экземпляр? Монополия на бюст пятого размера вздувала цены до небес. Делала Виолетта с клиентом все, что хотела. Конечно, я мог достать из кармана требуемые деньги и с большой долей вероятности оказаться в дураках.

Я извлек пиццу из духовки, аккуратно порезал ее и спросил:

– Паспорт у тебя с собой?

– Зачем?

– Залог.

– Я, что, дура что ли с паспортом на работу ходить? Хотя… – Виолетта потянулась к сумочке и, порывшись в ней, достала краснокожую книжицу. – Загранпаспорт устроит?

– Мне без разницы, – ответил я. Взял паспорт, раскрыл, скользнул взглядом по фотографии. Она. А вот имя другое. – А зачем, Лена, загранпаспорт с собой таскаешь?

– Вчера в посольстве была, визу в Германию оформляла.

Я хотел было пройтись цинизмом по поводу ее возможных зарубежных заработков, но сдержался. Нужно было строить дружеские отношения:

– Чего там делать собираешься?

– Ничего. К подруге еду. Потусуемся.

Понятно. Тусовки на Репербане. Но какой дурак заплатит там двести баксов за сеанс? Пятьдесят марок, не больше. Впрочем, можно замуж выскочить. Варианты есть.

– Хорошо, Лена. Паспорт я забираю. Деньги будут через час. По рукам?

– По рукам, Робик.

Я Робертом представился. Свои документы, естественно, показывать не собирался, несмотря на кажущуюся задушевность отношений.

Я отдал Виолетте триста долларов и усадил на стул перед собой. Сам расположился на диване, приготовившись выслушать очередную невеселую историю. При общении с проститутками я позволял себе только два типа поведения. Либо становился козлом, который сразу волок мясо в койку, либо изображал задушевного друга, кивал головой, молчал и входил в положение. Положение было, как правило, одним и тем же – нехорошим и тяжким. Горькая доля толкнула тонкую ранимую душу на панель, занимается она этим всего два месяца и так далее с незначительными вариациями.

– Как зовут? – спросил я подругу.

– Виолетта.

– Рассказывай, – сказал я.

– Чего?

– Чего хочешь. У меня времени вагон.

– А трахаться не будем, что ли?

– Пока не хочется. Давай рассказывай.

Я в сто первый раз выслушал хорошо заученный рассказ о первом курсе института, который бросила, о проблемах на малой родине, которую покинула, об оказываемой помощи старикам-родителям и брату-инвалиду, которые ничего о ее роде занятий не знают, о наглых ментах, которые вымогают деньги, и злых бандитах, которые не платят… или наоборот, внимания не обратил… От сочинений гамбургских проституток ее история отличался специфическими, чисто российскими деталями.

Вскоре, не лишенная сметки Виолетта замолкла. Похоже, обратила внимание на выражение моего лица и напрямик спросила:

– Зачем снял?

– Хочешь пять штук грина поиметь?

– Хочу.

– Тогда утром обсудим. Что-то в сон потянуло. Пойду посплю.

– Мне здесь оставаться?

– Как хочешь. Можем утром созвониться. Только имей ввиду, домой я тебя не повезу.

– Тогда остаюсь.

– Белье в шкафу. Спокойной ночи. – Я встал и пошел в ванную чистить зубы.

Елозя щеткой по зубам, я сам себе объявил благодарность за то, что первое общение с будущей компаньонкой прошло без сучка и задоринки. Проститутки в большинстве своем народ был нервный и щепетильный, обхождения требовал особого. Весь опыт общения с ними показывал, что нет разницы между женщиной продажной и непродажной. Проститутка могла быть верной и преданной, ласковой и нежной, скромной и недоступной, но при одном условии. При условии, что партнер ничего не знает об ее активной половой деятельности. К сожалению, я знал, что Вета знает, что я знаю. Нужно было исправлять создавшийся перекос в отношениях, так как компаньон, ведущий себя как последняя блядь – это не есть хорошо. Такой хоккей нам не нужен. Только друг, товарищ и брат в одном лице мог помочь разжиться восемью лимонами. На эту роль Вета подходила как никто другой. Умна, стервозна, до денег охоча. Родись она мужиком, была бы рейнджером вроде меня, вооруженным и очень опасным.

Я вернулся в комнату, расстелил белье и залег под одеяло. Прежде чем погрузиться в теплую берлогу сна, пропустил через голову еще пару-тройку мыслишек.

Первая – не расслабляться. Виолетте только предстоит узнать, что я не делю женщин на категории. Дам продажных, непродажных, дающих и динамящих я не знал. Все женщины существовали для меня как внекатегорийное понятие – Она, Единственная.

Вторая мысль. Виолетта, ясно с первого взгляда, всех мужиков считала быдлом и классифицировала их очень просто – богатое быдло, способное заплатить за нее, и нищее быдло, ни на что не способное. Нормальный взгляд нормальной проститутки на взаимоотношение полов. Подобный взгляд мне лично не мешал, но мог помешать делу.

Поэтому, третья мысль. В интересах дела я должен был стать для Виолетты исключением, превратиться в стовосьмидесятидевятисантиметровое облако в штанах “Дизель”. Доказывать своим достойным поведением, что она есть обычная женщина, привлекательная и приятная, со своей жизнью и судьбой. И нам не быть ближайшие дни друг без друга.

Пополудни, хорошенько выспавшись и отобедав, я в прекрасном расположении духа вышел к Феде.

– Покатаемся, братишка! – бросил радостный клич.

Федя ничего против не имел. Тихим басом заведшегося двигателя ответил безусловным согласием и покатил в центр. Там, на яркоосвещенных магистралях предстояло мне разыскать и завербовать компаньонку. Штурм дачи в одиночку казался безрассудным, глупым делом. Жизнь Мамона кое-чему научила. Забор его дачи был украшен колючей проволокой. По периметру стояли телекамеры. Без помощника, вернее, без помощницы управиться возможным не представлялось.

Я вспомнил подслушанные разговоры и вытекавшую из них информацию. Мамону нравились молоденькие девочки с четвертым номером бюста и, при всем при том, невысокие и худые. Замысловатый вариант, свидетельствующий о маниакальных наклонностях объекта. Найдя подругу с вышеуказанными параметрами, я мог рассчитывать на слаженные действия: мои снаружи дачи, ее – внутри. Играя в четыре руки, могли бы добраться до печати с паролем без проблем.

Вот только где такую найти?

Я катался по Тверской, как по Шота Руставели, туда-сюда и просматривал девиц. Общался с сутенершами, заезжал во дворики и получал головокружение от изобилия живого товара. Там были все – бойкие хохлушки с золотыми зубами, лимита в спортивных костюмах, худосочные пэтэушницы в ядовитых куртках, затянутые в кожу искательницы приключений, обдолбанные наркоманки, поддатые алкоголички и просто девки, дамы, тетки… Нужной по форме и содержанию найти я не смог. Зато в процессе поисков обнаружился следующий парадокс: продажные девицы тусовались исключительно на нечетной стороне улицы. Противоположная сторона была пустынна и целомудренна. Размышляя над обнаруженными топографическими странностями, я припарковал Федю и занялся пешим осмотром злачных мест: “Найт-Флайт”, “Космос”, “Клуб Московский”, “Интурист”, “Националь”… Везде были рады мне и хрусту купюр в моем кармане, нигде не было нужного экземпляра. Вот заразы!

Ближе к полуночи мой запал иссяк. Я, вконец расстроенный, добрался до Феди. Почесал затылок, взъерепенил волосы на макушке, сплюнул под ноги. Настроение было испорчено напрочь. Мерзавки! Шалавы! Ух, я вас! Я еще раз сплюнул под ноги и решил, что утро вечера мудренее. В запасе оставался обзвон контор, дающих объявления в отделе “Досуг для господ”. Последнее средство. Опять, в третий раз, смачное тьфу!

Усаживаясь в машину и заводя движок, я скользнул злым взглядом по группе девиц в минишубах (униформе продажной братии), потом дальше… Она! Она стояла в кожаной куртке в трех метрах от меня! Под ручку с мужиком кавказского происхождения! Который голосовал проезжавшим машинам!

Похоже, девочку сейчас отвезут на какой-нибудь хаус, и прости-прощай мечта Мамона. Где же она шлялась два часа назад, когда я тут как маньяк всю блядскую ораву обнюхивал, разве что в зубы не заглядывал?

Я решительно подкатил к сладкой парочке:

– Куда?

– К трем вокзалам, брат.

– Садись.

Он и она загрузились на заднее сидение.

Я выехал в крайний левый ряд и помчался в указанном направлении. По дороге очень сильно жалел, что не прихватил с собой пистолет. Без оружия разъединить слившихся в эротической позе было проблематично. Оставалось только наблюдать в зеркале заднего вида жадную руку, терзавшую увесистый бюст. Бюст нагло выпирал сквозь куртку и опрокидывал все представления о женских пропорциях. Обидно, что вот эту выдающуюся красоту поведет сейчас простой кавказский паренек куда-нибудь на платформу номер девять и там в ожидании электрички использует по назначению. Что делать? Дожидаться, пока дама отработает, или сразу изымать ее из обращения? При помощи крепких кулаков? Или угрожая словами?…

Во время мыслительного процесса я время от времени поглядывал в зеркало и сталкивался с ее немигающим взглядом в упор. Жесткий цельный взгляд. То, что было нужно.

В конечном пункте следования проблема разрешилась сама собой. Джигит указал на группу людей неопределенной наружности у автомобильной стоянки.

– Э, братишка. Сейчас квартиру у них снимем и поедем дальше, да? – то ли спросил, то ли утвердительно сказал он. Я на всякий случай решил, что предложение было вопросительным, и согласно кивнул головой. При этом имел свое отличное мнение. Как только клиент вышел из салона и направился к маклерам, я обернулся к подруге на заднем сидении:

– Триста баксов хочешь слупить?

– За что? – спокойно спросила девица.

– За то же самое, но со мной.

– Поехали.

Я нажал на газ. Мы поехали. Джигит остался на стоянке махать руками и гневно выражаться. Похоже, деньги были им уплачены вперед. В следующий раз будет платить по факту, если захочет…

Ближе к полуночи загрузился информацией без меры.

Мамон, оказывается, часть своих талантов направил в законное русло и превратился в честного предпринимателя. Он владел несчетным количеством торговых точек, осуществлял экспортно-импортные операции, налаживал производство товаров народного потребления, значился участником внешне-экономической деятельности, являлся ответственным землепользователем, оказывал услуги населению, предоставлял спонсорскую помощь и бог знает что еще. Какой-то экономический спрут, а не уголовник среднего пошиба. Может, ошибка закралась в мои представления?

Нет. Ошибки быть не могло. Фамилия директора на большинстве бумаг была мне знакома. В своих телефонных разговорах Мамон часто отдавал собеседникам указания:» Тимохин сделает то, подпишет се, оформит это… Потом Тимохин съездит туда, подъедет сюда.» Оказалось, господин Тимохин был не мальчиком на побегушках, а Генеральным директором некоего АООТ с мудреным названием «Коммерческо-производственное научное объединение «Ростехпроминфокомплект». У меня чуть глаза на лоб не вылезли от такой мудрености.

Когда же я добрался до платежных поручений, подколотых в отдельную папочку, глаза мои точно выбрались из указанных природой пределов. Получателем каждого второго валютного перевода была какая-то контора под названием «ТИСТ», имевшая счет – внимание! – в банке «Хайдеманн». Я чуть не подавился собственной слюной от удивления, но быстро пришел в себя. Ничего удивительного. Чем Анечка хуже меня? Она тоже могла знать от Ханса о существовании этого замечательного финансового учреждения и – бабскую болтливость никто не отменял – поделиться сокровенным знанием с Мамоном. Логично. Я взял со стола калькулятор и прошелся по суммам, отправленным в Голландию за последний месяц. Получилось что-то около пяти миллионов долларов. Хорошо работают. Похоже, что «Хайдеманн» был первым банком в длинной цепочке отмыва. Или не был? Может, я ошибаюсь?

Однозначно, избыток информации приводит к сомнениям. Надо быть проще.

Я решил быть простым и понятным. Выйдя в коридор, взял в руки урну и кинул ее в стеклянную дверь, за которой была лестница. Раздался грохот осыпающегося стекла и шорох легкого недоумения внизу. Вскоре на усеянных осколками ступенях появился человек с ружьем. Я просто, без затей выстрелил ему в бедро и приказал лечь на пол. Потом по моей команде он моими же наручниками приковал себя к лестничным перилам и принял упор лежа. Похоже, что до утра. Я кинул ему бинт, чтобы было чем себя занять и не думать о всяких глупостях, вроде “Как избавиться от наручников” или “Какие сигналы и каким образом подавать в милицию”. Потом посоветовал ему лежать и помалкивать. Все равно крики услышу только я. Причем, в этом случае мое настроение может настолько ухудшиться, что ни один врач не понадобится, только судмедэксперт и паталогоанатом.

С пушкой наперевес я быстро спустился вниз на первый этаж и никого в пустом коридоре не обнаружил. “Куда подевались еще двое? Залегли в засаде? Так мы не договаривались,” – вместе с появлением в голове разумных мыслей до ушей донеслись звуки непонятной возни. Их источником была комната отдыха. Я рванул к комнате, пнул по двери ногой, руки с пистолетом вскинул на уровень плеч и… увидел трех голых девчонок с двумя голыми ниже пояса охранниками. Руки охранников путались в рукавах надеваемых кителей и нервно трепыхались за спинами. “Всем лечь на пол,” – тихо и внятно сказал я.

Граждане повиновались. Я осмотрел комнату. На столе стояли бутылка шампанского, три бутылки водки и немного закуски. Тару на полу опознать не получилось. Больший интерес представляло еще одно ружье, прислоненное к топчану. Я взял его в руку и подумал, что с наручниками просчитался. У меня оставалось только две пары. Я никак не мог предположить, что офис охраняетя веселой компанией.

По моей команде охранники завели руки за спины и приковали себя к батарее отопления. Один из них попытался было взбрыкнуть, но был успокоен ударом по голове. Потом я заклеил их рты скотчем и долго прикидывал, куда девать трех малолеток, сопливых и нетрезвых. С некоторой задержкой умная мысль в голову все-таки пришла. Девчонкам, дрожавшим то ли от холода, то ли от страха, и, похоже, трезвевшим, я приказал взять по бутылке водки. За пару минут половина содержимого бутылок перекочевало в их желудки. Перекочевало без закуски, в чем заключалась соль варварского замысла. С эскортом из трех икающих девиц я поднялся на второй этаж и ногой высадил дверь в Мамоновский кабинет.

Где?

Где? Где же моя черноглазая, где…

Насвистывая нехитрый мотивчик, я оглядел кабинет. Против ожидания рабочее место Мамона оказалось уютным и богатым. В кадках зеленели фикусы. В углу журчала замечательная копия водопада Сан-Анхель. Стильная мебель вызывала из памяти слово “неоконсерватизм”. На стенах висели картины а-ля рюсс, сплошной Шишкин в сосновом лесу. Я загнал девчонок на диван и принялся срывать со стен картины и гобелены. Потайной несгораемый шкафчик был обнаружен там, где ему полагалось быть обнаруженным, в стене за письменным столом. Никелированное подобие сейфа хранило в своем чреве ключ к восьми миллионам долларов. Перспективы открывались очень волнительные.

Я глянул на девчонок, разместившихся на широком кожаном диване, как курочки на жердочке. Подтянув коленки к подбородками, он дрожали, глядели испуганно на меня и на глазах пьянели. Об этом свидетельствовали замедленные движения конечностей и полное отсутствие координации, как таковой. Я вдруг явственно, грубо и зримо почувствовал, что давно не имел близости с дамой, а тут вот сразу три… Стоять! Мне еще нет пятидесяти, чтобы засматриваться на пятнадцатилетних. Я в момент утихомирил разволновавшуюся плоть и быстро сбегал на третий этаж за сумкой. По дороге проконтролировал поведение раненого охранника. Оно было примерным, нога бинтовалась не то чтобы ловко, но уверенно.

Вернувшись в кабинет, я разложил на столе инструменты и принялся за работу. Для квалифицированного взломщика вскрытие Мамоновского сейфа было бы скорее развлечением, чем трудом. Старина Хайнрих управился бы с этим никелем за пару минут. Я же провозился больше часа. В конце концов раскурочил дверцу, распахнул ее и…

И что?

Ничего. Три тысячи условных единиц, стопка рублей в два пальца толщиной и какие-то бумаги. Печати не было. Пароля тоже. Незадача.

Все содержимое сейфа я закинул в сумку и приступил к обыску письменного стола. Там тоже ничего интересного не оказалось. Я вне себя от ярости перевернул стол, разбудил подзатыльниками девчонок, скинул их с дивана на пол, потом разворошил со злости всю мебель в кабинете, расколошматил вдрызг и был таков. Довольный удалился под звуки, издаваемые блюющими девчатами.

Добежав до Феди, я, перегазовывая и пробуксовывая, очень нервно поехал в Нагатино отсыпаться перед штурмом Мамоновской дачи. Похоже, печать с паролем, если они вообще существовали в природе, хранились там, под подушкой. Больше негде.

Расплатился с таксистом, посмотрел на часы. Семнадцать с копейками. Я подошел к давешней бронированной двери и нажал на кнопку звонка.

– Вы к кому? – спросила нехорошим электрическим голосом дверь.

– К Окунскому. Моя фамилия Маркин. Должен быть записан.

– Сейчас.

Дверь распахнулась, и я нос к носу столкнулся с вчерашним охранником, третьим, сидевшим вчера за безвылазно столом. Меня, согласно тонкого расчета, он не узнал. Пропустил внутрь и спросил:

– Как идти, знаете?

Я молча кивнул и направился прямиком на третий этаж. Кабинет завхоза и он сам, прошмыгнувший мимо, интерес для меня не представляли. Комната с мужским профилем на двери – вот куда я стремился. Добравшись до цели, никем не опознанный, ничье внимание не привлекший, я огляделся. Открытые нараспашку кабинки демонстрировали отсутствие нежелательных лиц.

Я снял очки, подошел к окну и рассмотрел его. Ничего выдающегося. Примитивная комбинация из растрескавшейся деревянной рамы, двух шпингалетов и крашенного масляной краской стекла. Старье. Рамы в окне были одинарные, не двойные, и открывались наружу. В очередной раз помянув благодарственным словом скупость Мамона, я распахнул окно, высунулся наружу и покрутил головой по сторонам. Ничего. Пустота и тишь. Отдельные граждане бродили внизу по дворику и головы вверх не задирали. В доме напротив у окон никто не стоял.

Это хорошо. Путь на крышу был свободен. Все шло по плану, состряпанному на скорую руку. Стряпал я из наблюдений, сделанных накануне. Наблюдения были следующие. Охрана запускала в особняк визитеров, сверяясь с записями в журнале посетителей. Если фамилия визитера не была внесена в журнал, охрана по внутреннему телефону вызывала сотрудника, который приходил и разбирался с визитером на месте. Выпускала же охрана всех подряд без разбора, без надлежащего, так сказать, учета. В конце рабочего дня, около шести, один из охранников совершал обход здания, заглядывал во все кабинеты, закутки и прочее, закругляя припозднившихся посетителей, мол, не пора ли вам пойти прочь, господа. Соответственно, моя задача была простой не попасться на глаза охранникам до вечера. Иначе мне удачи не видать.

Я встал ногами на подоконник и, высунувшись наружу, задрал голову вверх. Карниз нависал прямо надо мной. Я раскачал сумку и закинул ее на близкую крышу. Потом выпрямился, ухватился руками за краешек кровли и исполнил акробатический этюд «Захлопни окно с помощью ноги.» Кое-как у меня получилось. Дальше было дело техники: подтягивание и выход силой. Я залез на крышу и лег на спину.

А-ай!

Родное московское небо! Давно не виделись. Здрасьте!

…

Я лежал неподвижно на крыше у водостока, втыкал взглядом в болезненную кудлатую синеву, которая тихо умирала, превращалась в ночное покрывало декабрьского вечера. Задубевшими от холода губами я нашептывал:

Лето, ах, лето… Лето звездное будь со мной…

Мне мерещился далекий знойный остров, который хотелось назвать родиной. Его, а не серый город вокруг, считал своею отчизною… Там, на берегу Атлантического океана, я ощущал себя на своем месте. Мое внутреннее состояние на пляжах Сан-Марко было похоже на пену в ванной: легкая, чистая, невесомая субстанция сверкала мириадами искр. Мечта, сказка, песня… Одна длинная песня в стиле реггей… Почему же я лежал на крыше под далекими холодными звездами и маялся? Что я делал в огромном строгом городе, без мыслей, без чувств, один как перст?

Плохое настроение сжимало в своих объятиях и растворяло в подсознании щепотку чего-то тоскливого, беспросветного. Меня томило легкое щемление в груди. В моей душе стонала музыка в стиле блюз. Коченевшее тело жаждало алкоголя, простуженные мозги требовали помутнения, а холодное сердце просило маеты и страданий.

Нехорошо.

Кто я такой? Хучикучи-мен или Арбалет? Что давило на грудь, впечатывало в кровлю, превращало в приговоренного к вечной тоске. Что?

Зимы все еще не было. Поздняя осень.

Унылая пора искушала меня, заставляла бросить все, слезть с крыши и вернуться в лето, на райский остров. Промозглый слякотный декабрь отрезвлял, открывал глаза на самого себя. Я видел со стороны дурака, охваченного невразумительным желанием добыть денег в сорок раз больше имевшегося. «Для чего? – спрашивал я сам себя и сам себе отвечал: – Не знаю. Покупка машины-мечты будет пустой тратой денег. На Сан-Марко все шоссейные дороги ограничены маршрутом «Город – Аэропорт», общей протяженностью три километра. А больше тратить деньги не на что. Мне для счастья вполне хватало четырехсот долларов в месяц. Забавно.»

Прошел час.

Потом прошел второй.

И третий тоже прошел.

Собачий холод подкрался ко мне и начал грызть ноги. Я чуть поворочался, посмотрел на часы и расстроился раннему – всего двадцать пятнадцать – времени.

Вот уж действительно, зачем мне нужны были восемь миллионов? Где и на что я мог их потратить? Возможность укатить куда-нибудь в Нью-Йорк и быстро там все спустить предположительно существовала. Нью-Йорк – город большой, переварит восемь лимонов и не подавится. Выплюнет меня без штанов как сливовую косточку. Хм… Я не затем лежал на крыше, чтобы превращаться потом в сухофрукт. Другая причина подставляла меня под порывы холодного ветра. И наивно думать, что этой причиной было желание стать богатым. Подобные идейки я с октябрятско-пионерского детства отбрасывал прочь, как недостойные звания Человека, звучавшего гордо. Наверное, по причине той же гордости при всяком возможном случае я отлынивал от всех видов физического и умственного труда, предпочитая праздно размышлять и бездельничать… Безделье… Предположение, что я приехал за печатью по причине безделья, тоже неверно. Я полтора года бил баклуши на Сан-Марко и ничуть подобным фактом не тяготился. Считал свой образ жизни образцово-показательным. Так в чем дело?

Похоже, когда я принимал решение ехать в Москву, мои мозги подверглись приступу легкого сумасшествия. Того самого, которое кружит голову большинству людей. Если задуматься, все мы были счастливы в прошлом. И, если вспомнить, собственными руками это счастье гробили. Уверяли себя: «Лучше чуть-чуть поднапрячься, поднатужиться, сделать вот так и получить побольше денег, купить побольше удовольствий и все будет совсем хорошо.» Было такое? Со мной было.

С каждым было. И не просто было. Практически каждый живет под бесовский шепоток-отраву: «Чуть-чуть напрягись, чуть-чуть поднатужься, чуть-чуть поломай себя, сделай себя счастливым сам…» Ничего общего со счастьем этот шепот не имеет. На самом деле ничего делать не надо. Если ты счастлив, просто прочувствуй это, расслабься и поплыви вниз по течению жизни, будучи довольным собой и проплывающими мимо берегами. Превратись в маленький бумажный кораблик, беззащитный и беззлобный, влекомый судьбой к морю вечности… Чтобы стать счастливым, я проверял, достаточно немного денег и чуть побольше цинизма вперемешку с общим здоровьем. Все.

Зная это, имея это, я лежал на холодной крыше в промозглой Москве.

Декабрь. Сырость. Гадость. Дурак…

В девять вечера я окончательно задубел и решил: «К черту все мудрствования! Так недолго в схимники податься.»

Я достал из сумки веревку и зафиксировал один ее конец на ближайшей закорючке. Со вторым пришлось немного повозиться. Закоченелыми пальцами я изобразил вокруг своих бедер петлю и затянул ее беседочным узлом. Потом на петле сбацал “заячьи ушки”. К ушкам пристегнул карабин и, поколдовав чуток над веревкой, закрутил ее вокруг карабина буквой “S”. Подстраховавшийся как следует, я сунул в карман кусачки, ухватился за край водостока и, спустив туловище вниз, уперся ногами в стену. Осторожно травя веревку, я спустился вниз, к окну туалета, и встал ногами на карниз. Карниз оказался скользким. То ли обписал его кто-то нетрезвый, то ли влага сконденсировалась. Нужно действовать осторожней, ногами почем зря сучить не стоило. Я зацепил пальцами выемку во фрамуге и подергал оконную раму. Как ожидалось, оказалась закрытой. Я вытащил из кармана кусачки и быстро лишил гвоздиков рейки вокруг стекла. Потом скинул рейки вниз, чтоб не мешались, и, ломая ногти, осторожно вытащил стекло, крашеное, давешнее. Сквозь образовавшийся проем можно было бы легко проникнуть внутрь туалета, если б не мешала страховочная веревка, надежно державшая мои сто килограмм над десятью метрами бездны… Может и не бездны, но хряпнуться можно очень болезненно… Я осторожно зажал стекло между ног, правой рукой зацепился за фрамугу окна, другой отсоединил карабин. Вес тела со страховочной веревки пришелся на правую руку. Меня повело вниз, ноги заскользили… Я мгновенно перехватил левой рукой стекло и рывком протиснулся в открытый оконный проем.

Ух! Получилось.

Я спустился на пол, прислонил стекло к стене и опять высунулся из окна. На карнизе крыши оставалась очень нужная вещь – сумка с инструментами. Я залез на подоконник, подтянул болтающийся конец страховки и, держась за него, пошарил рукой по карнизу. Там. Тут. Там. Где? Вот она. Я нащупал ручку от сумки и дернул ее.

Инструменты оказались на месте. Передислокация прошла успешно.

Я, заметая следы, вставил стекло на место. При этом очень сильно пожалел, что выбросил рейки. Пришлось фиксировать стекло оказавшимися под рукой гвоздиками. Я, жуковатый типчик, оказывается, их в отличие от реек не выбрасывал, а складывал в карман. Немецкая привычка, пригодившаяся на родине.

Я навинтил глушитель на ствол пистолета. Потом достал из сумки монтировку, три пары наручников – хватит на всех – и вышел в темный неосвещенный коридор.

Где-то там давеча находилась бухгалтерия. Я на ощупь дошел до ближней двери, постоял, прислушиваясь к тишине, принюхиваясь к пустоте, присматриваясь к темноте. Ничего и никого. Я просунул в щель между косяком и дверью монтировку и дернул.

Хрясь!

Дверь распахнулась. Я скользнул внутрь комнаты и прикрыл дверь за собой. Включать свет остерегся, щелкнул включателем фонарика и посветил вокруг. В большой, метров сорок, комнате громоздились шкафы с бумагами, столы с бумагами, тумбы с бумагами и ничего другого. Госкомстат какой-то. Я полистал бумажки на ближнем столе. Потом порылся в шкафу. Ничего интересного не обнаружил. Сплошные взаиморасчеты с клиентами и товарно-транспортные накладные. Тьфу.

Я вышел в коридор и точно так же, прислушиваясь, принюхиваясь и всматриваясь, с помощью той же самой монтировки оказался в кабинете главбуха.

Первым делом мое внимание привлек несгораемый ящик до безобразия простой конструкции в углу комнаты. Я разобрался с ним за пару минут. Достаточно было поддеть дверцу монтировкой и навалиться всей дурью, то есть центнером собственного тела. Дверца лязгнула. Замочек щелкнул. Фонарный луч выхватил из темноты шесть печатей на верхней полке. Я в момент обстучал ими чистый лист бумаги, но искомый оттиск не обнаружил. Попавшиеся печати были штемпельными, оставляли после себя синие кружочки и буковки. Я же искал печать, которая выдавливала на бумаге объемный бесцветный оттиск.

Здраво рассудив, что нужная вещь хранится в кабинете Мамона, я принялся просматривать бумаги, находившиеся в ведении главбуха. Запас времени позволял дать волю любопытству.

Я долго кашлял, рычал, прочищал горло, мычал и хрюкал. Напрасно. Чертов акцент не пропадал. Слова, родные с детства, выползали из моего нутра покореженными. Восемь лет без активной практики – это фам не ест отчен карашо. Тьфу.

В конце концов я воткнул палец в телефонный диск и набрал номер Мамоновского офиса. Дождавшись энергичного дамского “Ростех-тра-та-та”, я тихим голосом попросил соединить с господином Окунским. На вопрос “Как представить?”, ответил просто:

– Госпожнадзор.

– Пара-рам-пам-пам, – пропиликал в ответ далекий телефонный аппарат и тут же выдал: – Окунский слушает.

– К вам после обеда прибудет пожарный инспектор. Просим быть на рабочем месте, – хорошим командным голосом пробасил я в трубку.

– Олег Иваныч, вы? – похоже, Окунский знал всех пожарных Москвы в лицо и теперь пытался угадать, чей корявый бас его пугает.

– Да, Сергей Ильич. И охране скажите, что фамилия инспектора Маркин. Всего хорошего.

Я положил трубку на место, лег на кровать и закрыл глаза. В голову тотчас заполз маленький ежик боли, пару раз кольнул меня и исчез. После себя колючее животное оставило простую полевую ромашку. Я начал мысленно обрывать лепестки: “Клюнет, не клюнет, клюнет, не клюнет, клюнет, не клюнет…” Я лежал и гадал, попадется ли на банальную уловку господин завхоз. Последний оборванный листок посулил будто бы удачу. Пообещал, что Окунский клюнет и занесет фамилию, указанную мной, в журнал посетителей. Хорошо бы.

Я расслабился.

На разработку и реализацию плана, лишенного шероховатостей и неожиданностей, предусматривавшего все возможные ходы-выходы, у меня желания и времени не было. Пока все разработаешь и продумаешь, борода успеет отрасти. Я провел ладонью по щетине на щеках. Как будто бы кололась замечательно. Легкий налет небритости всегда старил меня лет на пять-десять. То, что надо. Приближалось время проникновения в офис, нужно было подумать о конспирации. Охрана Мамоновского офиса работала, как стало известно из общения с Лехой, по графику “сутки через трое”. Значит, ребята сторожившие нас с Серегой накануне, сменятся только в шесть вечера. Я же собирался прибыть в офис около пяти, в самое приятное для проникновения время. Персонал, измученный ожиданием конца рабочего дня, должен пребывать в пассивном и рассеянном состоянии. На меня никто внимания не обратит.

Я встал, прошел в ванную комнату и начал маскироваться. Выдавил на блюдце крем для загара, добавил немного красной и коричневой гуаши, тщательно перемешал пальцем получившуюся гадость цвета брюквы и тонким слоем нанес на поверхности лица, шеи и сопредельных участков тела. Придал коже задубелый вид. Потом нацепил на нос большие роговые очки с простыми стеклами вместо линз и всмотрелся в зеркальную алкоголическую харю. Хорош. Постарел лет на двадцать.

Вернувшись в комнату, я вытащил из стола и сунул в кобуру под мышкой пистолет, накануне извлеченный из Феди. Потом надел теплый черный балахон и достал из-под шкафа сумку с различным нехитрым инструментом, большей частью слесарным. Также в сумке имелись фонарь, три пары наручников и кое-что из альпинистского снаряжения. Я был готов как пионер.

Отсалютовав самому себе в зеркало, вышел на улицу и поймал такси. Федя еще утром был припаркован в каком-то неприметном арбатском переулке, недалеко от нужного мне особняка.

Я задрал голову вверх и сосчитал этажи. Их оказалось три. Мансарды не было. «Хорошо Мамон устроился, но можно было лучше,» – подумал я и повернулся к приданному в помощь монтеру:

– Тебе все понятно?

– Так точно, товарищ капитан.

– Сергей, ну ты чего? – я толкнул его в бок. – Я – коллега твой, зовут Юозасом Юозасовичем. Опять все повторять сначала?

– Все понял, Езас Езасыч.

– То-то.

Мы подошли к бронированным дверям уютного желтого особнячка, тихо стоявшего без табличек и указателей в глубине Арбата. «Хорошо Мамон устроился,» – еще раз подумал я и нажал на кнопку звонка.

– Вы к кому? – пробулькало электронное устройство, работавшее в паре со звонком. Там еще видеокамера была, ее глазок тускло отсвечивал в лучах заходящего солнца.

– Мы телефонисты, – представился я в микрофон.

– Сейчас.

Через минуту дверь открыли и нас пустили внутрь.

Внутри все оказалось легко и просто.

– Серега! – кричал я через пару минут. – Прозвони-ка синий конец.

– Есть, Езасыч! – отвечал напарник из глубины подвала.

– Ни хрена нет! Пробой, кажись!

Я сидел на корточках, тыкал пробником в провода и крутил головой по сторонам, тщательно запоминая увиденное. Охранников было пять человек. Двое располагались у входной двери и общались с посетителями. Выпытывали у них, по какому делу пришли, да к кому, да есть ли их фамилия в журнале регистрации посетителей. Третий охранник, похоже самый главный, регулярно прохаживался мимо меня, изредка давал указания двоим у входа. Еще два сонных паренька в синей униформе время от времени появлялись в коридоре. Где-то рядом, похоже, располагалась их комната отдыха. С вооружением охраны я не разобрался. Похоже, кроме обязательных дубинок у сидевших на входе имелись помповые ружья. Надо будет проверить потом… Сотрудников конторы на первом этаже было немного. К их одеждам на месте, к которому раньше комсомольские значки крепились, были подколоты бело-синие карточки с фотографиями. Хм…

Меня тронули за плечо. Я вздрогнул от неожиданности и увидел над собой упитанного мужичка. На визитнице было написано «Сергей Ильич Окунский, зав.хоз.частью»

– Проблемы есть? – спросил он, ласково заглядывая в глаза.

«Похоже, проблемы скоро будут у тебя,» – чуть не брякнул я, но вовремя осекся. Пожал неопределенно плечами и промычал:

– М-мм…Э-ээ… Как сказать…

– Все понял. Пятьсот?

– Э-ээ…

– Тысяча?

Я наконец прочистил горло и задал наивный вопрос:

– Вам к какому числу неисправности устранить?

– Как это к какому? – Сергей Ильич от удивления чуть не подпрыгнул.

– Ну, к Новому году, думаю, управимся.

– К какому Новому году? Вы что? Нам побыстрей бы…

– Не знаю. Работы много. Тут у вас с проводкой полный караул.

– Ребята, надо постараться. По сто долларов на брата устроит?

– Вот это серьезный разговор. – Я распрямился, вытер ветошкой руки и заверил: – Ильич, всю ночь будем пахать, но к утру сделаем. По рукам!

Завхоз облегченно выдохнул воздух из своей объемистой груди и вложил в мою протянутую руку две купюры. Пока я перекладывал деньги в карман, господин Окунский добрался до начальника охраны и, показывая пальчиком в мою сторону, что-то сказал. Тот кивнул головой и пошел дальше по своим делам. Завхоз последовал за ним.

Персонал потихоньку разбежался по домам, особнячок опустел. Остались охрана и мы с Серегой. Радостной для меня деталью было то, что охрана после пересменки оказалась в усеченном виде – в три бойца.

Я отдал Сереге все бабки, врученные мне завхозом, и приказал:

– Сейчас поедешь домой до одиннадцати вечера. В одиннадцать будешь здесь. При себе иметь моток кабеля, чтоб было правдоподобно. Как будто за кабелем ездил. Понял?

– Понял.

– Тогда подожди пока.

Я подошел к скучавшему у входа охраннику и наивно поинтересовался:

– Уважаемый, кабелек у вас есть, метров десять?

– Откуда?

– Понятно. Придется гонца засылать.

– Засылай.

– Серега, давай. Одна нога здесь, другая там, – махнул я рукой напарнику.

Серега был таков. Исчез, как будто не было его. Очень шустрый помощник оказался у меня. Хорошо бы было иметь Серегу напарником и дальше. Очень пригодился бы. Вот только имел я красивое правило работать без помощников. Проще и надежней действовать в одиночку. Никто не кинет, не подставит.

Я вернулся на исходную позицию, к офисной мини-АТС, находившейся в комнате в конце коридора. Очень неудобное место. Пришлось опять вернуться к скучному охраннику на входе, который уже кемарил, положив голову на стол.

– Эй, командир, – разбудил я его. – Надо всю вашу халабуду осматривать. С проводкой полный бордак. Пока время есть, давай пройдусь по заведению.

– Валяй.

– А там двери открыты?

– Не-а, – охранник оторвал голову от стола и прокричал: – Леха, ползи сюда. Дело есть.

Пока Леха нечленораздельно бурчал в комнате отдыха, я присматривался к предмету, прислоненному к столу и прикрытому ногой охранника. Выгнувшись, как царица-лебедь в виденном в детстве балете, я узрел-таки, точно, помповое ружье. Тут и Леша подошел, звякая связкой ключей.

Я в его позвякивающем сопровождении поднялся на второй этаж и принялся дергать провода, проложенные в коридоре вдоль плинтусов. В процессе дерганья я не забывал знакомиться с обстановкой. Обстановка не впечатляла. Неровный пол, покрытый линолеумом, крашеные стены, тусклое освещение, деревянные двери. Телекамер слежения нигде не было. Мамон на безопасности, как и на всем остальном, решил сэкономить. Зря. Разместил бы по конторе десяток камер, монитор в комнату охраны поставил бы, глядишь всплыли бы передо мной проблемы. Пока же их не было. Я принялся разглядывать таблички на дверях. Тоже ничего особенного.

Вслед за проводами я перебрался на третий этаж. Там, судя по табличкам, располагалась сплошная бухгалтерия и кое-что из хозяйственных служб. Массивная позолоченная табличка с пятью литыми буквами “МАМОН” не обнаруживалась. Похоже, клиент скрывался под псевдонимом. Я попытался было вспомнить Мамоновскую фамилию, которую никогда не знал, и плюнул. Легче было здраво рассудить, что большие начальники пешком подниматься не любят. Во всех известных мне солидных учреждениях кабинет директора находился на втором этаже.

Я спустился этажом ниже и опять прошелся по коридору. Взгляд, устремленный к осточертевшим проводам, время от времени переводился на таблички. “Отдел оптовых продаж”. Не то. “Торговый отдел”. Тоже не то. “Транспортный отдел”. Совсем не то. А это что за дверь без названия? Я повернулся к Алексею: “Открывай, будем внутри проводку проверять. Похоже, тут обрыв. Или по фазе сдвиг.” Алексей был парнем далеким от техники, из сказанного мною ничего не понял, флегматично открыл дверь. Комната оказалась нетелефонизированной кандейкой. Хм. Я прикрыл дверь и продолжил поход вслед за проводами.

В конце коридора была обнаружена еще одна неотабличенная дверь. Я, вспомнив допущенную минуту назад ошибку, проследил взглядом за проводами. Они тянулись под дверь. Я наклонился к плинтусу, ткнул отверткой в чуть заметную щель и сказал Лехе:

– Похоже, здесь. Открывай.

– Не получится. Отсюда нет ключа. – Алексей отрешенно зевнул, посмотрел красноречиво на часы и еще раз зевнул.

Похоже, я наткнулся на искомое:

– Тогда пошли вниз.

– Пошли.

Серега прибыл точно в двадцать три ноль ноль. Согласно моего предписания в его руке находился увесистый моток кабеля. Сопровождаемые квелым Алексеем, мы в темпе вальса – на раз-два-три – заменили какой-то исправный кабель еще более исправным. Потом Серега по единственному рабочему телефону позвонил на станцию, пошушукался с тамошней Галиной и… о, чудо! Телефоны заработали. Мы попрощались с охраной и разошлись по домам.

Подготовка была благополучно завершена. Дело оставалось за малым. За штурмом.

На шестой день я никуда не поехал. Занялся интеллектуальным трудом. Первым делом просканировал записанные на магнитофон щелчки номеронабирателя. После получаса кропотливой работы я имел рабочий телефон Мамона. Хе-хе-хе. Радостно потирая ладоши, я обратился к услугам справочной службы МГТС. Усталый женский голос надиктовал точный адрес Мамоновской конторы и пообещал выслать счет на тридцать рублей. Ради бога! Спасибо! Очень выручили! Всего хорошего…

Рассыпаясь в благодарностях, я положил трубку на место. Дело начиналось бодренько, без проволочек. На часах было чуть больше десяти, самое время пойти позагорать. Я глянул в окно. Там тосковал слякотный декабрь. М-да. Это вам не Сан-Марко…

Я вышел на улицу, добрался до Феди и завел его. Пока салон прогревался, я скользил взглядом по страницам автомобильного атласа и удивлялся. Оказалось, офис Мамона располагался в самом центре, по атласу до Кремля сантиметров восемь было. Хорошо устроился, собака! Пребывая в состоянии легкой зависти, я выехал за ворота стоянки и, ориентируясь по тому же атласу, поехал к Даеву переулку. Там, согласно почерпнутой из телефонного справочника информации, размещался центральный телефонный узел. Общения с его работниками я жаждал как никогда.

Оно случилось.

Я без проблем узнал адрес телефонной станции, обслуживавшей Мамоновский офис, и пожурил себя за головотяпство. Адрес можно было узнать по телефону, не засвечивая свое лицо личным общением с бдительной бабусей в справочном окошке. Задумчивый и сердитый я поехал на Арбат, к телефонистам, имевшим доступ к телу… то есть, к телефонам Мамоновской конторы. Добрался до тамошней ремонтной бригады и строго показал трем задумчивым мужикам милицейскую ксиву (копия не очень хорошая, но всего за пятьдесят долларов). Чтоб мужики прониклись важностью момента, я вкратце обрисовал им оперативную обстановку. Мол, то да се, мафия свирепствует, государство загибается, прокуратура в ус не дует, простой люд кряхтит, отовсюду раздаются стоны…

Доколе, мужики? Нужна помощь!

Помощь оказать пообещали и тут же попросили предоставить санкцию прокурора. «Ребята, вы что? – искренне удивился я. – Отключаем номера на пару часов для проведения оперативной разработки. Тут санкция не нужна. Не прослушивание.»

Петровичи сосредоточенно переглянулись, но указанный мною номер отключили. Потом еще два. Сказали, что данный адрес, согласно их регистрационных записей, обслуживается четырьмя телефонными номерами. Я поблагодарил работников за проявленную смекалку и по оставшемуся в живых номеру позвонил в офис. Позвонил не просто так, вежливо поинтересовался пожеланиями трудящихся в адрес МГТС. Пожелания были прогнозируемы: “Нехорошие люди! Три номера не работают! Высылайте специалистов! Десантируйте ремроту, а еще лучше, рембат! За ценой не постоим!”

Первый день разведки выдался тусклым и слякотным. Начался с осмотра театра боевых действий. Вопросов «Что осматривать?» и «В каком месте будем добывать печать с паролем?» не было. Ответ лежал на поверхности. В известном мне поселке в тихих окрестностях Кущина. Два года назад, помнится, Миха сообщал, что Мамон от дачи ни на шаг не удаляется. «Местный он, – пояснял информатор. – Его в Кущино любая собака знает, и дела он только здесь вертит. За район выйти не дают. Мафия.»

Может быть.

В полдень я въехал на достопамятный пригорок и оттуда обследовал окрестности дачного поселка. Ничего примечательного не обнаружилось. Никаких столбов с проводами я не узрел. Это меня удивило и огорчило. Было похоже, что поселение телефонизировалось европейским способом, при помощи подземных кабелей. Задача заметно усложнилась. Пришлось все оставшееся до вечера время потратить на ее решение.

Я тысячу раз гонял в магнитоле разбитную “Юбанги Стомп”, смачно сплевывал в окошко, громко, под музыку, визжал и так же громко в промежутках между визгами нецензурно выражался. При всем при том я петлял на Феде по окрестностям. Мимо проплывали поселки, деревеньки, фермы и силосные башни, а между ними леса, перелески, поля, садово-огородные участки и прочее, прочее, прочее. Детали простого подмосковного пейзажа взгляд не радовали и душу не согревали. Я искал другое. Меня могли обрадовать только паукастые опоры ЛЭП, и восторг могла вызвать только обычная электрическая подстанция.

Вскоре так и получилось. Фонтан радости пробил меня. Я обнаружил то, что искал. Подстанция, к которой тянулись гудевшие от натуги провода, своими размерами наводила на мысль, что ею обслуживается весь район. Я притормозил, рассмотрел блеклые горизонты и прикинул, в каком направлении находится Мамоновский особняк. Потом опять поколесил по окрестностям и никаких следов близкого электричества по пути не обнаружил. Голова закипела, задаваясь вопросом: «Где ж его, такого-сякого, искать?»

Руки по прежнему крутили баранку и кидали машину с проселка на проселок. Нога скакала с педали акселератора на педаль тормоза и обратно. Тело тряслось туда-сюда, вверх-вниз и вперед-назад. Скрип колес корябал уши сквозь рев динамиков. Ой-ой-ой. Дороги в кущинских окрестностях змеились настолько замысловато, что временами я видел перед собой собственный автомобиль…

Долго так продолжаться не могло. Когда я извел почти весь бензин, меня осенило. Я притормозил и вышел из машины. Встав на обочине, я рассмотрел лоскуты окрестных полей и мысленно нарисовал план исследованной вдоль и поперек местности: там дачный поселок, здесь, здесь и здесь три бетонки, между ними перепаханные поля, вон там подстанция. По какой траектории прокладывали кабель? Похоже по замысловатой, а замысел был такой: «Под пашней кабель не класть!»

Я попер пешком на другую сторону поля к полоске далеких деревцев, похожих издали на старую расческу. Идти пришлось долго, но ожидания меня не обманули. Там, под сенью облетевших жидких кущ, я обнаружил ржавый указатель с трудночитаемой, но легкоугадываемой надписью: «Осторожно, кабель! Земляные работы не производить.»

Я достал из портмоне полтинник и загадал: «Если выпадет решка, вместе с электрическим кабелем прокладывали телефонный.» Выпал орел. Я вздохнул и вернулся назад к Феде.

Уезжать не солоно хлебавши не хотелось. Я еще чуть-чуть повздыхал и полез в багажник за инструментом. Мелькнувшая было мысль, не тащить их на себе, а довезти на Феде, была с позором изгнана. Федор джипом не был и в непролазной грязи мог запросто сгинуть, как в Бермудском треугольнике. Пришлось тащить на себе лопату, ножницы по металлу, монтировку, кусачки, скотч, ножик и моток проводов. Причем в голове свербило, что занимаюсь мартышкиным трудом. Полтинник обмануть меня не мог. Впрочем, кругляш был выпущен Центробанком, конторой, по слухам, ненадежной, отменяющей свои дензнаки по десять раз на дню… Также по дороге к указателю я вспоминал замысловатый технический термин “последняя миля” и прикидывал, какое отношение он мог иметь к нужному мне дачному поселку. Оказалось, что прямое. Правда, чтобы выяснить это, пришлось с невесть откуда появившимся остервенением осуществить проходку шурфа, проще говоря, вырыть яму. Я рыл ее долго, трудно, утомительно, с кровавыми мозолями на руках. Пыхтел, рычал, матерился, напрягал мышцы до бесчувствия и – Ура! Есть! На глубине трех штыков лопаты расслышал характерный глухой стук. Асбоцементная труба! А в ней телефонный кабель! Его глубина! Электрические кабели прокладывают на полметра глубже.

Ну-ка, ну-ка!

Я быстро раздолбал монтировкой трубу, раскурочил оплетку и – так и есть! – кабель оказался многопарным, похоже, номеров на двадцать-тридцать. Он! Радостная дрожь в руках уступила место усталости. Я перевел дух и под тусклым светом фонаря начал колдовать над тонкими жилками телефонной сети. Ножичком удалял с проводов изоляцию, около сантиметра, и залеплял оголенный проводок самоклеящейся бумажкой. Занятие кропотливое и неспешное. Как только с ним было покончено, я с трудом разогнул отекшую спину и избавился от указателя. Выковырял его из земли и бросил вон. Шурф засыпать не стал. Пригодится завтра.

Я вернулся с инструментами к Феде и поехал домой.

Второй день, такой же тоскливый и слякотный, как первый, прошел спокойней. Все время с утра до вечера я потратил на настройку подслушивающей аппаратуры. Телефонный кабель, к которому я подключился, обслуживал ровно двадцать номеров, и найти искомый было затруднительно. Я цеплял крокодильчики к проводам, делал пометки в блокноте и слушал все подряд разговоры. Ближе к вечеру я наткнулся на голос, показавшийся мне знакомым. Мамон? Не Мамон? Сомнения не покидали меня до тех пор, пока я не услышал:

– Завтра утром подъезжай к десяти. Будь…

На третий день, в девять тридцать я торчал на смотровом пригорке. Рассматривал окрестности, знакомился с привычками Мамоновской охраны, ее количеством, прикидывал с какого места начинать штурм. Также размышлял, вспоминал и недоумевал. В прошлый декабрь, два года назад, у меня яйца звенели от мороза, помнится, чуть не помер. Теперь же акации готовы были распуститься. Тепло, как в Ташкенте. Действительно, умом Россию не понять. А это что?

На территорию Мамоновской дачи въехал «Чероки-Ларедо». Через десять минут джип уехал. Я сам себе сказал «Йес! Йа-йа! Дас ис фантастиш!», хлопнул в ладони и радостно потер их. На пригорке делать было нечего.

Я поехал к разноцветным проводкам. развернул у шурфа бивуак — раскладной стул, палатка, пара термосов, бутерброды. Прицепил крокодильчики к отмеченной вчера паре, надел наушники и погрузился в изучение разнообразных мелочей: привычки клиента, время работы, развлечения и прочее. Именно незначительные детали давали, как правило, значительную пищу для ума.

…

Этому же был посвящен четвертый день.

…

Пятый тоже.

…

Ничего примечательного в телефонном словоблудии Мамона не было. Оно представляло собой пустопорожний треп с Мусиками, Пусиками, Кисиками и прочими представителями фауны. Иногда случались деловые разговоры, короткие и непонятные. Единственной деталью, показавшейся мне интересной, была следующая: каждое утро после мурлыкания с одной-двумя поблядушками, Мамон звонил в некое место и сообщал, что подъедет к такому-то времени. Я добегал до Федора, быстро одолевал два километра до смотрового пригорка и с него наблюдал отъезд черного «Юкона»* с территории Мамоновской дачи. Видимо, Мамон изменил привычкам и перенес рабочее место куда-то в… Куда?

Я сообразил, что намеченный штурм дачи отменяется. Поиски нужно было начинать с офиса, который, в свете открывшихся обстоятельств, предположительно имелся у клиента. Печати следовало находиться на рабочем месте, среди скрепок, папок, дыроколов и прочего. Там же должен был валяться листок с мудреным набором цифр, наверное…

Через сорок два часа я был в Москве.

День начинался с веселого солнечного света. Погода позволяла ходить пешком. Я пристроил Федю на первую попавшуюся автостоянку и, не теряя ни секунды, начал готовиться к изъятию печати. Сначала придумал название операции. «Вторая печать». Просто и со вкусом. Потом накидал в голове примерный план действий. Первым пунктом плана наметил подготовку, которую в свою очередь поделил на три подпункта: а – матобеспечение, б – получение информации, в – принятие решения.

Второй пункт плана – непосредственно изъятие.

Третий пункт – эвакуация в Гамбург.

Четвертый пункт – перевод денег из «Коммерцбанка» в «Хайдеманн».

Пятый пункт – возвращение к Романычу.

Многовато пунктов получилось, и оптичить все будет не просто. Реальным казалось только выполнение первого пункта. Остальные бликовали где-то вдали чуть видными всполохами, призрачными, как квартира для каждой советской семьи к двухтысячному году. Хм…

Я выбросил из головы все посторонние мысли и приступил к выполнению первого подпункта первого пункта. На удивление, это оказалось нелегким делом. Мои дорожные чеки никто обналичивать не желал. Утро и день ушли на бестолковое общение с разнообразными служащими разнообразных контор. Только к вечеру удалось получить наличными четыре тысячи восемьсот долларов. Черт знает что такое! Негодуя и недоумевая, я рассовал деньги по карманам, купил рекламную газетку и из ближайшего таксофона позвонил в бюро недвижимости. Там меня внимательно выслушали, потом подробно расспросили о возможных пожеланиях и в самом конце предложили на выбор три варианта. Я остановился на самом быстром. Двухкомнатную квартиру в Нагатино можно было снять в тот же вечер. «Так чего ж тянем резину?» – спросил я даму, беседовавшую со мной, и договорился о немедленной встрече с хозяином квартиры.

Квартиру снять оказалось гораздо легче, чем выставить из нее хозяина. Тот, незатейливый фрезеровщик с ЗИЛа, никак не мог угомониться, настойчиво требовал от меня распития бутылки коньяка за новоселье, а то житья не будет. Бутылку я купил по его просьбе полчаса назад, после того как рассчитался с ним и девушкой-маклером. Маклерша, кстати, сразу после этого ускакала, а хозяин остался сидеть на кухне. Ноги держали его неуверенно, но речевой аппарат еще функционировал. “Одну бутылку два раза не пьют, – поучал он меня. – Давай разливай до конца!”

В конце концов я, применив некое усилие, выставил его из квартиры. Сказал: “Деньги не потеряй!” и захлопнул дверь. На дребезжанье звонка, долгое и настойчивое, я не реагировал. Ходил по квартире, знакомился с обстановкой. Одна кровать, один диван, одно кресло, один стул, один табурет на кухне, там же один стол и один холодильник, в прихожей один телефон, в большой комнате один телевизор… Практически все вещи пребывали в единственном числе. Видимо, чтобы легче было считать потом. Когда трезвон прекратился и топот удалявшихся шагов подтвердил уход хозяина, я разделся и лег спать.

Утром я первым делом перегнал Федю на стоянку под окнами. Разговорился с мужиками-автомобилистами и уяснил что почем в Москве при езде с импортными номерами. Намотал на ус полученную информацию и в ближайшем обменном пункте обменял пятьсот баксов на рубли, заготовил пачечку купюр на случай непредвиденных встреч с органами. Потом прикинув, что многовато получается, я пачечку уполовинил. Прошвырнулся по окрестным магазинам, прикупил кое-какую хозяйственную мелочевку, по рынку побродил. В итоге затарился так, что рук не хватило. Вернулся домой навьюченным верблюдом,.

После обеда, изготовленного на скорую руку, я полистал давешний рекламный вестник и покряхтел над ценами. Однако! Ого-го!

Душа скрипела, нутро сопротивлялось как могло, я совершил над собой насилие:

– Алло. Девушка, добрый день. Тут написано: продажа сотовых телефонов с выездом к покупателю. Верно попал? Ага, я как раз покупатель. Да-да. Только, знаете ли, у меня дача в Кущино. Сигнал до дачи дойдет? Гарантируете? Точно? Какой еще сонет? Мне без разницы. А если не дойдет? Могу вернуть? Спасибо. Не могли бы выслать ко мне агента? Да, записывайте адрес…

Короче, провел день в хлопотах, побывал в шкуре простой московской домохозяйки.

Вечером, поздним, черным, беззвездным, я расположился на кухоньке за столом. У соседей за стеной какофонил какой-то русскоязычный рок-коллектив, мне неведомый, и мешал сосредоточиться. Я рассматривал темень за окном, хмурился, вспоминал Романыча, свое развеселое житье-бытье на Сан-Марко… Солнце, воздух, пальмы, море… Вздыхал и кое-как черкал карандашом карту Подмосковья, тыкал в нее циркулем, чесал указательным пальцем макушку… Я тосковал по далекому острову и осуществлял разработку разведывательных мероприятий, которые, как учил Ханс, предшествуют непосредственно моменту принятия решения… Мудрено выражался, чертяка, земля ему пухом.

На разведку мной отводилось от трех дней до одной недели. В зависимости от обстоятельств.

В девять утра я поехал на окраину города, в Ниендорф. Там торговал подержанными автомобилями Франц, мой старинный приятель. Сошлись с ним шесть лет назад на почве любви к футбольной команде «Сан-Паули». С тех пор по мере возможности поддерживали добрые отношения, регулярно встречались на стадионе. Франц был невозмутимым, строгим мужиком лет пятидесяти. Истинный ариец, который раз в две недели, невзирая на жену и погоду, впадал в детство: накачивался под завязку пивом и приползал с дудкой и барабаном на стадион. Оттягивались мы с ним, помню, будь здоров, до бело-коричневых чертиков в глазах.

Я поздоровкался с Францем, ответил на пару дежурных вопросов о житье-бытье и планах, после чего приступил к процессу выбора автомобиля. Долго бродил в сопровождении каменнолицего приятеля по площадке и ломал голову: какую тачку прикупить для выполнения задания? Ясно, что нужна была мощная и маневренная машина. «Бимер-компакт», сверкавший серебристым металликом у входа, отмел сразу. Угонят в один момент. Я выбирал между темно-синей незаметной «Субару Легаси» и яркосалатовым «Гольфом ГТи». И та, и другая машины чем-то мне не нравились. Чем? Я никак не мог разобраться. Ходил от одной к другой, заглядывал под капот, залезал в салон, заводил движок, катался по Ниендорфу, пару раз выезжал за город и с ветерком, даже с ветрищем мчался по автобану, разгоняясь на все деньги. Машинки были хоть куда, настоящие спортивные снаряды, которым не страшна никакая погоня. Сердце радовалось и душа пела, настолько совершенной казалась техника, попавшаяся мне в руки. Черт! На ралли, в гонки, куда угодно готов был я помчаться на этих супермобилях, но только не в Россию! Я наконец понял, чем меня не устраивали обе тачки. Не устраивали тем, чем безумно нравились – своей бескомпромиссной спортивностью, из которой следовали жесткая подвеска, малый клиренс и прочие технические штучки, хорошие на идеальных дорогах Германии, но абсолютно лишние на бескрайних Российских просторах. Ехать предстояло мне никак не меньше двух суток. Дорога дальняя, и автомобиль требовался не спортивный, а комфортабельный. Тем более не собирался я участвовать ни в каких погонях. Зачем? Планировал тихо-мирно сделать дело и вернуться самолетом в Гамбург. В общем, упал мой взгляд на вишневого цвета «Форд-Мондео», загнанный в самый дальний угол.

Франц, храня спокойствие, отчеканил:

– Два года. Пробег двадцать пять тысяч. Движок не простой — два с половиной литра. Сто шестьдесят восемь лошадиных сил. Гарантирую, машина хорошая. То, что надо.

– Откуда ты знаешь, чего мне надо? – покосился я на него. – Сколько?

– Четырнадцать тысяч, – Франц подошел к «Форду» и похлопал ладошкой по капоту. – Позавчера пригнали.

– Вот эбаут дисконт?

– Чего? – Франц вскинул белесые брови. Ага, озадачил-таки я его. Не знает приятель английский язык, а еще американскими тачками торгует. Темнота…

– Скидка будет? – переспросил я на нормальном языке, на немецком.

– Конечно. Страховка за мой счет. – Франц улыбнулся: – Далеко тебя носило, черт.

– Далеко. Кстати, «Ламборджини-Дьябло» у тебе бывают?

– Сделаем, если надо, – Франц нисколько не удивился, только подбородок почесал. Похоже, тачку за полмиллиона марок ему продать, как два пальца об асфальт стукнуть.

– Ладно, это шутка была. Пока «Форд» заворачивай.

Франц пожал плечами:

– Если серьезно соберешься «Ламборджини» брать, заходи. Знаю я одного макаронника. Что хочешь пригонит.

Франц снял какую-то бумажку, прикрепленную к лобовому стеклу «Форда», и исчез в своей конторке. Я же вышел на улицу, собираясь где-нибудь подкрепиться. Время позволяло. У Франца на все формальности должно было уйти минут двадцать… Хм.

Я остановился, огляделся, постоял, подумал. Странно. Какая-то непонятная осторожность обуяла меня. Чей-то недобрый взгляд сверлил спину.

Что такое?

Я еще раз огляделся и поймал себя на мысли, что за мной следят. Два… Да, два типа, как будто бы, следовали за мной от отеля. Или не следовали?

Я опять огляделся.

Показалось? Может быть…

Я вернулся к Францу и с большим трудом, чуть не писаясь от нетерпения, дождался, когда тот справит все бумаги. Как только была проставлена последняя закорючка, я, не мешкая, запрыгнул в салон, выехал на улицу и поехал прочь из Гамбурга. Я выжимал газ до отказа, крутил баранку и не сводил глаз от зеркала заднего вида. Ничего полицейского там не было. Ничего подозрительного тоже.

Я чуть успокоился. Похоже, померещилось.

Что делать теперь? В Россию ехать пока не с руки. А вот в Голландию в самый раз. Там, в чудном граде Эссен, был, помнится, маленький банк «Хайдеманн». Сотрудники банка, приветливые и услужливые, никогда не задавали клиентам глупых вопросов и всегда были им, клиентам, рады. Услугами банка «Хайдеманн» пользовался когда-то Ханс, и я, по его примеру, тоже. Именно там до поры до времени лежали мои четыреста двадцать тысяч марок, которые год назад я перевел на Карибы. Приятные воспоминания, черт подери!

Разобравшись в хитросплетениях дорожных указателей, я выехал на нужный мне автобан и поехал в королевство Нидерланды, в славный банк «Хайдеманн». Спонтанно возникшее желание стать его дважды клиентом мне понравилось. Будет куда переправлять восемь лимонов.

Никаких приключений в Эссене со мной не случилось.

Поздним вечером я вернулся в отель и, пребывая в добром расположении духа, уснул. Уснул, держа на всякий случай пистолет под подушкой. В добром же расположении духа я проснулся, умылся и позавтракал. Через два часа я был у старины Хайнриха, подпольного оружейника и слесарных дел мастера, в миру владельца авторемонтной мастерской. Хайнрих моему приезду обрадовался, заорал: «Арбалет, скотина! Ты мне восемь марок должен до сих пор! Гони бабки, паразит!» Это он шутил так. Я ничего в ответ кричать не стал. Подошел и шепнул на ухо, что есть одно дельце, свидетелей не терпящее. Хайнрих все понял, отменил работы и распустил работников по домам. Потом придирчиво осмотрел моего нового четырехколесного друга.

– Как назвал? – первым делом поинтересовался Хайнрих, знавший о моем бзике с автомобильными именами.

– Фридрих. Можно просто Фриц. Или Федя.

– Хорошее имя для “Форда”. Простое и суровое, – хмыкнул Хайнрих, не уважавший американские автомобили. Жаловался на их дубовость и неуправляемость. Хотя я знал в чем дело: его объемное седалище не воспринимало мягкие американские сидения, требовало жесткой и упругой поддержки. Как говорится на вкус и цвет…

– Дело такое, Хайко, – обратился я к нему. – Первым делом осмотри Фрица, чтоб все было исправно. Мне в течение месяца никакие проблемы с ним не нужны. Второе…

Я вкратце обрисовал суть дела и достал из кармана десять тысяч марок.

Дока Хайнрих согласно кивнул головой, загнал Федора на стенд и принялся ковыряться в его нутре. Часа через три, после всех ТО-1 и ТО-2, в Федин багажник был закинут комплект подслушивающей аппаратуры, а в пороги и короба в один момент запаяны пистолет, десять снаряженных обойм к нему и глушитель.

Залив все оружейное хозяйство маслом, ровно в пятнадцать ноль ноль Хайнрих сказал: «Готово.».

Я сел в машину, вздохнул «с Богом» и поехал. В полную неизвестность, в Россию…

Ночью я раскрученной юлой ворочался на кровати. Бессонница ковыряла мозги скопищем бестолковых вопросов: «А может, нет в природе восьми миллионов? Может, все не так, как кажется? Может, дело нечисто? Может, это подстава?»

Ответов, простых и ясных, не было. Фантастические предположения громоздились в черепе вавилонскими башнями и бесследно исчезали… Псевдологические цепочки в тысячи звеньев опутывали, стискивали до ломоты и тоже исчезали… Миллионы раз повторенное «Авось пронесет» заворачивало в холодные простыни спокойствия, и миллионы раз укалывало «Не надейся»…

Я вскакивал с кровати, бродил по номеру, полоскал лицо водой, опять оказывался под простыней и никак не мог расслабиться, успокоиться. В чем дело?

Под утро, часам к трем, меня осенило. Нашел простое объяснение нехорошим чувствам! Накануне я гулял по Гамбургу излишне расслабленно. Сказывался безмятежный год, проведенный на знойном Сан-Марко. А немецкая полиция, между прочим, не скоро забудет дерзкий налет двухлетней давности. Наверняка, я по-прежнему нахожусь в розыске. Значит, надо быть осторожным. Плохие предчувствия подают знак: не расслабляйся, будь начеку.

Арбалет, бди!

С меня свалился камень бессонницы, и я моментально уснул.