Обсуждение

От отеля «Мажестик», в котором я остановился, до искомого «Коммерцбанка» было двадцать минут пешего хода. Я добирался около трех часов. Сунув руки в брюки, лениво брел гамбургскими улочками-переулочками, выходил на набережную, задумчиво стоял у парапета и плевал в протекавшую мимо Эльбу. Любовался видами и перспективами, потом с трудом вспоминал конечную цель путешествия, брел опять по улочкам-закоулочкам, разглядывал шествующих мимо граждан и гражданок, нюхал букетики в цветочных лавках, застревал в магазинчиках и много чего еще делал вяло и бездумно. В конце концов добрался до банка и заставил себя внутренне подтянуться: «Вдох-выдох, повторяй: «Мне нужна информация о восьми лимонах». Все!»

Я вдохнул, выдохнул, повторил. Посмотрел на вывеску, сверился со шпаргалкой. Все сходилось – адрес тот же, название то же: там и там «Коммерцбанк». Ошибки быть не могло. Пора начинать. Я сунул шпаргалку в папочку под мышкой, толкнул тяжелую дверь и сделал шаг. Первым, кто мне попался на пути к восьми лимонам, был привратник ниже меня на две головы. В его глазах на уровне моего подвздошия застрял немой вопрос:

– ?

– Хочу открыть счет.

Охранник попросил айн момент подождать, удалился к недалекой стойке и забросил туда пару фраз. Из-за стойки выглянул очкастый паренек и с тоской за толстенными линзами посмотрел на меня:

– ?

– Хочу открыть счет и перевести на него деньги из своего предыдущего банка.

– Прошу, подходите.

Я подошел.

Юноша ладошкой хлопнул по поверхности стойки:

– Простите, герр?…

– Герр Маковски, Роберт Маковски, – представился я. Подтверждение в виде документа пока не требовалось, однако я, предупреждая дальнейшие вопросы, открыл папочку и вывалил на стойку бумаги. Из средней по размерам россыпи следовало то, что следовало. Я – клиент солидный.

– Чем занимались раньше?

– Работал менеджером в отеле «Санни Клаб». Вот документы.

– Эти?

– Да.

– Сколько времени работали?

– Полтора года. Вот справка.

– А до этого?

– Работал здесь, в Гамбурге. Где-то здесь была … ах, вот она… Можете посмотреть…

– Потом. Услугами какого банка вы пользовались здесь?

– Ох, рядом с домом была какая-то касса. Название не помню, кажется, «Хаспа». Очень редко туда заходил. Если хотите, могу выяснить в течение десяти минут по телефону.

– Пока не надо. Почему хотите открыть счет в нашем банке?

– Я решил арендовать квартиру в этом районе. Удобно, знаете ли, обслуживаться в банке под боком.

– Адрес?

– Я квартиру еще не выбрал. Пока остановился в отеле «Мажестик»…

Утомительный допрос вскоре кончился. Я открыл сберегательный счет на имя Маковского в банке, где хранились восемь миллионов. Сей факт, против ожидания, меня не радовал. Изрядно утомило общение с пытливым юношей, отказывавшимся открыть счет бездомному обладателю двухсот тысяч долларов. Показалось, что слишком придирчиво отбирал банк своих клиентов, чуть ли не просматривая их в ультрафиолетовых лучах и на свет. Отмывать бабки через подобное заведение – дохлый номер. Практически невозможный. Банкиры обязательно начнут выпендриваться: «Откуда дровишки? Что за деньжата? Чем пахнут? Чем-чем? Не может быть. Запашок-то с тухлецой. Наркотиками попахивает. Пошли прочь отседова!» С другой стороны, если сумма прошла через коммерцбанковских церберов, на ней можно ставить знак качества. Деньги чисты и блестят как яйца мартовского кота. Так говаривал мой старшина в учебке. Может, все к лучшему.

Я вышел на улицу в не самом радужном расположении духа. Получить информацию о восьми миллионах не представлялось возможным.

Каким образом, на какой хромой козе подкатывать к операционистам? Какие вопросы задавать? Каким глазом и кому подмаргивать? Да. Дела со скрипом закрутились, завертелись, но не в ту сторону. Чем же теперь заняться? Куда пойти-податься?

Общая мыслительная расслабленность, граничащая со скудоумием, не покидала меня. Потребовалось минут пять, чтобы вспомнить о проблемах с гардеробом. Для поездки в Россию требовалась теплая и функциональная одежда. Я покрутил головой, ориентируясь на местности, и принял решение отовариться в недалеком «Кауфхофе». В прежние годы всю одежду недорого и сердито я закупал именно там.

Через два часа, весь в пакетах и сумках, я вернулся в отель, который был известен мне как облупленный. В свое время, сразу после дезертирства, я подрабатывал здесь, в «Мажестик», ночным уборщиком. Потом, через полгода, вырос до должности вышибалы в баре, разбирался с раздухарившимися посетителями. Как-то своротил скулу одному излишне активному, а тот оказался приятелем Ханса. Казалось бы, не сдобровать мне после такого, ан нет. Хансу мое произведение очень понравилось. Множественный перелом надкостницы, расслоение сетчатки глаза и сотрясение мозга впечатляли. Ханс тактично пожурил меня за неумеренность и предложил поработать на него. Я с радостью согласился. Еще бы. Положенный мне оклад был в пять раз больше всех-всех-всех, законных и не очень, заработков в отеле. Нервную службу в сфере обслуживания я бросил, но связь с ней не оборвал. Я частенько останавливался в «Мажестик» на ночку-другую, когда, обуреваемый сомнениями, не спешил возвращаться домой. Все коридорные и лестничные закоулки отеля были известны, как собственные пять пальцев. Персонал я знал по именам. В пиковой ситуации всегда мог рассчитывать на благоприятный для себя исход. Полтора года назад, вернувшись из России, именно здесь я отлеживался три месяца перед убытием на острова. Здесь же, по старым каналам справил себе документы. Первоначально купил по сходной цене аусвайс коренного бундесбюргера, но вовремя одумался. Зачем такой при моем акценте? Пришлось становиться поляком-переселенцем Робертом Маковским

Давно это было.

Вернувшись в отель, я не стал предаваться воспоминаниям. Рассовал приобретенное барахло по шкафам и отправился на поиски холостых друзей. Было около восемнадцати часов, время пересменки гостиничного персонала. Имело смысл не зевать.

Через двадцать минут я, везде поспевший, с компанией дружков загружался в пивной бар через дорогу.

Вечерок прошел в пивопитии и песнопениях.

Проснулся я перед самым обедом. Голову занимала мысль, что двести тысяч долларов на счету – мелочь, которой может хватить только на… На что именно, пока не придумал, но пребывал в твердом убеждении, что «Ламборджини-Дьябло» – мечта всей жизни – стоит точно больше двухсот штук. Так что восемь лимонов, которые сами просятся в руки, помешать мне никак не могут. С такими вот тягостными мыслями я бегал, прыгал и отжимался.

…

В терзаниях прошла неделя.

…

Потом еще одна.

…

Потом я подошел к зеркалу. На меня смотрел злой неуступчивый мускулистый мужик::

– Здорово, Арбалет.

Я еще раз смерил себя взглядом и – прочь шутки с прибаутками! – добавил:

– А теперь все будет на полном серьезе. Приколы кончились.

Не откладывая дело в долгий ящик, я объявил Романычу, что беру двухмесячный тайм-аут для путешествия в Европу. Причину отъезда объяснять не стал, только сказал: «Надо ехать и все». Потом закинул вещи, могущие понадобиться, в дорожную сумку. Таких вещей оказалось три штуки: Анина печать, мой блокнот с телефонами гамбургских друзей и теплая куртка, в которой я больше года назад прилетел на Карибы.

Маловато для рискованного вояжа. Взять пистолет? Бессмысленно. В самолет не пропустят. Деньги? Точно. Без денег никуда. Я пошел в банк и оформил дебитовую карточку. Эта пластиковая штучка, наверняка, могла пригодиться в будущем. Потом, чуть покумекав, я оформил до кучи кредитную карту, обзавлеся дорожными чеками и некоторым количеством разнообразных банковских справок. Что говорить, стал ученым и предусмотрительным.

Через час карточки были получены на руки.

Через два — куплены билеты на ближайший вечерний рейс до Майами.

Через три — за час до отлета — я присел на диван. Погрузился на минуту в воспоминания.

Как же давно это было! Чуть меньше двух лет назад я поклялся никогда не возвращаться в Россию. Я лежал в больничной палате, тяжело, мучительно приходил в себя и просил Бога помочь мне выкарабкаться. Молитва, после которой дела пошли на поправку, была одна: «Господи, только помоги мне выжить. Я сразу уеду отсюда и никогда здесь не появлюсь. Никогда не буду заниматься тем, чем занимался прежде. Никогда!»

Как же давно это было.

Настолько давно, что искренняя молитва показалась незначительной ерундой, пришедшей в голову по причине бессознательного состояния.

Я встал и поехал в аэропорт.

Следующей ночью депозитарий шандарахнул. Мелкий взрывчик чуть своротил пару стоек в правом дальнем углу и будь здоров как закоптил помещение. Что и требовалось получить. На утро все владельцы депозитных ячеек сбежались к месту происшествия, чтобы пощупать свои секреты. На месте ли? Я не торопился и прибыл к банку последним.

Какая-то часть перепуганного народа уже громыхала ящиками в депозитарии. Остальные в количестве двух-трех десятков нервно прохаживались по площади перед банком. Депозитарий был не резиновый, поэтому граждан во избежание столпотворения запускали мелкими партиями. Переполох был средней руки, паники не наблюдалось.

Культурно заняв очередь, я обзавелся газетой и присел на самой дальней скамейке в тени. Часа через два, самым последним и самым спокойным клиентом я попал-таки в депозитарий и внимательно осмотрелся.

Я хорошо знал Анино прошлое. Меня интересовали четыре ряда стоек в глубине помещения, те самые, где располагалась среди прочих и моя ячейка. Именно эти стойки со всех точек зрения были наиболее привлекательны для хранения ценностей. Причина привлекательности? Ответ прост: узость помещения. Никто посторонний не мог увидеть, что кладут в ячейку и что вынимают. Спина владельца в любом случае укрывала секреты от чужих глаз. Даже смотрителю – тупоголовому Мигелю – при всем его желании не удалось бы подглядеть. Этим фактом я воспользовался накануне, когда просунул пакет с взрывчаткой в узкую щель между стойками в правом углу.

Все было продумано до самых мелких деталей. Предмет особой гордости – состав взрывчатой смеси. Никаких разрушений не случилось, зато появилось очень много сажи на вертикальных поверхностях.

Итак, что мы имеем?

Я скользнул взглядам по передним панелям ячеек. Их, конечно, протирали, но сажа в выемках замочных скважин оставалась в первозданном виде. Окончательно избавиться от нее могли только ночью, когда у персонала появится время на тщательную уборку с моющими спецсредствами. А пока надо ловить момент.

Открыв ячейку, я достал оттуда лист бумаги и ручку. Лист конечно же был заранее разграфлен на четрые раза по пятнадцать квадратиков, соответствовавших ячейкам в четырех стойках. Осталось пометить крестиком квадраты ячеек с нетронутым налетом сажи на замочных скважинах. Ячейки со следами ключей, естественно, пропускались.

Вышел из банка через пять минут. В кармане — лист бумаги с тридцатью четырьмя крестиками.

На следующий день я с большой спортивной сумкой на плече опять посетил депозитарий. Спешить со своим делом не стал, завел неторопливую беседу с Мигелем. Осудили мы с ним подлых клиентов, хранящих взрывоопасные материалы в банке, потом посудачили о том, о сем, о погоде, о женщинах, бейсбол вспомнили, похвалили размер моей сумки (по общему мнению, хорош для средней руки арктической экспедиции). Когда темы для простого мужского разговора иссякли, я всучил Мигелю последний номер «Пентхауза». «Девушка месяца на прошлой неделе здесь отдыхала, своими глазами видел,» – сообщил я Мигелю. Тот, простофиля, поверил, выхватил журнал и углубился в изучение содержимого. Я взял со стола мастер-ключ и, сгорая от нетерпения, направился к родным, любимым стоечкам, чтобы проверить свои предположения.

Проверил.

Все оказалось верно. Из трех с половиной десятков ячеек, помеченных накануне, я мог смело вычитать две трети. Двадцать пять ячеек, пустых, открывали ночью и протирали закопченные ребра панелей. Остались девять ячеек, имеющих легкий, чуть заметный налет сажи на ребре. Они!

Полностью стереть сажу с ребра закрытой ячейки было невозможно. Ни пылесос, ни тряпка помочь не могли. Только ключ, который имелся у клиента!

Я оглянулся.

Мигель перелистывал страницы и внимания ни на что не обращал. Я достал из кармана Анечкин ключ и вставил его в левый, клиентский, замок первой по списку ячейки. Неудача. Замок открываться не хотел.

Я опять оглянулся. Мигель завороженно разглядывал фотографию на развороте журнала. Хорошо! Следующая ячейка. Неудача. Третья. Аналогично. Четвертая. Есть! Я вставил во второй замок мастер-ключ, открыл ячейку и в три гребка перенес ее содержимое в сумку.

Я опять вернулся к содержимому ридикюля. Может, там найду какую зацепку?

Ничего найти не получилось.

Никаких записей, наводящих на умную мысль, в Анином блокноте я не обнаружил. Изучил его от корки до корки, даже на зуб попробовал. Без толку. Сунул блокнот обратно в ридикюль и принялся за изучение букв, накаляканных Аниной рукой на листке бумаги. Чуть не поломал глаза об медицинский почерк и выяснил, что Аня оставила на долгую память проект какого-то договора. Причем, настолько непонятного и мудреного, что у меня челюсти свело с тоски. Одно название чего стоило: Договор о намерениях по соглашению о передаче прав… Тьфу! Я сунул листок вслед за блокнотом в ридикюль и тяжко вздохнул.

Если бы не тупость Мигеля, непроходимая и необъяснимая… Если б был он настоящим парнем, все оказалось бы проще пареной репы. Заскочил бы я к нему в гостечки, потрепался бы о том, о сем и между делом потыкал бы ключом во все подряд замки. Глядишь за дружескими разговорчиками наткнулся бы на искомый ящик с секретами.

Если бы да кабы… Мигель, паразит, уперся как баран, хоть и распили мы с ним в баре бутылку «Бифитера» на двоих, хоть и выслушивал я до посинения его россказни о службе в береговом патруле. «Не имею права,» – твердил он в ответ на мою просьбу помочь в беде. Я и так, и эдак подкатывал к нему. Даже рассказал историю своей жизни и историю киски, которая спрятала в банке ценности и тут же потопла. Потопла, не поделившись со мной номером ячейки. Только ключ отдала слабеющей ладошкой и пузыри на прощание пустила. Мигель рыдал на моем плече, но стоял на своем: «В банке порядок такой – никаких нарушений порядка.»

Я опять вздохнул.

Что ж. Откладываем ридикюль в сторону и приступаем к полуактивным действиям. Активные – налет, захват заложников, перестрелку с полицией, гонку на катерах и самолетах – оставим на потом. Зачем впустую рисковать своей шкурой? Это бывает интересным только в кино и книжках. В реальной жизни проще вспомнить золотые слова из школьного учебника: «Широко распростерла химия ручонки свои в дела человеческие.» Похоже, так было написано…

Я бодро направился в местную хозяйственную лавку, прикупил всяческих химикалиев и тайком притащил в номер. На память я никогда не жаловался, поэтому проблем с приобретенным барахлом не возникло. После двух часов помешиваний и побулькиваний смесь имени Арбалета была готова.

Прошел еще один месяц, и я окончательно рехнулся от занятий физкультурой. Как-то утром я отправился в банк за очередной сотней на житье-бытье, оформил чек, и вдруг почувствовал, что со мной происходит нечто. Я очень явственно вообразил себя чрезвычайно важной персоной, под завязку груженной драгоценностями. Рубины, сапфиры, изумруды и бриллианты звякали в карманах, сквозь прорехи сыпались на пол и яркими брызгами разлетались в стороны.

Караул! Добро пропадает!

Я, пребывая в сомнамбуле, метнулся к ближнему клерку и попросил принять кое-что на хранение. Клерк оказался видавшим виды, пожилым мужчиной, не одну собаку съевшим за своей конторкой. Он молча поводил глазами по моей физиономии и что-то хмыкнул себе в усы. Видимо, прикидывал, какие могут быть ценности у посетителя в шортах и майке.

Знамение тут же исчезло.

Я пришел в себя. Что делать?

Ответ прост: назвался груздем – полезай в кузов.

Справившись с секундным замешательством, я быстро сделал честные глаза и широкую улыбку. Чии-ииз! Клерк, раздвинув краешки губ, послал ответный кусок сыра. Потом, пряча скепсис в обвислые усы, объявил тариф. Двадцать долларов в месяц за ячейку «Стандарт». «Медиум» будет стоить тридцать долларов, а «Максимум»… Я выслушивать до конца расценки заведения не стал. Кивком головы согласился со всем услышанным: «Стандарт устроит», довел до его сведения номер своего счета и положил паспорт на стол.

Сеньор лениво пошлепал указательным пальцем по компьютерной клавиатуре, сверился с паспортом, воткнул кривой нос в монитор и просиял как новый квотер. Есть контакт! Сумма, обозначавшая остаток средств на моем счету, превышала двести тысяч и вызывала у банковского служащего энтузиазм и прилив жизненных сил.

Сеньор начал долбить по клавишам компьютера, как Анка-пулеметчица. Тра-та-та… Похоже, списывал со счета двадцать баксов, арендную плату за первый месяц. Потом с юношеским проворством извлек из тумбочки гроссбух, раскрыл его и одним длинным росчерком что-то туда вписал. Потом слетел со стула и с гроссбухом под мышкой – прошу, мистер, следовать за мной! – быстрым шагом повел меня в депозитарий.

Депозитарий располагался сразу за стеной операционного зала.

Это была комната четыре метра на десять с низким сводчатым потолком и искусственным освещением. Окон не было. Вдоль стен стояли двадцать стоек по пятнадцать стандартных ячеек и восемь стоек нестандартных. В каждой ячейке по два замочка. Если действовать фомкой, за четыре часа можно управиться… Впрочем, фомкой подцепить не удастся, нужны отмычки, времени уйдет побольше… Стоять! А если стойки вынести незаметно? Бред!…

Я решительно прогнал рой мыслишек, вылетевших из двухлетней давности прошлого. Ничего здесь трогать я пока не собирался.

Сеньор тем временем обменялся парой слов со смотрителем, сидевшим за столом у входа, и получил от него какую-то маленькую железку. Потом углубился в комнату, подошел к стойкам у дальней стены. Там заглянул в свой гроссбух, поводил глазами по сторонам и вопросительно указал на ячейку на уровне своего брючного ремня. Устраивает ли мистера местоположение ячейки? Оно меня устраивало. Лучше не бывает. Сеньор подтянул свой внушительный животик и ткнул железкой, взятой у охранника, в правую замочную скважину ячейки. “Мастер-ключ, – пояснил он. – Ячейка открывается двумя ключами. Один будет храниться у вас. Вторым ключом ячейку будет при вас открывать охранник. Клиенты к мастер-ключу доступа не имеют. Такие правила.”

Понятно. Я не возражал.

Сеньор извлек ячейку из стойки, достал из нее ключ и передал его мне. Взамен получил мой автограф в гроссбух и – Всегда к вашим услугам! – удалился. Я, донельзя озадаченный, остался стоять на месте. Ключ в моей руке был родным братом того, что хранился Анютой в ридикюле.

Одной загадкой стало меньше. Анечка имела персональную ячейку в депозитарии. Что она могла в ней хранить? Деньги? Контрацептивы? Любовные послания? Или все-таки печать, которую искали негодяи? Как говорится, угадайте с четырех раз.

Я опять призадумался. По моим прикидкам ячеек в депозитарии было больше четырехсот. Каким образом найти искомую? Простым перебором, засовывая Анечкин ключ во все подряд замочные скважины? Сдается мне, что банковские работники начнут возмущаться уже через час, а то и раньше. Нужны другие меры, более интеллектуальные. Например, налет.

Руки знакомо зачесались. Еще бы! Безлюдная площадь в центре городка. У входа скучает охранник с ржавой «береттой» в кобуре. Полдесятка клерков мирно протирают штаны в операционном зале. А самый мирный человек в банке тихо дремлет в шести метрах от меня, сидит за столиком, головушку склонив, посапывает. И никого больше нет! Никого!!!

Отставить!

Действовать будем культурно, без кровопролитиев и мордобитиев, как сказал бы Романыч, будь он негром преклонных годов, который изучил-таки русский язык. Тем более мужик, стороживший вход в банк, был старинным другом Теда. Друг моего друга – мой друг.

Я вставил ящик на место, ничего туда не положив, и запер. Потом оглянулся. Смотритель продолжал посапывать. Я вставил свой ключ в замочную скважину наугад попавшейся ячейки и потолкал туда-сюда. Без результата, ничего в замке не скрипнуло, не лязгнуло. Ячейка, естественно, не открылась. Я вытащил ключ и прикинул, что потребовалось на это секунд шесть-семь. Многовато. Закинув ключ в карман, я подошел к смотрителю и легонько толкнул его в плечо. Тот встрепенулся:

– Что такое?

– Буэнос диас, амиго, – я протянул ему свою широкую ладонь.

– Хай.

В общем, в один момент познакомились. Друг друга мы раньше видели издалека, на пляже. Похоже, пришло время пообщаться плотнее. Я представился Ковбоем из «Санни Клаба» и пригласил на дискотеку, где ди-джеем служит Марк, то есть автомеханик Тед. «Его все знают, такая будка шесть на девять,» напомнил я, разводя руки в стороны. Смотритель, которого, как оказалось, звали Мигель, тут же вспомнил могучего Теда, закивал головой: «Знаю, знаю.»

Я, развивая успех, напомнил ему, что охранник их банка – лепший Тедовский кореш.

– Тоже знаю, – продолжил кивать знайка Мигель.

– Во-во, вдвоем с охранником и приползай на танцульки, оттянемся как следует! Будем ждать!

На том и расстались.

Самоистязался таким образом я достаточно долго. Может, месяц, может, два. За это время сбросил двадцать килограмм живого веса и получил атрофию мозга. Серое вещество стало выдавать на гора одну-единственную мысль: что за печать хотели получить русские негодяи от Анюты? Что за печать хотели получить русские негодяи? Что за печать хотели получить? Что за печать хотели? Что за печать? Что за …?

В чем дело? Какая-такая штучка стоила жизни моей незабвенной Анечке?

Наверняка, не простая. Не такая она женщина, чтобы за синюшнюю печать товарищества с ограниченной ответственностью терять головушку на чужбине. А раз так, то какую бумагу можно было этой печатью отштемпелевать со всех сторон и использовать по назначению? Не туалетную же. Уж не ту ли, которая была в Анином ридикюльчике… Стоп. Где он?

Дня через два после нашего тесного знакомства Анечка всучила мне какую-то сумчонку со словами: «Пусть полежит у тебя». Я, помнится, немного испугался. Подумал: вдруг там какой подвох, мина замедленного действия или ампула с ядом, который будет испаряться и травить меня. Жить-то хотелось. Я основательно порылся в сумчонке и ничего радикального, к огромному облегчению, не нашел. Ее содержимым были блокнотик, мятый лист бумаги в мудреных загогулинах и ключ непотребной конфигурации, плоский и тонкий. Дверь таким не откроешь.

Я еще раз прокрутил в голове: блокнотик, бумажка, ключ.

Хм, что-то из этих вещей могло помочь в разгадке большого и таинственного секрета. Так, куда подевался ридикюль? Куда я его закинул? Куда?!

Тьфу!

Всегда всякая ерунда лезет в голову, когда живот горит, руки вибрируют, а до тысячи осталась сотня отжиманий. Уф.

Бледноголубого цвета потолок больничной палаты я изучил основательно. Его география была незамысловата до безобразия. Три пупырышка, составлявшие равнобедренный треугольник, и одна ажурная, почти незаметная трещинка – вот все, что выпало мне для исследования. Также в качестве развлечения фигурировал журнал «Американ Сайнс» на прикроватной тумбочке, то еще чтиво. Я чуть не озверел с тоски.

Да. Так и сказал Романычу, пришедшему навестить меня:

– Ответственно заявляю: с сего дня становлюсь врагом монохромных потолков.

– Чего, чего?

– Монохромных, значит одного цвета. Понял, старый хрыч?

– Ну.

– Как вернусь в номер, раскрашу потолки в цвета солнечного спектра.

– Слушай, Ковбой. Ты тут мозги не крути птичьими разговорами. У меня для тебя новость.

– Какая?

– Твою киску Старый Вилли нашел.

– Какую еще киску?

– Забыл, что ли? Из-за которой тебя подстрелили.

– Да?!.. – с меня моментально спала тоска. Я протер глаза и внимательно всмотрелся в Романыча. Может, бредит по пьяни? Нет. Трезв. Сидит в белом халатике напротив меня, улыбается.

– Где нашел?

– Напротив старого маяка. Все, как полагается. К ногам камень привязан, болтается, бедняжка… Ты же знаешь, там подводное течение очень сильное…

– Какое течение, какой камень?

– Ну это… Ей к ногам камень привязали и сбросили за борт. Так вот, считай неделю она там рыб кормит. Только по купальнику узнали. Да ты не беспокойся, мы не стали трогать. Вот выздоровеешь, наденешь акваланг и сплаваешь сам, навестишь. Ох. Как красивая баба, так обязательно происшествие.

Романыч зажмурился от удовольствия. Судя по шрамам, на долю старого барбоса выпало немало приключений, связанных с красотками. Похоже, он сейчас начнет вспоминать одну из своих бесконечных историй.

– Так вот, Ковбой. После первой ходки это было. Откинулся я с кичмана весь на понтах…

Конечно, старикан говорил по-другому. Но как еще перевести на русский гремучую испано-англо-непонятно-какую смесь, с помощью которой он изъяснялся? То-то.

Я устроился на своем больничном ложе поудобней, чтобы иметь возможность выслушать очередную байку Романыча в полном комфорте. Увы, открылась дверь и в палату вошла медсестра. Она грохнула металлическим судном по столу и, не успел звон сойти на нет, рявкнула на Романыча, мол, больному нужен покой, нечего тут балясничать, позвольте вам выкатиться вон! Старик недовольно встопорщил усища, покряхтел и приложил свою ладонь к моей макушке:

– Ладно, Ковбой. В следующий раз расскажу, только напомни. Давай выздоравливай и поскорее отсюда сматывай. А то подохнешь тут, доведут до ручки докторишки хреновы. Адьес, амиго.

Романыч был таков.

Я почесал голову и вспомнил одну мелкую подробность из ночной битвы за Аню. Глазенки мужика, которому я откручивал башку у входа в бунгало. Вспомнил, скорее, не глазенки, а их тоскливо-удивленно-испуганное выражение. Точь-в-точь как у автоматчика, которому я вспарывал брюхо в пьяном бреду месяц назад. Хм… Глаза тоже, кажется, были точь-в-точь. И остальное… Во сне я закрывал веки мужику, который явился вскоре наяву. Да. Фантом из бреда превратился в реального человека. Я хорошо помнил нос с горбинкой, впалые щеки, трехдневную щетину на них, тяжелые складки у рта, подбородок… Нет, подбородок я не помнил. Но все остальное! Все было похоже. Или непохоже?

Черт!

Некстати разболелась голова. Напрягать память было лень, и я привычно потянул руку к опостылевшему чтиву на тумбочке… Оп! В руке откуда ни возьмись оказался «Хастлер». Не иначе Романыч о душевном здоровье друга позаботился. Соображает!

Так-с. Что новенького? Полистаем, почитаем…

Затаился очень просто – на всю наличность купил бутылку “Джим Бима” и выдул ее без остатка. Только алкоголь мог помочь в борьбе с животным страхом, пробившим насквозь. Когда мозги перестали соображать – сорок градусов внутри и сорок градусов снаружи быстро сделали свое дело – я кое-как добрался до самого дальнего пляжа и там под пальмами уснул. Вернее, захлебнулся тяжелой дремой. Несмотря на то, что мозг туманился и пенился, слух был обострен. До меня долетали все звуки, способные долететь до этого пустынного уголка. Уверен, если бы в ста метрах щелкнул курок, я моментально вскочил бы на ноги и отпрыгнул в близкие заросли. Все-таки в минуты смертельной опасности не так-то легко отключиться и…

Что такое?

Что?

Опять?

Где-то рядом заскрипел песок.

Кто может пробираться сюда?

Я попытался разлепить глаза и не успел сделать это. Вместе с щелчком совсем близкой собачки предохранителя, мое тело само, без посторонней помощи, без какой-либо команды из головы, нырнуло в скопление растительности, произраставшей неподалеку. Нырнуло с закрытыми глазами, наугад. Вынырнуло уже с открытыми глазами, но толку было чуть. Я бежал прочь, не разбирая дороги. Ноги сами несли меня куда хотели. Ничего с таким положением вещей я поделать не мог до тех пор, пока не оказался в густых, почти непроходимых зарослях бамбука или как его… В общем, кругом колосились джунгли, и только там, в беспросветном множестве цветов, листвы и колючек, я смог перевести дух и немного прийти в себя. Алкоголь выветрился из организма, голова начала соображать и как будто бы управлять исцарапанным телом, действовавшим до того на автопилоте.

Я затаил дыхание и прислушался к доносившимся звукам. Сквозь щебет птиц и шуршание листвы я расслышал далекий треск и шелест. Источник шума находился метрах в пятидесяти позади. Я обернулся и присел на корточки. Было ясно, что преследователь ориентируется по коридору из мятой листвы, оставленному мной. Надо перехитрить врага. Я на корточках тихо, осторожно пробрался на десять метров назад и отскочил в сторону, за близкое дерево. Там я замер.

Вскоре близкий шум подсказал, что – так и есть! – кто-то нехороший идет по моим следам. Как только мимо проследовал коренастый мужик с автоматом в руке, я прыгнул на него. Схватка длилась секунд пять, не больше. Автоматчик со вспоротым брюхом повалился на землю. Не имело для него никакого смысла таскать за голенищем сапога финский нож. Финкой, оказавшейся в моей руке совершенно закономерно, я и вскрыл его брюшную полость.

Есть!

В остекленевших глазах автоматчика на века застыло удивление напополам с ужасом. Я закрыл ему веки и, прежде чем забрать автомат, обшарил карманы убитого. Ничего примечательного я в них не обнаружил. Хм. Вот если бы там были какие-нибудь инструкции от Магды или полный список всех ее подручных, прибывших сюда… Нервный смешок пробил меня на мгновение и тут же исчез. Магда прибыла, ясный перец, не с одним громилой. Как минимум отделение нужно отрядить для успешной охоты на меня. А то и взвод.

Я покрутил в руке автомат странной конструкции. Где я мог наблюдать такой колченогий инструмент? В кино? Шмайсер? Эге-ге. Похоже, именно он. Нестандартное оружие для местного климата. К чему бы это?

До ответа я не додумался. До меня долетели отголоски далеких криков. Что-то вроде: «Ау, братец Иванушка!» Как будто кого-то искали… Черт! Искали поверженного вояку, не иначе.

Я сориентировался, в какой стороне остался пляж, и быстро зашагал в противоположном направлении, вглубь острова. Голоса оказались сзади и чуть левее. Я глянул на тонкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву. Угол падения света равнялся примерно семидесяти градусам в направлении от левого плеча к носку правого шлепанца. Я чертыхнулся: «Не мог обуться нормально,» и принял вправо, чтобы солнце било прямо в затылок. Движение в выбранном направлении обещало удаление от преследователей по самому краткому пути. Жаль, что идти придется в гору.

Я попер вперед и выше, при этом тщательно следя за тем, чтобы солнце все время оставалось позади меня. Заблудиться во время смертельной погони мне не улыбалось.

Прошло минут двадцать.

Обливаясь потом, задыхаясь, вспоминая прежнюю жизнь и просто матерясь, я добрался-таки до вершины покоряемой горы и порадовался. Я был на верхней точке острова один. Никакие посторонние звуки до меня не долетали. Однако расслабляться время не пришло. Я чуть порыскал по окрестностям и нашел то, что искал. Узкая тропинка вывела сквозь густой кустарник к поляне, полста метров на полста, бывшей стройплощадке. Поляна была как будто создана для ведения боевых действий. Пара полуразрушенных строений из серого кирпича плюс десяток железобетонных конструкций, разбросанных там и сям, удачно разнообразили ландшафт. Пострелять можно было в комфортных условиях. Залечь я приготовился около кирпичной будки, которая мирно осыпалась в верхней точке поляны. Вокруг будки был навален строительный хлам: какие-то металлические конструкции, бетонные столбики, обломки кирпичей и прочий шлак. Из-за мусора, изрядно поросшего травой, открывался превосходный вид на происходящее внизу. Бойцы, шедшие по моим следам, оказывались как на ладони. Причем выход на оперативный простор, то есть на поляну, был для них очень неприятен. Тропу зажимали с двух сторон плотные заросли кустарника, и рассеяться цепью вне пределов моей видимости они не могли. Для этого нужно было выйти на простреливаемую пустошь или вернуться назад, приблизительно метров на сто, и там, ориентируясь по компасу, пытаться обойти меня с тыла, но…

… но самое интересное я припас именно на этот случай.

Я еще раз окинул взглядом полянку. Когда меня обойдут с тыла, я горевать не буду. Я вспомню, что строили здесь двадцать лет назад не абы что, а, натурально, канатную дорогу. И – примечательная деталь! – дорогу построили, но использовать забыли. Меня Романыч как-то приводил сюда, демонстрировал памятник чужому головотяпству. Кому она нужна, эта дорога? Кто будет сюда подниматься? Вот спускаться, да. Очень весело. Романыч показал, как при наличии металлической скобы можно достичь подножия горы за одну минуту. Главное, пальцы не разжимать с испугу. Свист ветра в ушах ого-го какой будет.

Я вспомнил полугодичной давности спуск и улыбнулся. В конечной точке спуска будут ждать меня спасательная станция, десяток баров и полицейский участок, где дежурят сегодня мои сердечные друзья Таб и Вилли! А если двух друзей окажется маловато, сяду в их моторку и умчусь куда подале.

Я, согнав улыбку, пожалел, что нет возможности пристрелять перед боем, как положено, автомат. Каждое оружие имеет свои особенности, и знать их желательно до того, как они свалятся на твою голову. Может, у автомата пули вылетают в обратном направлении. Шутка. Уже нервное…

Сколько будет преследователей?

Сколько патронов у меня?

Да.

Я покрутил головой.

Отвык, расслабился, совсем тюфяком стал. Первым делом надо было проверять магазин на наличие боезапаса, а не лазить по чужим карманам.

Я подержал на весу автомат и прикинул, что магазин, похоже, полон. Значит, удирать к друзьям-копам сейчас не время. Ни к чему. Сначала поиграем в войнушку, выясним сколько воинов отправила за мной Магда. Если их количество окажется незначительным, перейдем в наступление, а там…

До меня долетел чуть заметный шелест травы. Даже не шелест, а предчувствие шелеста. Слух был напряжен до предела и улавливал самые незначительные колебания воздуха. Я приподнял голову и увидел крадущегося по поляне бойца в камуфляже. Сзади него стоял второй, внешне близнец первого. Стоял не просто так. Он внимательно, сектор за сектором, ощупывал глазами заросли и конструкции вокруг меня. Автомат в его руках был готов к стрельбе. Полусогнутые ноги, словно сжатые пружины, ждали сигнал опасности. В любой момент боец мог отпрыгнуть назад, в спасительные кусты, и оттуда облить меня с ног до головы свинцом. Мастера. А меня вот в джунглях воевать не учили. Жаль.

Я привстал на колено, осторожно поднял автомат, прицелился и с тридцати метров короткой очередью свалил ближнего ко мне специалиста. Тот, несмотря на всю свою ученость, рухнул как подкошенный. Без звука расслабил ноги и мешком опустился прямо под себя. Хороший признак. Боец был сражен наповал.

Я перевел ствол в сторону второго и… Так и есть. Того в пределах видимости не оказалось. Тут же вокруг меня защелкали пули. Я упал плашмя на землю и откатился в сторону метров на пять. Там, за очередным железобетонным блоком, я мог в относительной безопасности перевести дух и подготовиться ко второму акту боевых действий.

Стрельба, суматошная и беспорядочная, тем временем прекратилась. Враги, похоже, решали, какие шаги предпринимать. Я глянул на часы и зафиксировал время с точностью до секунды. Если война будет вестись по всем канонам стратегии и тактики, через три минуты меня возьмут в кольцо. Не плохо было бы приготовиться к такому развитию событий. Я порыскал взглядом вокруг себя и увидел то, что искал: металлическую скобку.

Надо запомнить место.

Через минуту снова раздались выстрелы. Стреляли в мою сторону из двух стволов. Впрочем, стрельба была не прицельная, палили в белый свет как в копейку. Видимо, прикрывали группу захвата. Я выглянул из-за блока и – так и есть! – увидел бойца, который, забирая вправо от меня, бежал от тропы к недалекой траншее. Траншея давным-давно осыпалась, заросла травой, но была способна укрыть хоть дюжину вояк. Добравшись до туда, боец запросто мог устроить мне развеселую жизнь. Я прицелился и плавно нажал на спусковой крючок. Мишень, громко вскрикнув, кубарем покатилась по траве и, совсем мне не видная, затихла. В ту же секунду все пространство вокруг засвистело, защелкало. Меня обсыпало щебенкой, грунтом, еще какой-то дрянью. Я снова перекатился вправо и рассмотрел поле боя. Метрах в двадцати, между мною и стрелявшими, нервно колыхалась трава. Видимо, парниша был ранен и теперь приходил в себя, боролся с болью, прощался с жизнью и… что там еще можно делать?

И что будут делать его друзья?

С противоположной стороны поляны прекратилось всякое шевеление. Отступили? Вряд ли.

В унисон моим мыслям та сторона разразилась автоматным огнем и снова затихла.

Прошло ровно две с половиной минуты.

«Сколько же человек в погоне? – задался я в который раз интересным вопросом. – Двоих завалил, еще двое постреливают в мою сторону. А остальные? В общем икс минус четверо в это время обходят меня с тыла. Если не заблудятся, скоро будут здесь.»

В подтверждение случившихся со мной умозаключений совсем рядом послышалось сопение. Я как ящерка скрючился, распластал свое тело меж железок и сучьев, затаился мышкой-норушкой и пронаблюдал камуфлированного автоматчика… потом второго, третьего… десятого… девятнадцатого… Они тихо переговаривались на немецком… Вооружены были шмайсерами… Их мощные башмаки с литой подошвой оставляли отчетливые отпечатки на жирном грунте в метре от моего лица…

Совсем, как в кино про зори здесь тихие.

Бойцы меня не заметили. Вышли на поляну и недоуменно огляделись. Я же поискал глазами трос над собой, потом перевел взгляд вниз в поисках скобы (где-то рядом валялась эта фиговина… где же?.. только что видел!.. где она, черт?!!!) и…

– Здравствуй, красавчик, – вкрадчивый женский голос заставил меня зажмуриться. Тут же в мой висок уперлось холодное дуло пистолета. – Ты проиграл.

– Да, – я кивнул головой.

– …твою мать. Может, зенки откроешь? Хватит валяться свиньей, – голос был уже не женский, а спитой, прокуренный.

Меня саданули тупым ботинком в бок. Будут избивать, пытать, мучать? Я не Марат Казей, я молчать не буду. Я осторожно просунул руку себе за спину – там был пистолет – и…

…в моих распахнувшихся глазах сиянием десятка солнц вспыхнуло удивление напополам с радостью. Надо мной стоял Романыч и пихал меня в бок своим ботинком:

– Ковбой, сучье вымя! Ты почему не у Теда? Я тебя, как человека, попросил помочь, а ты, собачий вертихвост, выходит, болт забил на мою просьбу. Как блядей на тачке катать, так ты первый, а как с ремонтом помочь, так тебя нет! Ты что, не мог предупредить?

– А-а… Э… Ты чего?

– Я тебе дам чего! Обещал помочь с ремонтом тачки? Обещал. Теперь бегом дуй к Теду! Он там с тачкой тра-та-та, а ты в это время здесь тра-ля-ля…

Дальше без перевода.

Я похлопал ушами, поморгал глазами, кое-как принял на себя управление собственными конечностями и тяжело встал. Организм, минуту назад переживший смертельную схватку с пьяным кошмаром, подчинялся с большим трудом. Меня мутило и шатало.

– Замечательно ты надрался, – квалифицированно оценил мое состояние Романыч. – Давай-давай, шевелись, пьяный поросенок.

Он приобнял меня за плечи, и я, поддерживаемый другом, медленно побрел назад, к отелю. Что там меня ждало?

Что?

Это был рядовой солнечный денек, точно мной не установленный. То ли июльский, то ли июньский, а может и майский. В чем я был более-менее уверен, так это в номере года. Тысяча девятьсот девяносто девятый, кажется. Ну да ладно.

Это был обычный день без счета и имени. Я, как полагается, восседал в шезлонге и одним глазиком поглядывал на прибой, другим – косил на моложавую соседку сбоку, такую аккуратно подкрашенную брюнетку. В руке звякал ледышками хай-болл с лонг-айлендом… В общем, радовался я жизни и между делом строил планы на вечер. Соседушка тоже, как будто, питала иллюзии относительно совместного со мной времепревождения. Ее взгляд, скрытый под солнцезащитными очками и как будто устремленный к горизонту, нет-нет да съезжал в мою сторону. Знакомая история. Сорок лет, разведена, приехала на курорт развеяться и, как только нечто мужское оказалось под боком, чего-то аморального захотелось…

– Ковбой, твою мать! – прервал умопостроения простуженный голос Романыча.

Романыч (по паспорту Рамон Луис Мария Эстеллер) был владельцем отеля, в котором я бросил якорь. По совместительству этот старый латинос исполнял почетную обязанность моего лучшего друга и личного менеджера. Еще он метил меня в свои наследники. Одним словом, классный дедок.. При первой нашей встрече он мне четыре зуба табуретом выбил. Это в свои-то шестьдесят годков! Я тоже в долгу не остался, сместил Романычу почки на пять сантиметров ниже и пару ребер поломал. Теперь старикан предсказывает редкие бури лучше любого барометра.

Да, весело мы с ним знакомились.

Знакомство случилось чуть больше года назад, когда я совершенно случайно оказался на Сан-Марко, небольшом островке в тысяче миль к юго-востоку от Флориды. В ту пору я ездил с курорта на курорт, восстанавливал силы и между делом приценивался к недвижимости. В голове бродили умные мысли по поводу вложения средств в надежное и прибыльное дело, как то: гостиничный бизнес, туризм и прочая похабень. За пару дней я облазил все сан-марковские окрестности и только народ распугал сумбурными расспросами. Помнится, выпытывал у гостиничных заправил норму прибыли и величину налоговых отчислений. Откуда я мог знать, что всеми отелями на острове заправляют бывшие жулики с материка, то есть из Штатов? Местный пипл был хоть и остепенившийся, но со своими представлениями о прайваси. Признали они во мне нехорошего человека из тех мест, где располагается ненавистное им ФБР. Естественно, послали ко мне самую забубенную голову в округе, чтобы учинила она (голова с кулаками, то бишь) разбор полетов. И вот, как-то вечером подсел ко мне в кабачке вислоусый старикан, вылитый мексиканский бандит из довоенных вестернов. Этот черно-белый (очень загорелый и очень зубастый) дедок по-хозяйски расположился за моим столиком и во всеуслышание сообщил, что я есть нечто вроде флаффи. Английский я тогда просекал слабо и замысловатую фразу в полсотни слов пропустил мимо ушей. В голове осталось только: «Эге, да меня оскорбляют!» Мне показалось, что слово «флаффи» ни в коей мере не может быть комплиментом. Пришлось треснуть собеседника по жбану. У того с ответом не заржавело. Посредством подручного табурета дедок лишил меня четырех передних зубов. В общем, слово за слово, вылетел дедуся из кабака. Тут же местные мучачос отправили меня вслед за ним. Но своего во мне признали. Как объяснили утром на приеме у стоматолога, агенты ФБР так себя не ведут, зубы где попало не теряют. Не потому, что такие шустрые, а потому, что драться не любят. Исчезают в неизвестном направлении…

С колоритным дедком я, конечно, скорешился. Рамон (а это был он) к моему большому удивлению оказался владельцем фешенебельного отеля в пять этажей, дюжины бунгало и полукилометра береговой полосы. Все его хозяйство называлось «Санни Клаб» и предназначалось для отдыха солидных людей, большей частью одиноких. Каким образом мексиканский головорез выбился в большие люди, до сих пор ума не приложу. Так вот. В честь замирения случился у нас с Романычем банкет, ближе к концу превратившийся в дружескую попойку. К ее середине мой новый друг уразумел по какой причине оказался в его кильватере простой русский паренек, какие-такие грандиозные планы привели паренька на остров и в какого рода бизнес хочет паренек окунуться. Романыч тут же растолковал, что я есть бараний осел (ослиный баран?), который хочет окунуться в дерьмовое болото вони… болото вонючего дерьма?… болотные дерьмо и вонь?… Хм… Местную разновидность инглиша, повторяю, просекал слабо, тем более в замысловатой интерпретации Романыча, мужика простого, образованием необремененного. В общем, он мне доходчиво объяснил, что владеть отелем – значит упереться рогом и пахать с утра до утра. Я же, лентяй и сибарит, на трудолюбивого быка был похож только в одном месте. Поэтому, прийдя утром в себя и вспомнив в общих чертах услышанное накануне, я сыскал Романыча и столковался с ним на следующем варианте: я ссужаю старой латинской обезьяне пятьдесят штук грина, за что это человекоподобное выделяет мне двухкомнатный номер под ПМЖ (постоянное местожительство, кто не знает). Также мне открывают свободный и совершенно бесплатный доступ в ресторан при отеле. Выпивка за мой счет. Все разумно, да?

Я тоже решил, что очень разумно. Отстегнул полста косарей старикану и стал жить-поживать. Вскоре ко мне прикрепилась кликуха «Ковбой», почему – не знаю. Старый хрыч же, нализавшись как-то виски, поделился со мной сокровенным: в свое время в техасских и аризонских тюрягах он проходил под погонялом «Манкей», то бишь обезьяна. Хотя старикан был убежден, что это «Мужик-ключ», что-то вроде «Кремня». Но я-то знаю, что подразумевали американские урки.

В общем, в тот злополучный день позвал меня Романыч своим простуженным (с очередного перепоя, наверное) голосом:

– Ковбой, так-то тебя и так через вот так, ползи сюда.

Я сделал вид, что непристойная фраза ко мне отношения не имеет. Рядом возлегала дама, возможная хранительница моего сердца на ближайшую неделю. Нужно было сохранять достоинство. Я звякнул льдышками в коктейле, хлебнул чуток и прикрыл глаза. Получилось весьма аристократично.

Прибой пенился, как всегда, могуче. Девицы кувыркались в набегавшей волне, как обычно, весело. Соседка поглядывала на меня, как положено, с интересом. Я млел в предвкушении первых минут знакомства, учтивых и сладких:

– Замечательно выглядите, мисс.

– Спасибо. Вы тоже в большом порядке.

– Ах, оставьте… Судя по загару, вы здесь недавно.

– Да, вчера прилетела.

– О, я вам завидую. У вас все впереди.

– А что именно, если не секрет?

– Ковбо-о-оой! – нечеловеческий рев вернул меня из романтического будущего в прозаическое настоящее. Вернул культурно, без матюков. Я вздохнул: «Знакомство будет нестандартным. Что ж, в жизни всегда есть место импровизации,» и повернулся к соседке:

– Жаль, но придется вас покинуть..

Соседка окончательно перевела взгляд на меня и, приподняв очки, отутюжила мою заплывающую жиром, но по-прежнему впечатляющую мускулатуру. Боже мой, утюжила глазами неестественной синевы и глубины! Океан! Два океана!

– Покинуть? – удивилась она.

– Да, Ковбой – это я. Глупое прозвище. Прикрепилось еще с Голливуда, никуда не деться.

– Голливу-ууд? – черная челка колыхнулась, а волшебные глазки неестественно округлились. Если б я добавил: «Кстати, меня зовут Арнольд», глазища попросту вывалились бы из глазниц, растеклись бездонной синевой по пляжу. Хорошо, я парень скромный, просто сообщил:

– Три года снимался в вестернах. Увы, падение с лошади, тяжелая травма…

Я неловко поднялся с шезлонга, развернулся к даме анфас и… Очень приятно. Ее взгляд прилип к моему героическому шраму на правом плече. Я мило улыбнулся:

– Надеюсь, вижу вас не последний раз.

– Да-да, – захлопала она порхающими туда-сюда ресницами.

– Вечером вы танцуете?

– Не знаю. Наверное, да.

– Тогда до встречи в дансинг-холле.

Я сделал даме ручкой и, чуть заметно прихрамывая (не подумайте чего, просто ногу отсидел), пошел к Романычу. Старый цыган стоял на веранде своей асиенды, или как ее там, в общем, конторки, и прочищал глотку для четвертого рева. Не успел.

– Чего орешь?

– Ковбой, надо помочь. Такое вот дело…

Я хмыкнул: «Мастак ты на всякие дела, никакой личной жизни,» и задохнулся. Дыхание сперло, как будто по животу заехали рельсом. Метрах в десяти позади Романыча выгружала свой багаж…

…М А Г Д А !!!!!

В волосах зашевелилось, в голове помутилось, в груди парализовало, в животе заурчало, в коленях задрожало, в пятках застучало. В общем, вся физиология рухнула под откос…

Сколько времени продолжалась несуразица с организмом, не помню. Чуток я пришел в себя только при словах:

– …Ну как, готов? Давай.

Романыч хлопнул меня по плечу и направился к таксомотору, чтоб помочь новой постоялице разобраться с багажом.

Я кое-как разогнал туман в глазах и сфокусировал взгляд на Магде. Сделав два шага в сторону, я оказался за пальмой, откуда завороженно пронаблюдал, как само воплощение зла в юбке, как подруга смерти и сестра несчастья, загружала бедолагу Пепе. Гостиничный бой чуть не рухнул под тяжестью пары чемоданов, увесистой грозди сумок и какой-то легкомысленной коробчонки с бантиком. Хорошо, Романыч вовремя подскочил к пацану и отобрал один чемоданище. Ухватистый у меня дружок оказался, зря, что ли, Рамон, Луис и Мария в одном лице? Перекинулся Романыч с Магдой парой слов и засеменил к бунгало номер восемь, самому ближнему. Бедняжка Пепе, покачиваясь на ножках-спичках, побрел за ним. Завершила процессию Магда. Ее легкомысленный наряд – бледнорозовое платьице в бантиках и рюшечках, белая широкополая шляпка и босоножки на высоченных каблуках – слабо вязался с моим представлением о ее звериной сущности. Магде больше подходили рваный тельник, бескозырка на макушке и граната, зажатая в зубах. Или черный эсэсовский костюм с рунами в петлицах, фуражка с черепушкой над козырьком и стек в лайковых перчатках. Меня пробила дрожь. Бр-рр!

Как только ходячее послание Сатаны скрылось из поля зрения, я начал соображать.

Магда приперлась сюда, факт, не на файф-о-клок и не на отдых. Зачем? Ответ ясен – превратить Арбалета в прибрежный песчаник, в труху, в субэкваториальную пыль. Не радостно. Не долго музыка играла, не долго фраер загорал. Пора озаботиться сохранением самого себя.

Я быстро поднялся в свой номер, запер дверь на ключ и огляделся. Лихорадка суматошных мыслей пробила меня.

Буду отстреливаться! Русские не сдаются! Банзай!

Где-то должен валяться пистолет. Где? Кажется, в последний раз видел его, когда двигал шкаф. Точно. На Новый год у шкафа отвалилась ножка, и пришлось использовать пистолет как временную подпорку. Так. С оружием проблема как будто разрешилась.

Я выдернул пистолет из-под шкафа. Многоуважаемое сооружение рухнуло прямо на меня, больно ударило по плечу и превратилось в груду досок. Я кисло подумал, что Романыч будет очень долго и очень громко выражать неудовольствие. Бог с ним. Нужно действовать, а не жалеть о содеянном.

Пока эта дурочка достанет из чемодана базуку и снарядит ее по всем правилам службы РАВ, я десять раз успею собрать вещички, вставить в пистолет обойму и свалить в аэропорт. Сегодня вечером должны быть два рейса. Одним из них мы отправимся далеко-далеко… В Новую Каледонию, на Землю Франца Иосифа, куда угодно, хоть на Океан Бурь… А деньги? За деньгами нужно заскочить в банк! Бегом!

Я окинул разворошенный нумер прощальным взглядом, сглотнул комок, подступивший, как полагается, к горлу, и помчался к банку. Помчался, проклиная себя за несусветную лень, по причине которой не удосужился завести пластиковую карточку. Был уверен, идиот, что на этом острове она никогда не пригодится.

Бег занял двадцать минут, по истечении которых я уперся носом в закрытую стеклянную дверь.

Выходной. Субботний день, после обеда.

Всем привет. Побег отменяется.

Я стукнул лбом о бронированное стекло, перевел дыхание и сделал попытку предположить, что появление Магды – случайность, нелепое совпадение. Белобрысая дурочка приперлась сюда не по мою душу, а просто отдохнуть, расслабиться. Бывает же такое. Надумал человек развеяться, покумекал так и эдак, посетил турагентство и купился, как я когда-то, на байку о райских Карибах. Что дальше? Тур приобретен, бунгало-люкс оплачено, а Романыч, единственный карибский партнер немецкой турфирмы, довольный потирает руки. Кстати, с бундесами связаться я его надоумил. Дебильная идея. За целый год побывало в «Санни Клабе» полтора десятка бюргеров, не больше. А пиво на острове, доложу я вам, исключительно баночные «Курс» с «Будвайзером». Какой тут может быть отдых? Шайcен!

И все-таки, что здесь делает Магда?

А может, это совсем не Магда? Победила какая-то белобрысая девчонка на конкурсе «Двойник Магды 98» и получила приз – романтическое путешествие куда подальше с глаз долой. Бывает же такое, а?

Верилось в совпадения с трудом. Даже совсем не верилось. Но что делать? Забыть о наличии мозговых извилин в голове и положиться на слепую волю случая? Поверить в роковую цепочку случайностей и совпадений, оскорблявшую разум любого, знакомого с теорией вероятности? Предположить, что появление Магды – очередная ухмылка Судьбы, никак не связанная с моей жизнедеятельностью? Да! Да!! Да!!!

Денег в кармане было всего-ничего, и срочно покинуть остров не получалось. Во всяком случае, до понедельника ни срочно, ни медленно никуда я деваться не мог. Оставалось одно: успокоиться и затаиться.

Остров Сан-Марко дарил круглосуточные блаженство и покой на протяжении одиннадцати месяцев лета. Такую красоту, конечно, без внимания не оставили. Ежедневно стада, стаи и парочки отдыхающих приземлялись в местном аэропорту, разъезжались по прибрежным отелям и спустя некоторое время загоревшие, посвежевшие возвращались в аэропорт и улетали. Улетали, оставив после себя энное число денежных знаков. Куда же девались эти интересные бумажки? Похоже, в единственный на острове банк, диспозиция в котором, друзья мои, была очень эротичной.

Представьте: безлюдная площадь в центре маленького островного городишки. У входа в банк скучает охранник с ржавой «береттой» в кобуре. Полдесятка клерков протирает штаны в операционном зале. Еще один охранник тихо дремлет в депозитарии. Все! Никого больше!

Руки чесались невтерпеж, в пятой точке свиристело и зудело, но я сам себя осаживал: «Стоять, Сашка!» Гамлетовский вопрос «Брать или не брать» был решен с самого начала.

Не брать!

Я – простой курортный лох, прикативший сюда отдохнуть, поплескаться в открытом водоеме, загореть чуток, расслабиться… И какое мне дело до туземного банка? Никакого. Тем более, отдыхающий люд в большинстве своем расплачивался не кэшем, а пластиковыми карточками.

Наплевав на банк и систему безналичных расчетов, забыв криминальное прошлое, воплощая собой саму добропорядочность, я каждый день в трусиках и маечке шествовал на пляж. Там я первым делом предавался старинной русской забаве – плаванию за буйки. Уплывал метров за триста от берега, минут пятнадцать качался на бирюзовой глади и возвращался назад. Народ дивился моей бесшабашной удали и тихо, по-хорошему завидовал. Русский на Сан-Марко был я один, остальные – законопослушные американцы, плавающие чуть лучше топора. В общем, знай наших! Под обстрелом восхищенных дамских взглядов – смельчак! богатырь! матерый человечище! – я брал коктейль в пляжном баре и основательно располагался под каким-нибудь навесом. Восседал там в шезлонге, разглядывал горизонт, океанскую волну и разнообразных девиц, спорящих с этой самой волной. В три пополудни я возвращался в недалекий, метров сто от пляжа, отель. Там, в уютном ресторанчике на гостиничной веранде, я набивал подрастающее брюшко всякими национальными кушаньями. К какой конкретной национальности эти кушанья принадлежали, было большой загадкой. На все дотошные расспросы узкоглазый шеф-повар заведения отвечал уклончиво, мол, кастрюля круглая, что положишь, то получится. Главное, чтобы получилось съедобно. Не согласиться с ним было нельзя.

После обеда я либо дремал пару часов в номере, либо шел на пляж, где опять-таки дремал под навесом те же самые пару часа. С наступлением темноты, почему-то всегда внезапным, я втискивался в белые штаны, надевал рубаху-распашонку и отправлялся в дансинг-холл. Там меня поджидали романтические приключения в виде симпатичных американок, добравшихся до возрастного рубежа «ягодка опять». Эти дамы, вырвавшиеся на две недели долгожданного отдыха, были беспечны, жизнерадостны и сексуально агрессивны. Меры ни в чем знать не хотели и в большинстве своем уважали позиции номер раз, пять, двенадцать и тридцать семь из пособия «Секс для чайников», причем по два раза за ночь. Вау!

Веселился, в общем, и на судьбу не жаловался.

Я воплощал в жизнь хрустальную мечту: с вечера до утра разные веселые дела имени Шуры Мурина, а с утра до вечера – посиделки на берегу океана в тягостных размышлениях о смысле жизни.

У меня это здорово получалось, особенно поразмышлять. Я пришел к выводу, что нет в жизни никакого смысла. Абсолютно никакого. При соблюдении следующих условий:

– в банке лежат двести тысяч Ю Эс Дэ*;

– номер в отеле и еда в ресторане оплачены на полвека вперед;

– ты красив, здоров, ого-го каков в темное время суток и…

Впрочем, для счастья вполне достаточно.

Я глянул на часы. Оставалось минут пять до приезда Ханса. Он мужик пунктуальный, никогда не опаздывает. Если сказал, что будет через сорок минут, значит будет.

Магда все-таки оказалась бабой с пониманием. Впрочем, может понимания добавил ствол пистолета, упертый в бок, когда она рассказывала Хансу по телефону про злодея Арбалета, припершегося в квартиру поздно ночью и тут же подстреленного ею собственноручно.

– Труп куда девать? – выпытывала Магда у Ханса. – Он тут все кровью забрызгал. Ужас.

– Жди. Через сорок минут приеду, – сказал Ханс и повесил трубку.

Прошло тридцать пять минут. За это время я перетянул покрепче веревки на конечностях Магды и затолкал ее в ванную. Потом разбил телефонный аппарат вдребезги, запер дверь квартиры, спустился вниз, сел в красный «БМВ» (как и ожидалось, это был автомобиль Магды, сама раскололась), завел движок, чтобы не околеть на морозе, и начал ждать приезда Ханса.

Магда предупредила, что с ним обычно ходит один телохранитель (как же, знаю его, тупой, но резкий Хельмут), но сегодня, наверное, прихватит еще одного здоровячка, чтобы ворочать мой труп. Ладно. Один будет телохранитель или два – мне все равно. В моем распоряжении будут две секунды. За это время у меня из ствола вылетает пять пуль. Две-три должны попасть в цель – в умную, светлую, блестящую голову Ханса, а дальше…

Я подъехал вплотную к подъезду и включил ручник.

Подъедет Ханс и прямо к подъезду машину поставить не сможет. Придется ему немного недоехать и пешком пройти мимо меня. Я выскочу и метров с двух-трех, думаю, попаду в голову. В торс стрелять бессмысленно, Ханс даже мыться ходит в бронежилете. Опасается.

Я тоже порылся в гардеробе Магды и нашел искомое, но, увы, непотребно микроскопического размера, к тому же с какими-то легкомысленными вытачками на груди. В общем, не полез на меня бронежилет тщедушной Магды. Плюнул я на все предосторожности и решил идти на последнее дело налегке. Прорвемся. Иначе быть не может. Что это?…

Ханс едет!

Мимо меня – я еле успел пригнуться – прошелестел серебристый «Мерседес «. Я стер со лба испарину, сглотнул слюну, чуть приоткрыл дверцу, через которую собрался выскакивать наружу, и сквозь суматошный стук сердца попытался услышать шаги. Ага, идут. Я сгруппировался и выскочил из машины.

Есть!

Я вскинул пистолет и три раза выстрелил из зажатого в правой руке «Кольта» в Хансовское лицо, оказавшееся в полутора метрах от меня. С такого расстояния я не мажу. Кровь брызнула на меня, на его охранников – трех! мордоворотов. Пока они вскидывались, переваривали происшедшее, лезли в карманы за пушками, я сделал еще по пять выстрелов из «Кольта» и из «Макарова», зажатого в моей левой руке. Как в кино про ковбоев. В общем расстрелял я хладнокровно всех четверых гангстеров – нечего тут шляться по Москве! и заскочил обратно в машину. Как только я снялся с ручника, лобовое стекло покрылось мелкой сетью трещин с круглым отверстием посередине, а к правому плечу как-будто приложили раскаленный прут. Нет, как-будто по правому плечу с размаха ударили раскаленным ломом. Я откинулся назад. Боль чуть не лишила меня сознания. Однако правой ногой я выжал газ, а левой рукой, схватившейся было за правое плечо, успел вывернуть руль и скрипя, визжа колесами, помчался прочь.

Что это было?

Раздался еще один противный хлопок.

Э-э-э, стреляют!

Кто?!

Я всех уделал!

Я вывернул на проспект и только оттуда заметил парнишку с винтовкой в руках. По мне лупил, снайпер. Хорошо, что с меткостью у него было неважно. Только одна пуля в цель попала. Что такое? Заскакивает парнишка в черную «восьмерку», и мчится она за мной? Опять погоня? Черт!

Все должно было быть по-другому. Расстреляв Ханса, я собирался не спеша двинуть в сторону Белорусского вокзала, приобрести там билетик до Вюнсдорфа и завтра утром пересечь границу. А тут оказывается открыли сезон охоты на молодцов вроде меня. Непорядок.

Я стал лихорадочно прикидывать, откуда взялись любители свежей арбалетинки. Непонятно. Не должно было быть такого, но вот нате! Смотрите в боковое зеркало: догоняют!

Что за жизнь? Опять удирать, а руль в руке ходит ходуном.

Острая боль пронзила правую часть тела. Я почувствовал легкое головокружение и перевел взгляд с дороги на свое плечо. Кровь хлестала, как из ведра. Через пять минут, если не сделать перевязку, уплыву далеко-далеко по обморочным волнам прощающегося с реальностью сознания.

Я свернул с проспекта к какому-то серому зданию без окон и дверей, не иначе, фабрике. Спокойно направил машину на железные ворота и вышиб их с адским грохотом. Я вкатил, распугивая бабулек-вахтерш, на территорию теперь уже точно какого-то комбината. Попетлял по узким внутрифабричным проездам и, когда преследо­ватель исчез с плоскости бокового зеркала, остановил машину. Я быстро вылез наружу и устремился к загодя примеченным открытым дверям в трехэтажном домишечке, притулившемуся к махине производственного корпуса.

За дверьми была лестница. Зажимая рукой рану, я взбежал по ней на последний этаж, где обнаружил какой-то длинный гулкий коридор. Куда он вел? Неизвестно. Пошел я по коридору, роняя капли крови на пол и туго соображая, что сие очень досадно. Найдут по кровавым следам меня преследователи и сделают телячью отбивную, бифштекс с кровью. Ладно, плевать. Перетянуть бы только рану. Крови я потерял достаточно Сейчас начнутся глюки.

Я добрел, шатаясь, до конца коридора и подергал ручку двери. Заперта. Ключей нет. Что делать? Соображай. А голова кружится, кружится, кружится. Стоп. Сознание на несколько секунд просветлело. Я пнул дверь ногой. Дверь распахнулась. За дверью ничего не оказалось. Почти та же самая лестница, но вниз.

Закрыл я дверь за собой, сел на корточки, стянул с себя куртку, потяжелевший от впитавшейся крови свитер, потом майку и чуть не потерял сознание окончательно. Трупов я в своей жизни повидал много, но собственная рана – это, доложу вам, зрелище не для слабонервных. Хорошо, пуля прошла навылет. Не иначе, случился калибр семь шестьдесят два. Так. Значит, прошла пулька навылет, и что теперь с костью? Задета или нет? Рука не шевелится. Боль нестерпимая корежит правый бок. Может, пара хрящиков и раздроблена. Печально. Как же затянуть это хозяйство? В каком месте жгутом перетягивать? Вокруг шеи затянуть потуже? Интересная мысль, своевременная…

Разорвал я майку, обмотал как смог две раны гнуснейшего вида. Развороченное мясо выглядывало наружу, кровь сочилась толчками. Сдохнуть можно было от омерзения. В общем, сделал я себе перевязку и вдохнул побольше воздуха, чтоб сознание ненароком не потерять. Вскоре я услышал частый грохот шагов по коридору. Это за мной.

Взял я в левую руку «Макаров», найденный у Магды, заменил с помощью зубов обойму. Приготовился.

Как только дверь распахнулась – шесть выстрелов в упор и два готовых тела на полу.

Я тяжело встал, забрал у убитых оружие – два «ТТ», потом вгляделся в лицо одного из них. Странно. Кажется, я его видел. Точно. Это охранник, которого я хотел проверить на резкость. Как он здесь оказался? Откуда? Мамон решил мне отомстить? Но как? Как он смог вычислить меня? Я вчера чисто оторвался от погони. Никто не следил за мной после того, как я утопил два Мамоновских экипажа. Черт! Что-то здесь не так.

Я медленно спустился по лестнице вниз, но дошел только до второго этажа. С улицы послышались голоса: «Искать в этих зданиях! Первому отделению прочесать цех, второму – административный корпус.»

Что?!

Я прислонился спиной к стене. Если преследователей считают отделениями, живым мне отсюда не выйти.

Я с большим трудом удержал себя на поверхности сознания, развернулся и, тяжело ступая, начал подниматься обратно. Оборону я там смогу продержать три минуты. Потом…

А это что такое? Я толкнул неведомо откуда возникшую дверь и подумал, что со зрением начались проблемы. Все вокруг туманилось, пропадало, появлялось, снова пропадало. Ладно. Что там за дверью? Она открылась и показала какой-то очередной коридор.

Пройдем по нему, деваться некуда.

Я посмотрел под ноги. Ага, кровь с меня уже не стекает, но вот башмаки оставляют подозрительные следы. Учтем. Я прошел вперед по коридору и за очередной дверью оказался на просматриваемой со всех сторон стеклянной галерее. Понятно. Галерея вела из администра­тивного корпуса в производственный. Мне надо туда. Среди станков и агрегатов легче затеряться. Я глянул вниз и обомлел. Подо мной стояло пять милицейских машин. Туда-сюда сновали сосредото­ченные мужики в касках и бронежилетах. Рядом с массивным дядькой в малиновом берете топтался – не может быть! – Мамон.

Милиция заодно с Мамоном? Это какой-то бред.

Я постоял, переваривая происшедшее. Не переварил. Перевел дух и, неловко ступая потяжелев­шими ногами, потрусил по галерейке, видный всем и каждому, в производственный корпус. Охотники за мной, удивленные такой наглостью, ничего не сделали, молча проводили взглядами. Только когда я скрылся из поля их зрения, прозвучали звучные хлопки выстрелов. Но я был недосягаем. Пока.

Сколько времени я мог отбиваться от сводного милицейско-бандитского отряда? Минуту? Две? Знаю точно, что недолго.

Вот только интересно, как же я подставился? Как?

Внизу загромыхал матюгальник, предлагая сдаться.

Хорошая мысль, но кажется, Мамон пленных не берет. Шлепнут меня при попытке к бегству, а жить-то хочется. Я медленно побрел вдоль каких-то труб.

Печально заканчивалась моя история, на минорной ноте. Сейчас вот дали минуту времени на размышления, а потом будет штурм, будет маленькая победоносная войнушка – сорок против одного.

Стоять. Это что такое?

Я увидел в белой, симпатичной такой трубе нечто, похожее на отверстие. Точно. Труба вентиляции. Куда она выходила? Я проследил взглядом и обнаружил, что труба вела куда-то прочь из цеха.

Делать нечего. Вздохнул я, по стремянке поднялся к трубе и полез вовнутрь, стараясь не испачкать своей кровью окрестности. Кажется, получилось. Прополз по трубе метров сто, потом куда-то свалился. Оказался в очередном ангаре, пустом, холодном, гулком. Я огляделся. Труба вела куда-то дальше, а я валялся на куче песка под люком. Странная труба, сплошные люки. Наверное, она все-таки не вентиля­ционная. А какая?… Труба для Арбалета… Арбалет в трубе… Мое дело – труба.

Стоп. Теряю сознание? Надо вдохнуть воздух, прислониться к стене и перевести дыхание. Еще вдох… Еще… Ага. Есть. Кислород пошел к мозгам. Начинаем соображать.

Вычислят меня где-то минуты через две. За это время надо свалить еще дальше. Куда? Я подошел к двери и сквозь щель увидел милиционеров, окруживших здоровенный корпус и ожидающих, когда выйду я с задранными вверх ручонками. Пусть ждут. Я пошел в другую сторону. Черт. Дверей там не было. Опять по той же трубе просачиваться дальше? Впрочем, есть предложение лучше.

Я вцепился левой рукой в тяжелый люк на полу и отодвинул его в сторону. Пробираться по трубе можно сколь угодно долго, но с территории завода она вряд ли выведет. А вот канализация на то и рассчитана, чтобы всякий мусор сплавлять с глаз долой. Попробуем просочиться наружу таким способом.

Попробовал.

Провонял при этом, но все-таки попробовал. Протопал я, постоянно поскальзы­ваясь и погружаясь в грязную жижу, с полкилометра сплошной холодной темноты и грязи. Потом почувствовал, что грязь медленно поднимается до колен, до пояса, до груди, захватывая могильным холодом дух и останавливая сердце. Тело заломило, заныло. Я поднял негнущуюся отмороженную левую руку и нащупал потолок. Вот он, был совсем рядом. Канализационный ход уходил вниз. Еще десяток шагов, и я окажусь по макушку в дерьме. Возвращаться назад? Подстрелят. Тонуть здесь? Неприятно. Я прислонился к стене и услышал шум воды. Не грязи, булькавшей вокруг, а именно воды. Всплеск, журчание, как будто где-то рядом пробивался наружу весенний ручеек. Я сделал пяток шагов, с трудом стараясь удержать свои две дыхательные дырки выше уровня окружающего дерьма. Вроде как получилось. Теперь точно впереди меня журчало нечто. Я набрал в легкие воздух и – была не была – устремился вниз и вперед.

Через десять секунд я бултыхался на поверхности какого-то грязного водоема, принимавшего сливные отходы комбината, с которого только что удрал. Хорошо, что был сегодня выходной. Оказался я окруженным банальной теплой грязью, а не промотходами, от которых отваливаются чресла и кожа принимает буро-зеленый оттенок.

Я еле-еле выбрался на берег. Тело сводило судорога. Меня всего выворачивала какая-то предсмертная тошнота. Боль в подстреленном плече превратилась в огненный ураган, забивший мозги одной только мыслью «Подохнуть!»

Нет, мы еще повоюем.

Хлюпая стекавшей с меня грязью, я пошел на шум проезжего места, долетавший до меня откуда-то сверху. По крутой насыпи я вскарабкался наверх и вышел на дорогу, прямо к мужику, ковырявшемуся возле «Жигуля».

Вот кто мне нужен.

Я подошел к нему. Мужик перевел взгляд с бортируемого колеса на меня, и его нижняя челюсть отвисла на максимальное заложенное природой расстояние. Вот такой у меня дерьмовый, в прямом смысле этого слова, вид. Хлюпаю я дерьмом, воняю дерьмом, весь покрыт дерьмом. Чего стесняться, жизнь спасаю. И ты, братец, давай спасай.

Навел я на него свою пушку и еле погасил улыбку – из ствола вытекло тонким ручейком все то же дерьмишко.

– Снимай куртку, штаны и ботинки, – прошептал я ему онемевшими губами. Меня всего содрогала крупная дрожь.

Мужик, кажется, не услышал, но догадался. Начал лихорадочно срывать с себя одежду. Баба его, сидевшая в салоне, всполошилась, закудахтала, заверещала. Я сунул пистолет к окну и помахал им перед ее носом.

Мужик стянул с себя пуховик, начал расстегивать штаны. Я прикинул, что джинсы-маломерки на меня не полезут. Одной левой рукой я их точно не натяну. В общем, махнул я ему, мол, не надо, давай только пуховик. Потом кое-как облачился в теплое. Спасибо дяде, помог мне справиться с рукавами

– Колесо сделал?

– Да.

– Давай ставь на место и вези на «Калужскую «. Хорошо заплачу.

Мужик затрясся, замотал головой, но у меня был веский аргумент. Правда, уже без патронов, но кто об этом знает?

Сел я в машину. Чтобы разрядить какое-то тягостное чувство, повисшее в салоне, выудил я из хлюпающего заднего кармана хлюпающее же портмоне и открыл его. Потом протянул бабе сто марок, чтоб не причитала и вела себя спокойней. Это действительно ее успокоило.

Когда мы проехали километра два и выехали на людную улицу, я сказал:

– Стой, браток. Мне надо позвонить. Если дождешься, отдам все деньги – здесь тысяча марок. В такую вот ситуацию попал. Войди в положение.

Мужик вошел. Шутка ли, тысяча марок – сумма не слабая. Добрался я до телефонного аппарата, одеревеневшей левой рукой кое-как приспособил в прорезь жетон и набрал заученный три дня назад номер:

– Алло.

– Сашка?

– Я. Слушай, мне надо денек перекантоваться. В такую кучу дерьма вляпался, не поверишь.

– А…Э… – Мила замекала, забекала. Муж рядом, что ли? Голос у ней какой-то трясущийся. – Подъезжай лучше к подруге, у меня… э-э-э… я не могу, понимаешь…

Что-то у ней точно с голосом случилось, ломает ее что-то. Что-то не так.

– Саша, запиши адрес.

– Так скажи, запомню.

Я в любом состоянии готов запомнить любые твои слова, Милок. Каждое твое слово – золото, каждая твоя улыбка – бриллиант. Говори, говори, говори. Твоя речь для меня, как ноктюрн. Научусь ли я когда-нибудь его играть такими вот руками? Неважно. Я буду жить для тебя, чтобы ты, Милок, смогла взмыть к небу и вспыхнуть там самой яркой звездой. Я заставлю тебя сделать это. Я вот этими руками… вот этой левой рукой прикую тебя к письменному столу и заставлю пахать день и ночь с перерывом на пятичасовой сон и трехразовое питание. Ты у меня станешь чемпионкой по просеиванию словесной руды единственного слова ради. Ты станешь, станешь Той, ради которой можно смерть с улыбкою принять, чтобы бегать спустя сотни лет русоголовым пацаненком по мягкой травушке и…

– Саш, повтори адрес.

Что? Я встрепенулся, стиснул зубы, чтобы опять не пропасть в обморочном забытьи, и забил в память три слова – улица, дом, квартира.

Я запомнил адрес, вернулся, шатаясь, к машине. Сообщил мужику, что планы чуть поменялись и надо доставлять меня в другое место. Потом отдал его бабе всю свою отсыревшую наличность. Обещал ведь.

Мы поехали.

Я смотрел в окно, медленно отогревался и медленно, медленно, медленно уплывал куда-то вдаль.

Мое расслабленное обескровленное тело принимал поток нежного доброго воздуха, ласкал в мягких ладонях, уменьшал до размеров пятилетнего ребенка и отпускал бежать по изумрудной мягкой траве. В моей руке невесть откуда появлялся мятый рублишко. Я, звонко хохоча, подбегал к мороженщице – доброй тетке Фае – и на всю фантастически огромную сумму покупал мороженое. Руки немели от холода. Кусочки льда бриллиантами сверкали на солнце. Прохожие одаривали меня всепонимающими и немного завистливыми улыбками. Я, онемев от нахлынувшей волны сбывшегося желания, бежал, бежал, бежал назад по мягкому зеленому газону к кому-то невидимому. Этот кто-то подзывал меня: «Сашка!». Голос был добрый, родной до спазм в горле, но я не мог, не мог увидеть, кто это зовет меня. И я бежал на этот голос, не чуя под собой ног, бежал, прижимая к груди мороженое, которое таяло, превращалось в холодную липкую кашицу, стекало по рубашонке и оставляло за мной сладкий след.

Беда. Быть беде. Этот сон предупреждает, кричит мне: «Не ходи! Возвращайся назад, в свое детство, в котором есть только добро и нет зла, крови и насилия. Стой!» Но я распахиваю дверь машины, подхожу к дому, к которому меня подвезли, побелевшими, начавшими мертветь губами повторяю продиктованный Милой адрес. Пподнимаюсь на третий, да, на третий этаж. Нажимаю кнопку звонка. Дверь распахивается, и я оказываюсь внутри пустой гулкой квартиры.

Женщина, мягкая, теплая, красивая, снимает с меня пуховик, подводит к стулу, усаживает. Кто она? Мне не видно сквозь пелену полуобморока ее лицо. Это точно не Мила. Это ее подруга, к которой я приехал? Почему тогда мне знаком голос? Мне уже говорили: «Проходи, красавчик»? Кто?

Магда?!

Я пытаюсь вскочить со стула, но получается только вялое шевеление. Сил нет никаких. Единственное, на что их хватает – разлепить веки и увидеть перед собой черный ствол, который выплюнет, обязательно выплюнет раскаленный комочек свинца в мою переносицу.

– Ты оказался толковым парнем, Арбалет. Ты все выполнил. Молодец! – Магда треплет меня по щеке.

Цыц, стерва!

Я мотаю головой.

– Тебя достаточно было подтолкнуть парой намеков. Ханса нет. Юргена нет. Теперь в конторе командую я. Ты был моим тайным оружием. Спасибо тебе. Еще спасибо за устроенный вчера фейерверк. Мамон перепугался и согласился на мои условия. Вот так-то, Арбалет.

– Где Мила?

– Не знаю. Может деньги считает. Десять тысяч марок – хорошая сумма.

– Ты заплатила, чтобы она сказала этот адрес?

– Да.

– Как ты ее нашла?

– А ты не можешь догадаться?

Могу. Номер ее рабочего телефона был единственным семизначным в моем блокноте. А насчет домашнего, нигде не записанного, тоже все просто: телефонный аппарат, по которому я звонил Миле домой, имел функцию «Redial»*. Наверняка, после моего разговора с ней, Магда воспользовалась возможностью повторить последний набранный номер и считать его с дисплея.

– Да, красавчик, – прочитала мои мысли проницательная сучка. – Поговорила я по душам с ней. Женщина женщину всегда поймет. А ты, между прочим, бесчувственная свинья. Спустя семь лет приехал, молча трахнул и, не сказав доброго слова, уехал.

Может быть.

Извини меня, Мила. Хотел тебя уму-разуму научить, приобщить к рациональной жизни, показать как надо добиваться успеха. Ты же взбрыкнула, плюнула на все расчеты и вот так по-бабьи бестолково сдала меня за жалкие десять штук. Будешь потом слезы лить, волосы рвать, проклинать ту минуту, когда растерянная, расстроенная вскипела вдруг ко мне секундной ненавистью и поклялась отомстить. Сделала по глупости то, что предложила тебе вот эта стерва, представившаяся, может быть, моей женой, может быть, брошенной любовницей, а может…

Плевать. Купила западная сучка твою ярость и направила ее против меня.

Знала ли ты, что будет теперь? И сбудется ли через струистые потоки времени мой, хотелось бы верить, вещий сон? Будет ли бегать по траве мальчонка, счастливейший из всех живущих и живших на Земле людей? Будет ли что-то стоящее после смерти? Дай ответ, девятиграммовый посланец того света.

Не будет, ничего не будет. Короткий, захлебнувшийся кровью вскрик, черный мороз пустоты и падение в жуткий бездонный провал без веры, надежды и любви…

– Приехали. Это здесь. Эй, Светик, потряси его. Кажется, отрубился. Вот связались с идиотом на свою голову. Деньги-то настоящие он дал?

– Настоящие, с полоской, я проверила.

– Эй, приехали.

– Что?

– Вон твой дом.

– Спасибо.

Я вывалился из машины, борясь со слабостью, с головокружением, с острой болью, с нежеланием жить после такого полусна-полуобморока.

Будет так, как привиделось? Предчувствия меня никогда не подводили. Все говорило за то, что будет именно так. Магда очень грамотно меня использовала, сделала своим орудием. Я был ее оружием, бившим точно в цель. Черт!

Что же ждет меня в той квартире? Горячий шепот любимой женщины или же пистолет в руках расчетливой гениальной сучки? Поверить ли мне в то, что любовь не ржавеет, любимых не предают, жизнь, веселая, счастливая, продолжится и дальше? Или опустить руки, развернуться и уйти прочь, в темноту и холод вечернего города, уйти прочь от всех своих мыслей и чувств в мороз, ветер и пустоту, туда, где нет ни единого родного человека, где я никому не нужен и где давно перестал бегать по траве самый счастливый человечек на земле?

Что же делать? Кто даст ответ?

Я зашел в подъезд, поднялся до верхнего этажа и ногой выбил дверь, ведущую на крышу. Оказался под холодным черным небом.

Подойдя к карнизу, я свесился вниз и прикинул, какой балкон является искомым. Судя по всему, вон тот, незастекленный. Я попытался вспомнить подробности своего, тьфу, Магдиного балкона. Кажется, вспомнил. Как-то раз выходил на него и стекол не наблюдал. Значит, это он. Я тихо, как мышка-норушка, спустился на балкон и осторожно заглянул в комнату.

Все мои расчеты оказались верны. Предсказуемая, простая дурочка Магда нервно прохажи­валась по комнате с незажженной сигареткой в руке. Да. Если бы в ее руке был пистолет, я бы, конечно, остерегся бесцеремонно вламываться в чужое жилье. Но тут момент обязывал. Выбив окно – осколки в разные стороны – я смерчем ворвался в комнату, свалил Магду с ног и забыв на время принцип «Женщин и детей не бьют, а любят», занес руку для разящего удара. Врага надо обезвреживать, так-то! И тут же получил каким-то твердым предметом по лицу. Ох! Боевая девка! Коня на скаку остановит, чего уж там про меня говорить. Не зря все инструктора рукопашного боя предупреждали: «Арбалет, у тебя стеклянная челюсть. Удар держишь очень плохо.» Точно. Такова моя физиология. В общем, пока я приходил в себя после нокдауна, Магда вскочила на ноги. Однако я, парень не промах, быстренько очухался и вскочил вслед за ней. Встали мы друг против друга в бойцовских позах, рявкнули друг на друга и начали выяснять, кто кого помогучей. У меня ответ, конечно, был заготовлен. Магда имела свое отличное мнение, которое попыталась подкрепить свистом пяток около моего лица.

Ох, не люблю я драки, кто бы только знал. В общем, уворачивался я от Магды как мог. Сам при этом кулаками особо не размахивал, все-таки есть внутри тормозок – нельзя женщину бить по лицу. Вот по попке можно. Что я и сделал. Толку от этого, конечно, чуть-чуть. Но, поглядите, как рассвирепела Магда. Во дела!

Ну-ка, ну-ка, давай-ка, милая, что там у тебя в запасе? Ах, опять маваши-гири. Эффектно, но не эффективно. Удар для кино. Отпрянул я в сторону и – пора кончать этот балаган! – тут же пошел на сближение. Ознакомься, каратисточка, с идеально отточенной техникой дзю-дзицу. Захват, зацеп и перевод в партер, а там уже начинается чистая риторика – наверху оказывается боец с большей длиной рычагов (то есть рук и ног), а также с большей массой тела. Надо изучать механику, чтоб не строить потом иллюзий. Масса моя как раз ровно в два раза поболее Магдиной. Пропорции тела тоже в мою пользу. Посему просьба не пыхтеть, не дергаться, а лежать спокойно, пока связываются руки за спиной.

Уф, стреножил я подружку боевую. Теперь можно и за жизнь побазарить.

– Отвечай, где Ханс.

– В Гамбурге.

– Не надо врать, милая.

– Я не вру, – Магда всхлипнула.

– Кисонька, я знаю, что Ханс в Москве. Знаю точно. Так что не конопать мне мозги, а выкладывай все как на духу. Ну?

Я не блефовал. По всем выкладкам Ханс должен был находиться здесь. Выкладка первая – факсимайл. Подписанный Хансом, он был принесен мне в семь утра. Но я-то точно знаю, что Ханс никогда не встает раньше девяти, только чрезвычайные обстоятельства могли заставить его под­няться с кровати в восемь, и суперчрезвычайные – в семь. Может быть, случай со мной был суперсверхнаичрезвычайнейшим, но… вспомните о двухчасовой разнице во времени между Москвой и Гамбургом, и все встанет на свои места. В пять утра гамбургского времени я имел на руках факс, подписанный Хансом, человеком, который ложится спать в два ночи и отключает до восьми утра все телефонные аппараты в доме. Я проверял как-то.

Вторая выкладка – запах мужского одеколона, унюханный мною вчера. Я вспомнил – это был запах Хансовского «Amouage». Только он мог оставить после себя такой богатый запах. Эстет, так его-разэтак.

Я погладил Магду по голове. Она дернулась разок-другой и сникла.

– Эй, подруга. Что-то у меня настроение поднимается, глядя на такую сексуальную женщину. Может, трахнуть тебя? Поза возбудительна, и ведешь ты себя экспансивно. Я люблю, когда подо мной елозят.

На мою голову вывалился поток ругательств, крайне бледных русских (язык, видимо, не до конца в своем посольстве выучила, не там знаний набиралась) и стандартных немецких. Фу-фу-фу.

Я потрогал петли, стянувшие ее руки за спиной. Потом еще раз проверил крепость веревки на ногах и шлепнул по попке. Упругой, черт подери.

– Ну, так что? Будем говорить, где Ханс, или будем совокупляться?

Опять ругательства.

– Меня радует, что ты не отвечаешь на вопросы и подталкиваешь меня к снятию штанов. Секса со мной ты не боишься и, может, даже желаешь. Но первым делом все-таки самолеты. Где Ханс?

Я прихватил ее за руки и чуть потянул вверх. Магда заверещала что есть мочи. Соседей не распугать бы. Двенадцать ночи, все-таки.

– Эй, ты можешь не визжать? У меня уши закладывает.

Магда чего-то буркнула, а я перевернул ее на спину и взял со стола пистолет.

– Будешь молчать – будешь лежать с простреленной головой. Юргена я уже уделал, следующей будешь ты. Мне деваться некуда, я вне игры. Ну.

Я щелкнул предохранителем.

– Ханс остановился в гостинице. Название я не знаю, только номер телефона. Завтра, вернее, уже сегодня утром он приедет сюда.

– Во сколько?

– В десять. Но сначала я должна буду позвонить и сказать, что ты перестал быть проблемой.

– Позвонишь.

Куда же подевалась эта сучка? Где ее искать?

Я крутил баранку и лихорадочно обдумывал план действий.

Мне позарез нужно было найти Магду. Без нее я мог считать себя покойником. Если же смогу обнаружить ее в ближайшие два-три часа, то может покувыркаюсь еще, может солнышко посветит мне несколько деньков.

Черт! Смеркается, и времени нет совсем.

Так. Восстановим цепь событий.

Я с Юргеном и тремя чайниками пошел в цех, Магда осталась наверху. Руки ей, ясное дело, никто не заламывал, глаза не завязывал. Заслышав звуки боя, два оставшихся с нею чудака побежали помогать своим. Стоп. Я встретил одного, значит, второй остался с ней. Где он? Трупов я больше не видел. Так-так-так. Понял. Я сейчас еду на чьей-то «девятке». Она стояла с прогретым движком и ключами в замке зажигания у ворот института. Я выскочил из ворот, запрыгнул в единственную – выходной! – тачку на стоянке, завел ее и помчался на Мамоновскую дачу. А приехал я в институт с Юргеном на другой машине, и машина эта была красный ”бимер”. Где «бимер»? Наверное там же, где и Магда. Точно. Два охранника, оставшихся наверху, услышали взрыв. Один из охранников бросился на помощь к своим. Второй прихватил с собой Магду и поехал на дачу предупреждать Мамона. Значит, Магда на даче. Тяжело будет выкурить ее оттуда, почти невозможно, но надо сделать это. Только она может сказать, где находится Ханс.

Она знала его местонахождение.

Я был уверен: Ханс сейчас пребывает в Москве и Магда точно знает в каком именно месте.

Только бы мне добраться до нее.

Я въехал на поросший деревьями заснеженный пригорок. Сквозь голые сучья я рассмотрел дачный поселок. Дача Мамона могучей крепостью возвышалась среди двух десятков не бедных особнячков. Я сфокусировал взгляд на бродивших по двору охранниках, какой-то непонятной обслуге и поразился отсутствию переполоха. Что такое? Я порыскал взглядом по стоявшим во дворе машинам и “бимер”, предположительно привезший Магду, не обнаружил. Хм.

Что делать?

Если б я знал, что Магда на даче, все было бы просто. Неприступных крепостей не бывает, а посему был бы устроен ночной штурм Мамоновской резиденции и – вжик-вжик-вжик, уноси готовенького. Но Магды там не было.

Значит, она поехала прямиком к Хансу.

Почему не предупредила местных? Почему они себя так спокойно ведут? Почему… Забегали! Засуетились! Узнали о взрыве! Кто сообщил? Магды здесь нет, а остальные свидетели парят в направлении небес. Ох. Забыл о существовании телефона. Позвонили на дачу из института. Вахтеры-то живые остались, вот и подняли трезвон. Ай-ай-ай, рассаживаются мужики с пушками по машинам. Сейчас начнутся гнилые разборки.

Надо свали вать отсюда поскорее.

Я кое-как развернулся на узком ледяном проселке и, с трудом вспоминая дорогу на Москву, помчался прочь от всполошившейся дачи, вперед к Магде. Только бы добраться до немчурочки, всю душу из нее повытрясу.

Я прибавил газу. Машина резко рванула вперед. Хм. Для гололедицы слишком резко рванула. Вовка так не ездил, был мужик спокойный. А эта кобылка так и рвет. Новая машина, знать. Приятно. И покрышки, видать, шипованные, что приятней вдвойне.

Я вылетел на шоссе и, распихивая всех подряд, помчался к Москве. Где там искать Магду, я не представлял. Впрочем, если сделать допущение, что баба она совершенно безмозглая, в пику утверждениям Юргена о ее незаурядном умище, то в этом случае можно догадаться о наличии некоторого известного местечка. Поедем туда. Через час я буду там. А если прибавить газу, то минут через сорок, если с дороги не вылечу. Я глянул на спидометр – сто тридцать. Ох, гаишники, навер­ное, звериными взглядами будут меня провожать и, как пить дать, снарядят удалую погоню за мной. Еще одна возможная проблема. Ладно. Пока постов нет, будем придерживаться этой скорости. Тем более не я один такой резвый. Сзади «Мерс» шпарит, обогнать хочет.

Я глянул в боковое зеркало и обомлел. Из открытого окна «Мерса» (двадцать градусов мороза!) на меня пялился какой-то мужик, смутно знакомый. Нет, такую харю я нигде не встречал. А вот предмет, высунутый им спустя секунду в окно, мне показался очень и очень знакомым. Автомат Калашникова! Меня собрались уконтрапупить?

Фиг вам!

Я скинул газ, тут же сделал рулем вправо-влево. Машина пошла юзом. Я снова прибавил газ. Описав замысловатую траекторию, Вовка задел левым задним крылом морду «Мерса». Его водитель – видимо, не мастер дорожных пируэтов – сбросил скорость и очень сильно. То, что надо. Я, наоборот, прибавил газу и вырвался вперед сразу метров на сто, что было очень радостно. Я еще прибавил газу. Сто пятьдесят километров в час. Машину начало заметно кидать из стороны в сторону. Прибавлять скорость дальше небезопасно. Черт! Где же моя Берта! Еду на какой-то колымаге, рискую своей задницей, а сзади на хвосте сидят отчаянные стрелки.

Я снова глянул в зеркало. «Мерседес» неутомимо пожирал безопасную для меня дистанцию. Медленно, но верно сокращал ее до убойной.

Мужик снова достал автомат.

Я заложил резкий поворот вправо, заехал за какого-то чайника на «москвиче» и притормозил. Как-только «мерседес» повторил мой маневр, я резко прибавил газу и обогнал «москвич» с правой стороны, чуть не въехав при этом в задницу ползущего передо мной грузовика. Повезло мне. Успел прошмыгнуть в щель между «москвичом» и «газоном». У «мерседеса» такой маневр не прошел. Пока я прибавлял газу и мчался, мчался вперед, мои преследователи тормозили, согласно ПДД обгоняли «москвич» слева, утыкались в еще какого-то чайника, потом еще, еще… А я был далеко. Я мчался вперед с одной единственной мыслью: «Добраться бы только до города, там они стрелять не посмеют».

Три раза ха-ха-ха.

Первую очередь по колесам моей машины преследователи выпустили, когда я промчался мимо гаишного поста на кольцевой и покатил по окутанному сумерками Орехову.

Едва увидев вспышки огня из автоматного ствола, я резко вывернул вправо. Чуть не перевернувшись, «девяточка» вкатилась на какую-то пешеходную дорожку, пропахала по бордюру днищем и выползла на нормальную дорогу, перепендикулярную Каширскому шоссе. Я вдавил педаль газа в пол, замечая при этом, что «мерседес» промчался мимо попавшегося мне аппендикса. Пока ребята будут останав­ливаться и сдавать назад, мне нужно оторваться от них на порядочное расстояние. А там сверну в какой-нибудь дворик и брошу машину. Поминай меня как звали…

Я мчался вперед, петляя по улочкам. «Мерседес» не отставал. За его рулем сидел не очень опытный, но нахальный и самоуверенный водитель. Все предложенные ребусы этот наездник разгадывал. Разгадывал не всегда с первого раза, но тем не менее…

Выкатился я на какой-то мост, сбросил газ и покатил, медленно покатил на тот берег. Зачем? Не знаю. Но определенно могу сказать, что не зря питаю отвращение к мостам, по которым всегда тянутся кучи чайников. Никого не объедешь, все медленно ползут гуськом друг за другом. Тра-та-та. Сухие щелчки горстью фасоли сыпанули по борту машины, но меня не задели. И на том спасибо. Расталкивая с глухими стуками вялоплетущиеся автомобили, я рванул вперед. Хорошо, что габариты моей малолитражки позволяли, хоть и со скрежетом, но просачиваться в мелкие просветы между машинами. «Мерсу» было посложнее… Нет, нахрапистый водила оказался там, попер за мной как на танке.

Ай, вырвался я на простор все-таки. Давай-ка теперь вперед со всей мочи, братишка, покажи на что способен!

Стоять! Я увидел треклятый «Мерседес», приблизившийся ко мне как призрак настолько близко, что можно было замерзнувшим на лету плевком попасть в ствол автомата. Я крутанул руль влево, подставляя свой бок под наглеца и при этом держа ногу на газе. Бум! Глухой удар, толчок. Теперь резко вперед!

Не успел!

Мою машину развернуло. Она вылетела на встречную полосу, пролетела немыслимым юзом через нее, чудом не попав при этом под самосвал. Ба-баммс! Моя “девятка” вылетела на какую-то заснеженную площадку.

Газу!!!

Двигатель взревел, машина дернулась и помчалась по нетронутой целине прочь от дороги, на которой – я видел в зеркало заднего вида – стоял «мерседес» с удивленными седоками. Хе, тоже решили поехать за мной, но не так-то просто это сделать. Надо встречные грузовики пропускать, которые так и норовят наехать на разжиревших буржуев в иномарке.

Что-о-о-о?!!! “Девятку”затрясло, замотало, как в барабане стиральной машины. Я выпустил руль из рук, снова вцепился в него и головой въехал в потолок, чуть не сломав при этом шею. Машина завалилась на бок, проехалась, кажется, на двух колесах, снова приняла нормальное положение и один-два-три-четыре раза описала круг вокруг своей оси. Чуть мозги из ушей не потекли от такого стремительного головокружения. Я проморгался и обалдел. Машину вынесло на Москву-реку! Подо мной затрещал лед. Вот так вот!!!

Я лихорадочно повернул ключ зажигания – движок заглох! – и ничего у меня не вышло. Еще раз! Ага, завелся. Теперь вперед! Вперед! Машина, отталкиваясь шипами от прогнувшегося льда, рванула прочь от опасного места. Я оглянулся. Выступившая сквозь щели вода окрасила темными пятнами место моего предполагавшегося погружения. Пока везет. Один ноль в мою пользу.

А это что такое? Преследователи на «Мерседесе» наконец выскочили к месту моего выезда на декабрьский, как-будто бы крепкий, лед. Не раздумывая ни на секунду, молодцы бросились за мной в погоню. Может быть, им не стоило этого делать. Я же говорил, что водитель «Мерса» был мужик наглый и не очень умный. Не учел он, что вес его машины с пассажирами больше моего раза в два. Потому, прокатившись по обламывающемуся льду метров десять, его машина ушла в воду, как подводная лодка со стапелей верфи в кадрах кинохроники. Я в детстве такое видел. У ребят игра с судьбой закончилась со счетом ноль один в пользу хитроглазой.

Но что это? Недалеко от места погружения «мерседеса» на лед выскочила какая-то горбатая малолитражка, похожая на мою, и устремилась, сверкая фарами, за мной. Эти-то откуда взялись? Вторая серия погони? Не все бандиты утопли? Разгоряченный противостоянием «моя «девятка» – их «Мерседес», я не заметил, что за «Мерседесом» тихой сапой крался еще один экипаж? Однозначно, надо сваливать от этих тоже.

Я помчался вперед, с опаской прислушиваясь к звукам, влетавшим в салон извне. Под колесами, кажется, не трещало, но я чувствовал, как ходит ходуном лед под машиной. Не дай бог выскочить на стремнину. Там лед тонкий. Попадешь – и шли привет ершам от автомобилистов-водолазов! Надо прибавить газу. Чем больше будет скорость, тем большую нагрузку сможет выдержать лед. Эти лихачи из «Мерседеса» физику в школе, наверное, прогуливали и никогда на водных лыжах не катались. Зачем они начали тормозить? Глупо. Впрочем, утопленный «Мерседес» меня волновал меньше всего. А вот ребятишки, продолжившие погоню за мной, начали действовать на нервы.

Что делать?

Жизненный вопрос. Полтораста лет ищется ответ и все без толку. Что делать? Что делать?

А это что за лампочка горит? Ага, топливо на исходе. Печальное известие. И впереди темнеется нечто похожее на полынью. Еще печальнее, если… Нет, повезло. Полынья оказалась локальной,. Объехать ее удалось. Я оглянулся. Ребята сзади тоже объехали, даже умудрились приблизиться ко мне.

Сколько же мне кататься по льду? Что-то он опять начал подозрительно выгибаться подо мной, ходуном заходил. Наверное, впереди находился какой-нибудь комбинат, сливающий свои отходы в Москву-реку. Отходы незамерзающие, вот ледок и истончался. Я прижался поближе к берегу. Там лед тоже гнулся, хоть и поменьше. Когда катил по середине реки, ощущения были – полный улет. Будто по волнам на скуттере мчался, уводило влево, вправо, чуть не укачало. А те ребята как? Ага, не отстают. Ладно. Помедленнее покатим, еще помедленнее. Сокращаем дистанцию. Что? Стрелять приготовились.

Была не была.

Я вывернул на середину реки, выжав газ до упора, и помчался к противоположному берегу. Кажется, сзади что-то захрустело.

Есть!

Лед под моими колесами трещал, ломался, почти крошился. Последовавший за мной автомобиль, увы, зацепил колесами не твердую поверхность, а крошево над проточной холодной водой. Ушла их машина ко дну. Не сразу, конечно, а секунд за десять. Идиоты, перестрахо­вываясь, держали двери открытыми, чтобы удобней было выскакивать. Были бы двери закрытыми, глядишь минутку машина побулькала бы на поверхности.

Я прижался к противоположному берегу и уже в спокойном, заслуженном одиночестве покатил вперед. Где-то через километр я обнаружил ступеньки, ведущие от набережной. Тихонько я подъехал к ним, попробовал выехать наружу, на берег, но безуспешно. Только зад машины утопил в воде. Разло­мался лед под тяжестью неподвижного автомобиля. Выскочил я из машины через открытое окно и взбежал по ступенькам наверх.

Мне нужна была Магда. Глупая, бестолковая немецкая женщина. Знаю я таких, как облупленных. Что у ней в мозгах? Кирха, кухня и киндерята. В первое она не ходит, последнего у ней нет, будем искать на кухне. Надо ехать на квартиру.

– Арбалет, такого дурака как ты, я вижу в первый раз.

Может быть.

– А тебе что, глаза не завязали? – спросил я сидевшего рядом Юргена. Нас куда-то везли в машине. Мои глаза были завязаны, и я ни черта не видел.

– Завязали. Но то, что ты редкий болван, видно и сквозь повязку.

Ага. Юргену тоже обзор обнулили. Это интересно. Как интересно и то, что дорога от дачи до НИИФарма, занимавшая пять минут времени, стала в несколько раз длинней. Мне-то пудрить мозги ни к чему, я там был уже. А вот Юргена везут с закрытыми глазами. Похоже, что ему не доверяют.

Я задумался. Было понятно, что Юрген от лица Ханса ведет переговоры с Мамоном и набивается к нему в компаньоны. В то же время Ханс, зачем-то поручил мне взорвать дачу. Зачем? И по какой причине Юрген полчаса назад плел какую-то ерунду обо мне, якобы гнусном конкуренте-изверге? Непонятно.

– Слушай, Юрген. Почему мне сразу не дали адрес Мамона? Я бы взорвал его дом без всяких выкрутасов.

– А мы до сих пор адреса не знаем. Общаемся с ребятами по мобильному телефону. К нему привозят с завязанными глазами

Эге

Машина затормозила. Меня выволокли на улицу и, подталкивая в спину, куда-то повели. Впрочем, я знал куда – в цех, вчера вечером заминированный. Я не шутил, когда предупреждал Сергея о мине под одной из установок. Как и предполагалось, ребята обнаружили ее в искомом месте и сообщили эту весть Мамону. Тот, наверное, позеленел от ярости. Я же рассказывал ему о заминированном цехе! Я же предупреждал его, что спустя сутки цех взорвется! Жаль, на мою беду рядом оказался Юрген. Он, судя по всему, пообщался с Мамоном и вызвался разминировать цех. Поэтому и привезли его, соблюдая киношные меры конспирации, сюда.

С моих глаз сняли повязку и развязали руки за спиной. С Юргена просто сняли повязку. Хм. Рядом стояла Магда и крутила головой. Ее тоже зачем-то доставили сюда. Ах да, переводчица.

Я огляделся. Мы стояли в длинном полуосвещенном коридоре перед большой металлической дверью лифта. Цех находился, если не ошибаюсь, рядом. Вниз до упора и сто метров узкого сырого перехода.

– Ну что, Арбалет. Может сам разминируешь?

– Нет.

Юрген подозвал к себе Магду:

– Скажи Сергею, что я попытаюсь разговорить этого мерзавца, – кивок в мою сторону, – и попробую узнать какие-нибудь подробности о сообщниках и прочем барахле. В общем, расскажи всякое дерьмо, в которое эти бараны поверят. А я выясню пока, какая муха укусила Арбалета.

Магда, старательно кося под переводчицу, почти дословно повторила все, сказанное Юргеном, только дерьмо, баранов и муху не упомянула.

Сергей согласился:

– Пусть расспрашивает, если это поможет. Но время поджимает.

– Это недолго, пара минут, – Магда кинула в мою сторону быстрый хищный взгляд. Юрген непонимающе похлопал ушами и, не дождавшись перевода Сережиных слов, повернулся ко мне:

– Объясни, что ты начал вытворять?

– Сначала ты объясни, зачем взрывать дачу, когда ты ведешь с ними переговоры? Такой теперь этикет?

– Взрыв нужен для того, чтобы клиент, или кто там после него останется, стал уступчивым.

– А зачем меня поселили с Магдой?

– Она, между прочим, моя правая рука и вместе со мной ведет переговоры. Очень толковая женщина, в отличие от тебя. Ты должен был находиться под нашим постоянным контролем. Лучше расскажи, чего удумал.

– Ничего.

– Так-так, – Юрген глянул на Магду, потом перевел взгляд на Сергея и кивнул головой, мол, пора за дело. – Пойдем-ка в цех.

Магда ни с того, ни с сего заупрямилась:

– Я туда не пойду.

– Что такое? – удивился Юрген.

– Если хочешь – взрывайся сколько влезет. А я не собираюсь тут рисковать своей жизнью.

– Почему?

– Ты не знаешь, какого болвана вы сюда отправили, – Магда зыркнула на меня. – Когда он рядом, может произойти все, что угодно. Ему ничего не стоит взорвать и себя, и нас.

– Понятно. Переведи ребятам, что мне нужны два человека охранять этого идиота. И предупреди, что он способен на многое. Кстати, сколько ты дала ему взрывчатки?

– Два килограмма.

– Понятно. Демонстрационные двести грамм ребята уже нашли. Еще полкило ушло на гараж. Разнесло там все – будь здоров. Арбалет, сколько упаковок ты задействовал в гараже – две или три?

– Не помню.

– Судя по качеству взрыва, две, хотя, Арбалет, ты мог бы быть и поэкономней. Одной упаковки хватало за глаза. Ладно. Будем считать, что ушло всего три упаковки. Значит, осталось где-то полтора килограмма. Хм, Арбалет, если ты все это засобачил сюда – ты точно спятил. Будет такой взрыв, разворотит все в округе.

– Не бойся, не разворотит.

– Верю на слово, хех, специалист. Магда, сколько детонаторов он получил?

– Шесть.

– Осталось четыре. Ясно. А что он получил из оружия?

Я прикусил губу. Черт, дотошная немчура, ничего не упустит.

– Кольт и пять снаряженных магазинов к нему.

– Все?

Я напрягся.

– Все, – спокойно подтвердила Магда, глядя куда-то в сторону.

– Понятно. Стандартный набор, – Юрген потрогал мочку своего правого уха. Задумался, значит.

Потом он глянул на Сергея и сказал:

– Пойдем, разминируем. А с этого негодяя глаз не спускайте.

Магда перевела. Юрген, Сергей, я и два моих конвоира пошли к лифту. Магда с провожатым остались в холле.

Лифт спустил нас под землю. Потом мы прошли узким полуосвещенным коридором и оказались перед массивными металлическими дверями.

Юрген опять почесал мочку уха:

– Сколько метров до поверхности земли?

Идиот. Магда осталась наверху и на его очень умный вопрос, заданный по-немецки, ответить некому.

– Хау дип трам-ням-ням-вау-вау, – не растерялся паразит, перешел на английский, который известен мне только в пределах, достаточных для общения с гостиничной обслугой.

Сергей чего-то там пробубнил. Юрген ткнул пальцем в мою сторону и чего-то гавкнул. Сергей утвердительно кивнул головой. Юрген подошел ко мне и еще раз – за сегодня, наверное, раз в десятый – тщательно обыскал. Ничего он, конечно, не обнаружил и повернулся к Сергею.

Они чего-то обсудили на английском, потом Юрген обратился ко мне:

– Если дверь заминирована, ты взорвешься со мной. Идет?

– Открывай. Ее сегодня раза три туда-сюда тягали.

Юрген кивнул головой и что-то вякнул Сергею. Тот достал из кармана ключ, поковырял им в массивной утробе, потом с натугой повернул круглую, как в кино про подлодки, ручку. Дверь медленно, со скрипом отъехала в сторону.

Дилетант. Мефодий отмычкой отпер эту дверь в три раза быстрей.

Мы оказались внутри низкосводчатого длинного амбара, отрытого то ли под бомбоубежище, то ли под подземный склад радиоактивных отходов. А может, сразу при проектировании предполага­лось, что здесь будет размещено взрывоопасное производство, которое ловкий Арбалет классически заминирует.

Жаль, пройдоха Юрген сразу догадался о десяти метрах бетона и породы над головой, которые никогда, ни за что не пропустят сюда никакой сигнал.

– Значит, Арбалет, ты говоришь, твои друзья готовы взорвать этот подвал? – обратился он ко мне с ехидной улыбкой. – Может, они прямо здесь засели? От какого сигнала должны сработать детонаторы? От сигналов точного времени?

Юрген опять перекинулся парой слов с Сергеем. Тот кивнул головой в сторону распредели­тель­ного щита.

– Так, Арбалет, – обратился опять ко мне Юрген. – Веришь, что я тоже проходил подготовку по взрывному делу?

– Все может быть.

– От чего должна сдетонировать взрывчатка?

– Сам решай. Я еще вчера решил.

– Я тоже эту задачу решил. – Юрген подошел к щиту, открыл его и посмотрел на Сергея. Тот указал на крайний справа рубильник. Верно указал. Им врубается дежурное освещение.

Юрген, чуть зажмурившись, его и врубил. Потом опять поговорил с Сергеем и глянул на меня:

– К какому контуру подвел контакты?

Я пожал плечами.

– Эй, умник. Сейчас врублю свет на полную катушку, от тебя живого места не останется.

– От тебя тоже.

Юрген скрипнул зубами.

– Ох, держись.

Потом включил рубильник номер два.

Понятно, что его тоже сегодня врубали. Наверняка, Сережа настучал. Ладно, посмотрим, что будет дальше.

Юрген закрыл щит и прошел к установкам. Я, подталкиваемый конвоирами в спину, встал возле стенки. Сергей расположился рядом.

Юрген тем временем обошел по периметру цех, придирчиво обнюхал все опоры, заглянул под пару установок, чего-то там поковырял пальцем. Потом он залез по крутой лестнице под потолок, там немного поколдовал и спрыгнул назад, веселый и довольный.

– Арбалет, скажи честно, электролиты с резисторами у тебя были?

– Не было.

– Значит, если поступит сигнал, все закладки должны рвануть одновременно?

– Может быть.

– Ладно. Мне бы только первые две найти, а потом уж разберусь, по какому принципу ты тут мины расставлял.

Юрген покрутил головой и подошел к одной из двух самых массивных опор, конечно же, несущих и, конечно же, мною вчера заминированных. Чуть порыскав вокруг опоры, он, дотошная собака, обнаружил под металлической бадьей мой привет номер раз – две упаковки сернистого пластика, способных своротить какую-угодно конструкцию.

– Слушай, Арбалет. Жаль костюм портить, шестьсот марок стоит. Может, сам разминируешь свое творение?

Я пожал плечами:

– Хороший костюмчик. Действительно, жалко.

– Помоги, сделай милость, – улыбнулся Юрген и чего-то сказал Сергею. Тот бросил своим ребятам:

– Снять с него наручники и глаз не спускать.

Этот приказ меня порадовал.

Потирая затекшие запястья, я подошел к бадье, сел на корточки и разъединил контакты детонатора.

– Молодец, – похвалил меня Юрген.

Я отошел в сторону, а он ухватил рукой провод и дернул его. Провод нервной змеей взмыл вверх, дернулся и беспомощно завис. Юрген тут же высмотрел место соединения с местной электри­ческой проводкой.

– Я так и думал, – сказал Юрген.

– Я тоже.

– Значит, ты рассчитал, что за выходные свет на полную катушку никто врубать не будет?

– Возможно.

– Вторая мина заложена под той опорой?

– Заложена.

– Логично. Если рушить здесь все, первым делом надо ронять опоры. Вторую закладку тоже разминируешь?

– Пожалуйста.

Я подошел к моему привету номер два и разомкнул контакты. Юрген одобрительным взглядом проконтролировал мои уверенные движения. Когда я закончил, он оттеснил меня от мины, аккуратно положил еще две упаковки пластика в пакет и взвесил на руках:

– Восемьсот грамм. Где еще три упаковки бродят?

– Ищи.

– Гасить один взрыв другим ты не собирался?

– Не собирался.

– А наоборот, собирался усиливать?

– Верно.

– Так, так, – Юрген достал калькулятор и начал давить кнопки.

Через минуту лихорадочных подсчетов он огляделся, подошел к опоре и, оттолкнувшись от нее спиной, отсчитал восемнадцать шагов в сторону от двери. На один ошибся!

– Здесь?

– Все может быть.

Он огляделся, словно принюхиваясь к местному кислому воздуху и – человек без фантазии! – ничего подозрительного не обнаружил. Потом удивленно глянул на меня, перевел взгляд наверх и заулыбался. Нашел! Впрочем, сам виноват. К вентиляционной решетке вели два тонких проводка, ничем не прикрытых. Лень мне было их маскировать, да и время поджимало.

– Мне их перекусить или сам со своей работой справишься?

– Справлюсь, – я пожал плечами.

– Давай, действуй, – Юрген уступил место под вентиляционной решеткой. Я залез на какую-то установку, стоявшую рядом, и проделал в обратной последовательности то, что делал вчера ночью.

Получив из моих рук пластик, Юрген глянул на меня:

– Четвертую мину заложил еще дальше?

– Не помню.

– Напомним. – Он опять отсчитал восемнадцать шагов, огляделся, обнюхал все вокруг, искрутил голову до хруста в шейных позвонках, но ничего подозрительного не обнаружил.

Через минуту он вернулся к опоре, с которой начал поиски сюрпризов номер три и четыре и попытался отсчитать восемнадцать шагов в обратном направлении. Незадача – на тринадцатом шаге уперся в стену.

Ха-ха-ха! Нат Пинкертон!

Он посмотрел на меня и улыбнулся:

– Ты окажешься очень умным парнем, Арбалет, если я найду четвертую закладку там, где она должна быть по науке. Не думал, что будешь учитывать отражение взрывной волны от этой стены. Тут, кажется, метра два бетона, судя по предбаннику?

Он развернулся, отошел на пять шагов, скользнул взглядом по стене, по потолку, опять по стене, по проводке и заметил-таки – очень глазастый потому что – два тонких проводочка, тянущихся, тянущихся, тянущихся под массивный агрегат. Юрген присел на корточки, заглянул под агрегат и, естественно, ничего там не выследил. Я, устанавливая самую последнюю, самую хитрую мину, минут пять пластался под агрегатом, извозился, как шахтер.

– Может, и эту достанешь?

– Достану. Четыре ноль в твою пользу, – согласился я и медленно, со вздохом опустился на колени, потом лег на спину и по пояс подлез под установку.

– Вот этой четвертой закладкой ты меня сразил наповал. Мастер! Ас! – вещал невидный Юрген, пока я в темноте ковырялся с приспособленной под агрегат желтоголовой канистрой. – Мастерски ты все рассчитал. Гулять по этому сараю должна была одна четырехкратно усиленная взрывная волна. Обязательно расскажу Хансу о твоем похвальном умении минировать производственные площади. Молодец. Скоро ты там?

– Не видно здесь ни черта. Пусть эти недоумки включат свет. Я контакты отсоединил, а пластик вытащить не могу. Темно.

Юрген что-то вякнул Сергею про тотал лайт. Гулкие шлепки шагов подсказали мне, что надо аккуратно вставить магазин на место, снять предохранитель, загнать патрон в патронник и… первый далекий щелчок, внимание… второй далекий щелчок, приготовиться… третий – пошли!

Раздался сумасшедший грохот.

Барабанные перепонки чуть не лопнули от близкого – метров десять – взрыва. Могучая ударная волна прокатилась между установок, сминая все на своем пути, сбивая с ног Сергея и Юргена, вставших неосторожно в проходе, а теперь падающих на пол с выпученными глазами. Привет номер пять, про который знал только я! Оставалось у меня в общей сложности, братики мои, не шесть и не семь упаковочек, а восемь, и жалко было все их спаривать, да и ни к чему. Рассчитал я, что четыреста грамм под одну опору и четыреста под другую хватит с лихвой, а остальные четыре упако­вочки очень удачно разлягутся по всей площади ангара. Ерунда, что на четыре упаковки оставалось два детонатора. К двум закладкам я напрямую провел провода от сети и, недолго голову ломая, закоротил их в непосредственной близости от пластика. Включили свет, возникло короткое замыкание и будь здоров какая искра сдетонировала взрывчатку. А теперь пишите письма родным и близким с фабрики имени Мамона и Ко. В общем, жахнуло будь здоров, ребята повалились на пол. Я же, заранее готовый к такому развороту событий, наоборот, выскользнул из-под агрегата и вскочил на ноги. А в руках моих был – угадайте что! Родной до слез автомат Калашникова! С магазином, снаряженным тридцатью патронами, которых должно хватить:

– очередь первая, короткая – на охранника с пистолетом в руке. Готов.

– очередь вторая, продолжение первой, подлинней – на Сергея с Юргеном. Упали они друг рядом с другом и на двоих вполне хватило одной очереди.

Вжик. Вжик. Дзинь, – прозвучало над ухом.

Что такое?

Ах, да. Охранник, пошедший свет включать, пришел в себя и начал палить в белый свет, как в копейку. Наверное, в меня целился. Надо с этим разобраться.

Я присел в полуприседе, проворно сместился метров на пять вправо и, прикрываясь за какой-то ящик, чуть высунул голову. Ага. Заметил стриженную макушку возле выхода. Мне все равно туда, так что пойдем на сближение. Пополз я по-пластунски к охраннику. Тот палил почем зря в сторону, где корчились три наивных дурачка, сначала контуженных взрывом, а потом расстрелянных в упор хитрым пленником. Одолел я метров пять, чуть выглянул из-за какого-то станка и… Охранник куда-то смылся. Удрал, что ли, с места боя? Нечестно. Нет, шлепание совсем близких шагов подсказало. что паренек куда-то пробирается… Ага, решил меня с тыла обойти. Похвальное решение. Я поднял с пола какой-то болт, на двенадцать, кажется. Впрочем, не все ли равно. Кинул я болтик в сторону шагов. Выстрел, выстрел, щелчок… Э-э, пацана не учили считать патроны. Ничего, жизнь научит, может быть, потом. Пока он трясущимися руками вынимает пустую обойму, пока шарит лихорадочно по карманам, пока пытается снаряженной обоймой попасть в – падла, черт, твою мать! – очень узкую щель на рукоятке, пока он… Нет, больше ничего он в своей жизни не успеет. Я давно встал на ноги, заметил мишень, прикинул количество оставшихся патронов – двенадцать-пятнадцать, поло­вина магазина – и нажал на курок, даже не целясь. С десяти метров я всегда стреляю по-пижонски, от живота. Рухнул парнишка, как подкошенный. Надеюсь, последнее, что он понял в своей жизни: с профессионалом бой вести – не мудями трясти. Так-то. Вернулся я к тем трем, сраженным мною в первую очередь, перевел автомат на одиночные и сделал три контрольных выстрела.

Все. Пора уходить. Я побежал к двери. Перед тем как выскочить в коридор, я огляделся и увидел, что взрыв был один. Вторая закладка почему-то не сработала. Может, и хорошо, что не сработала. Если бы она тоже рванула, неизвестно, что случилось бы с цехом и со мной. Может, тут балки начали бы рушиться на мою голову и вся химическая гадость, разлитая по чанам, начала бы вспыхивать и распространять зловонные миазмы. А так, случился один маленький взрывчик, вызвавший махонький такой пожарчик, который вскоре потушат. Хотя, сегодня суббота. Брандмейстеры дрыхнут в обнимку с брандспойтами и… черт с ними всеми. Надо сматываться.

Я с трудом открыл дверь, столкнулся с каким-то вооруженным, пистолет в руке, дядькой и нажал на курок. Ба-бах. Дядька повалился на пол, схватившись за живот одной рукой, а другой стреляя, стреляя, стреляя себе под ноги. Я одновременно порадовался и огорчился.

Порадовался, что, наконец, отвязалась от меня привычка при внезапном столкновении нос к носу с неприятелем бить прямой правой в челюсть. Сейчас я поступил очень рационально: вскинул автомат и очередью… Огорчился же я от того, что очереди не получилось. Автомат стоял на одиночке, забыл перевести. Хорошо, что обошлось.

Я глянул на дядьку, на пистолет в его руке – ба! родной «кольтик»! Надо экспроприировать экспроприатора. Вернул свою пушку на законное место – под левую мышку – и побежал дальше. Дела не ждали.

Дверь распахнулась и…

Вместо Сергея, вместо Мамона, вместо любого ожидавшегося мною русскоговорящего мафиози предо мной предстал ладноскроенный, гладковыбритый аккуратный красавчик Юрген – главный помощник Ханса. Он же был главным специалистом по безопасности в Хансовской конторе. Из-за его спины выглядывала расфуфыренная Магда.

– Так, – пробормотал себе под нос Юрген. – Свидание с Родиной лишило кое-кого мозгов.

Потом он повернулся к Магде и сказал:

– Переведи, что этого человека мы знаем. Проблема, связанная с ним и его заявлениями, будет решена в ближайшее время.

Магда перевела с немецкого на русский. Сергей, вошедший в комнату третьим и потому первоначально незамеченный, радостно сверкнул очками.

Юрген дождался конца перевода и продолжил:

– Что он здесь натворил?

Магда опять перевела, и Сергей тут же настучал:

– Взорвал гараж и уничтожил три машины. «Кадиллак Флитвуд», «Шевроле-Блэйзер» и “Волгу”.

Юрген, выслушав перевод, удивленно посмотрел на меня. Кажется, чуть улыбнулся краешками губ. Потом перевел взгляд на Магду. Та ответила ему быстрым подъемом брови. Чего это они тут перемигиваются?

– Магда, скажи им, что теперь они могут убедиться в достоверности наших предупреждений. Этот человек – главная ударная сила конкурентов, которую мы постараемся обезвредить.

Что за чушь он несет? Я открыл было рот, но Юрген, перебивая перевод, продолжил на непонятном для местных немецком:

– Арбалет. Если хочешь жить, молчи и делай вид, что нас не знаешь.

При этом Юрген не сводил глаз с Сергея, как будто это он – Арбалет и это ему для сохранения жизни нужно лепить горбатого незнакомца.

Магда, на пару секунд замолкшая, снова продолжила перевод. Я принялся сообра­жать: Что все это значит?

Налил я себе сок, наверное, четвертый стакан, отпил чуток и поглядел на охранника. Массивный квадратный парнишка с банками мускулатуры, выпирающими из-под спортивного костюма. Очень мужественный вид имел. А вот как у него с резкостью? Наверное, не очень. Забиты мышцы анаболи­ками по самые не балуйся. Ладно, проверять потом будем.

Дверь, возле которой сидел охранник, раскрылась. В комнату вошел секретарь Мамона, звавшийся, кажется, Сергеем. Розовощекий такой откормленный очкарик, неплохо одетый, в отличие от босса. Весь в перстнях и запонках.

– Если мы откажемся сотрудничать с тобой, что тогда? – поинтересовался Сергей.

– Этот вариант я не рассматривал, но могу заверить, что здесь будет пепелище. Как и на месте вашего цеха.

– Да?

– Да. У вас в запасе один день, если я выйду отсюда живым, и три часа, если не выйду.

– Суровые условия. А может, ты шутишь?

– Одну мою шутку можешь найти под установкой номер двести сорок один.

Сергей немного переменился в лице, чего-то промычал и вышел из комнаты.

Пусть.

Я снова принялся за сок. В моем распоряжении было около часа до их ответа, положительного ответа. Деваться ребятам некуда. Вчера вечером Мефодий провел меня в таинственный цех, установки которого гнали отраву для Мамона. Я осмотрел подпольную фабрику, досконально изучил стены и опорные конструкции, потом поинтересовался у Мефодия, каким образом можно незаметно от вахтера сбегать до припаркованной у входа тачки и вернуться назад. Мефодий весьма флегматично удовлетворил мой интерес. Рассказал о небольшом лазе в заборе, которым пользуются все, кому не лень нагибаться. Мне было не лень. Сбегал я до Вовки, достал из багажника три канистры и с ними вернулся назад, в цех. Потом отправил Мефодия с глаз долой, чтоб не мешал думать. Покумекал с полчаса так и эдак, облазил все опоры цеха, разместил там и сям взрывчатку, потом поколдовал с паяльником над проводами. Спустя два часа я тем же самым лазом вернулся к Вовке, завел его и довольный вернулся к Магде. Это было вчера. Что будет сегодня?

Отвечаю. Сегодня Арбалет станет компаньоном подмосковных наркодеятелей, их суровым другом и их же могучим проводником в мир западного образа жизни, невозможного без наркотиков. Некуда им деваться. Я так и сказал Мамону – сушите весла или работайте со мной. Цех ваш замини­рован (сущая правда), дача заминирована тоже (грубый обман), а вас самих держат на мушке мои по­дель­ники (наглое вранье). В случае отказа работы со мной, пригрозил я, все заминированное взры­вается в течение двух дней. А в случае причинения мне телесных повреждений, мои дружки-снайперы тут же расщелкают разрывными пулями их черепные коробки. Дело для профессионалов пустяковое.

Хорошо я все затеял.

Подумают ребята над моим предложением, обсудят патовую ситуацию и зайдут сюда с распростертыми объятиями записывать Арбалета в друзья и братья. А потом начнется суровая проза жизни. Новоявленные мои компаньоны начнут шлепать отраву, разливать по ампулам и отвозить до гер­манской границы. Я же за неделю-другую найду пяток рисковых ребят и налажу переброску наркоты от границы до городов и весей Германщины. Кое-какие кандидаты на это дело у меня имелись, как имелись и кое-какие завязки с дилерами. За пару недель все можно устроить. А потом начнется беззаботная жизнь свежевыпеченного миллионера с русским прошлым, германским настоящим и перспективным будущим, таким ослепительно-ярким, что хочется зажмуриться от удовольствия и мысленно перенестись на какой-нибудь Палм-Бич…

Что-то я расчувствовался, размечтался, слюни распустил. Еще ничего не сделано. Что такое? Что за маниловщина? Давит на меня блеклое российское небо, дурманит голову прожектами. Я почти ничего не сделал, но уже начал прикидывать в какую очередь куплю «Ламборджини-Дьябло», в какую – белую яхту, а в какую – маленький домик в окрестностях швейцарских Альп.

Странно.

Если бы мне поручили выполнить это задание там, в Германии, уверен, выполнил бы его на все сто. Я бы за три дня нашел дачу, за час заминировал и в момент превратил бы в кучку пепла и шлака. Потом поехал бы к Магде докладываться. Здесь все сложилось по другому.

Я превратился в самодостаточную единицу, готовую к любым действиям. Ханс мне был не нужен. Я почувствовал в себе силы к самостоятельным действиям и действовал по своему плану. Первым пунктом плана была беседа с Мамоном. На мои условия он должен был согласиться, иначе ему грозила потеря цеха… Впрочем, Мамон показался мне недалеким мужиком. Такой запросто мог встать в позу и дать указание о моей ликвидации. К такому повороту событий я был готов. Отбиться от его охранников труда не составило бы.

Получив отказ от Мамона, я бы взял в подельники Мефодия. Вчера я вкратце обрисовал ему ситуацию, опустив ненужные подробности. Он внимательно все выслушал, а потом на мой вопрос в лоб: «Готов ли организовать производство той же самой дряни?», ответил утвердительно.

Вот так. Пора мне становиться пузатым капиталистом, открывать собственное производство в России и налаживать торговую сеть в Германии. Первоначальный взнос в сто тысяч марок сделать готов. А отдача от них будет ой-ой-ой какой!

Опять мечтания. Что такое? Не иначе, воздух здесь такой. Россия, точно, страна мечтателей. Здесь нормальное состояние нормального человека – расслабленное лежание на диване, сопровож­дае­мое парением мысли по-над облаками. Зачем работать? Немец точно знает, что, много и честно поработав, получит уютный домик, сытую, довольную семью, какое-нибудь душевное хобби и чистенькую, заслуженную старость. Русскому не менее точно известно, что после многих лет выматывающей, изнурительной работы у него будут только мозоли на ладонях и сквозняк в карманах, а старость его, больная и слезящаяся, всегда будет в тягость. Поэтому имеет смысл вообще ничего не делать, лежать и праздно размышлять, что вот если бы случилось то, а потом произошло бы се, да вдобавок кто-нибудь устроил бы так, чтобы… то я тогда ого-го…

Это неправильно. Нужно бороться за себя. Если долго биться лбом в стену, в одно и то же место, можно выдолбить дыру. Обязательно выдолбится дыра, если хватит сил каждый час, каждую минуту тюкать в одно и то же место, без размышлений о смысле жизни. Нет смысла в жизни как такового. Есть цель пробить стену! Эта цель и будет самым главным смыслом.

Я вспомнил Милу. Я вспомнил живую иллюстрацию двух извечных вопросов – «Что делать?» и «Кто виноват?»

Кто виноват, что сложилось все наперекосяк у девчонки, которой было дадено много, очень много? Почему не смогла она реализовать даже половину заложенных природой талантов? Да все потому. Жизнь казалась праздником, в котором нет места изнурительному труду. Хотелось блистая порхать с места на место и вкушать то там, то сям с подносимых Музами ложечек нектар. Казалось ей, что изначальный промысел человека – кипение божественной мыслью. Может быть. Но благословенное райское кипение должно сопровождаться проклятым адским трудом.

Я точно знаю, что нет толка в размышлениях о смысле жизни, если лень палец о палец ударить, чтоб наполнить эту самую жизнь мало-мальским содержанием. Нет никакого смысла в заложенных природой талантах, если не хватает терпения вытащить их наружу. Не надо судить себя по заложенному потенциалу. Критерий истины – не полночное трепыхание вялой мысли, а реальное дело, воплощенное в бумагу, холст, игру. Если же, ничего не делая, ждать успех, а потом, не дождавшись, плюнуть на все, обидеться и уйти в себя, то получится еще один человек, сосредоточенно размышляю­щий об истоках всемирной несправедливости, глобальной неустроенности, изначальной подлости, тотальной войне добра со злом. Виной всему великая русская лень, которая делает из человека не творца, но мыслителя. Вот он – основной стержень великой русской души, загадочной, таинственной, олицетворившей собой мучительный поиск смысла жизни. Титанов мысли делает праздное времепре­вождение. Когда работаешь, времени на размышления о бренности всего сущего не находится. И ни к чему пустые отговорки: судьба, так жизнь сложилась. Все пустое. Действовать надо. Вот как я, например. Я бьюсь с судьбой. Я жилы рву, свои и чужие, но сам делаю свое будущее. Я готов взрывать, ломать, строить, чем угодно зани­маться, хоть головой стену ломать, лишь бы приблизить свое счастье. Приблизить, не надеясь на доброго дядю, нечаянный подарок судьбы и прочее. Я сам возьму все.

Я подошел к окну и посмотрел на только что заминированный гараж. Метров тридцать до него было. Немного. Следовало держаться подальше от окна.

– Что ты предлагаешь? – обратился ко мне самый главный наркодел Кущина, найденный мною за три дня и в течение пяти минут выслушавший мои отнюдь не простые речи.

– Я предлагаю сотрудничество. С моей стороны – связи в Германии и точки сбыта. С вашей – товар и доставка до границы. Расчет за товар на месте.

– Надо подумать, – протянул медленно Мамон. Он оказался толстеньким чернявым мужичком лет пятидесяти. Вид имел неприлично-убогий. Я сначала не поверил своим глазам – наркобарон? Или механизатор со скотного двора? Они там что, все сдурели, что ли?!! И Ханс, и этот?! Маскировщики хреновы!

Мамон встал с кресла и обратился к молчаливому парню у двери:

– Позвони тем ребятам и скажи, что есть проблема. Пусть ждут звонка.

Потом Мамон повернулся ко мне:

– Почему я должен тебе верить? Я не знаю, серьезный ты человек или нет.

Пора. Я отошел подальше от окна, встал возле стены – гараж отсюда не виден, – и нажал на кнопку дистанционного управления. Все-таки, охрана у Мамона была туповатой. Пистолет отобрали сразу, а вот массивную авторучку, лежавшую в кармане брюк, глупо рассмотрели и вернули назад. Зря. ДУшка находилась в ней.

За окном грохнуло. Стекольные осколки со звоном брызнули на пол.

– Мое предупреждение номер один, – сказал я, рассматривая затылки повалившихся на пол Мамона, его секретаря и двух охранников.

– Все понял, – сказал Мамон через минуту. Он встал с пола, отряхнулся, рассмотрел порезы на пиджаке и пару раз бросил на меня негодующий взгляд. Чего кипятится? Пиджачок-то на нем дешевенький. Еще десятка два таких в сельмаге прикупит, не обеднеет.

– Я все понял, – повторил Мамон. – Но тебе надо подождать, пока я буду думать. Тебя отведут в гостевую комнату.

– Пожалуйста.

Мороз крепчал, а я нагло тарабанил по воротам, хорошим, красивым, медью обитым:

– Эй, открывай, едрена вошь!

В воротах распахнулось маленькое оконце и красномордый охранник-кавказец задубев­шими губами выдавил:

– Чего тебе?

Замерз джигит. По моим наблюдениям простоял он здесь минуток двадцать и до смены выстукивать ему зубами «Лезгинку» и выстукивать.

– Мне начальника какого-нибудь для мужского разговора. Жду пять минут, потом у тебя начинаются неприятности.

– Чего?

– Я тебе сказал четко. Жду пять минут. Время пошло. Морду мне потом пощупаешь. Сначала вызови кого-нибудь из шишек.

Оконце захлопнулось. Хорошо, догадливый боец попался, бросился выполнять мою просьбу. А мог стукнуть бы меня по голове или еще куда. Однако в этом случае я за себя не отвечал бы и все, в последствии случившееся, представляло бы большой и кровавый экспромт. Не было у меня времени готовиться к такому повороту событий. Полчаса времени, прошедшие с момента, как Миха указал на хороший высокий забор, ушли не на просчет вариантов, а на четкие, умелые действия по одному-единственному плану, засевшему в моей голове со вчерашнего вечера.

Ровно тридцать две минуты назад я отправил Миху восвояси и с биноклем в руке залез на недалекий клен, а может и на дуб. Я в марках деревьев не силен. В общем, по толстому стволу этого растения удалился от земной поверхности метров на десять, удобно устроился на раскидистом сучке и вдумчиво поизучал расположение дачи и ее охраны. Намозолив биноклем глаза, я обнаружил следующее. Дачный поселок был небольшим, дворов в тридцать. Мамоновский участок располагался с краю и занимал двадцать соток. На участке имелись три хозблока, полдесятка теплиц и – главная цель! – четырехэтажный домина с наглыми краснокирпичными вывертами и загогулинами. Ни дать, ни взять замок Князя Лихтенштейнского. У охранников диспозиция была незамысловата. Один топтался у ворот, второй прохаживался по двору у дома, третий время от времени пробегался вдоль забора за домом. Вот этот-то последний пост и показался мне самым слабым местом. Под охраной и обороной охранника номер три находились две постройки, причем расположенных на внушительном расстоянии друг от друга – многовато для одного сторожа. Правда, там должны были бегать впридачу два волкодава, но мороз загнал их в конуру. Оттуда выглядывали только мокрые носы да валил легкий пар. Все складывалось очень и очень удачно. Я заприметил небольшой домишечко, похожий на гараж, прикинул с какого места удобней до него добираться и еще раз глянул в бинокль на конуру. Собачки пребывали в таком заиндевелом состоянии, что любой нарушитель границы мог пройти мимо них, маршируя и горланя строевые песни. Собакам было все по барабану, замерзли Джульбарс с Мухтаром.

Я тоже продрог, сидючи на тополе, до мозга костей. Ух.

Как только охранники сменились, я спустился вниз и побежал к Вовке. Там закинул бинокль в салон, достал упаковку взрывчатки с детонатором и, описав большой крюк, пробрался с тыла к длинному высокому забору без щелей и выступов. Каким образом штурмовать препятствие высотой два с половиной метра?

Я огляделся.

Я еще раз огляделся.

Без результата.

Если пойти назад к Вовке, найти там подручное средство, а потом опять вернуться сюда, есть вероятность, что кто-нибудь из местных заметит барражирующего вокруг дачи Арбалета и начнет раз­мышлять по этому поводу. К чему могут привести такие размышления – не знаю, но мне-то точно такое ни к чему. Что же делать?

Эх. Скинул я сковывающий движения тулупчик и чуток потоптался. Заслышав зазаборный скрип снега под ногами, я с разбега взлетел на забор и коршуном рухнул на трусившего мимо охранника. Тот даже вскрикнуть не успел, повалился на снег с развороченной на сто восемьдесят градусов головой. Один готов.

Не теряя ни секунды, я метнулся к домику, распахнул дверь и налетел на какого-то мужика. Кто такой? Почему не знаю? Бордак-с! Я свалил его на землю прямым правой и пару раз шмякнул по ребрам ломиком, оказавшимся под рукой весьма кстати. С хрустом шмякнул. Больше в гараже никого не было. Я огляделся. Действительно, очутился в гараже. Не поставят же вот эти три автомобиля в баню? Я глянул в окошко. Может, хватились ли сторожа номер три? Может, возникла суматоха и паника?

Нет, все было спокойно.

Я достал из-за пазухи взрывчатку и нервно хихикнул. Вот было бы смеху, если бы мне тут случайно пальнули в живот и адский пакетик сдетонировал – остались бы от козлика рожки да ножки, и то сомни­тельно. Приладил к взрывчатке немного сернистого пластика. Воткнул в пластик детонатор. Полюбовался конструкцией. Радиоуправляемый детонатор вызывает маленькую искорку, от которой взрывается так, чуть-чуть, сернистый пластик, что в свою очередь детонирует собственно взрывчатку. Потом можно ходить по окрестностям и собирать маленькие обугленные кусочки машин. Я огляделся, ища взглядом, куда бы приладить мину. Ага, нашел.

В углу стояла бочка, сочно пахнущая бензином. За нее, конечно, за нее, ненаглядную. Взрывчик будет на пять баллов. Я пристроил мину под кучку ветоши за бочкой, оценил незаметность места, порадовался удачному стечению обстоятельств – рванет в полнеба! – и выскочил во двор. До забора двадцать шагов, шесть секунд… Оп!

Через минуту я снова вскарабкался мартышкой на свою наблюдательную пальму, но не на самую верхотуру, а так, чуть-чуть, только бы хватило высоты заметить суету во дворике.

Удивительно, но ждать пришлось долго, очень долго. Российские разгильдяйство и навсенаплевательство длились пятнадцать минут. Только по прошествии этого времени народ во дворе засуетился, забегал. Собаки, выгнанные из конуры, загавкали. Я-то думал, что третьего сторожа народец хватится минуты через две-три. Увы. Пришлось тому валяться на снегу со сломанными позвонками четверть часа, пока не заметили соратники, что поза эта вроде как неестественна для тридцатиградусного мороза.

А раз народ забегал, задергался, пора мне слезать с дерева и подходить к парадным воротам. Что я и сделал.

– Эй, открывай, едрена вошь!

Все пока шло по плану. По моему собственному.

Трезвон будильника, наглый, хамский, душу выматывающий, был гораздо приятней ранних подъемов, устраиваемых Магдой. Я поворочался в кровати, почесал макушку, потом бросил взгляд на циферблат. Точно, как задумывал: десять ноль-ноль. Пора вставать. Меня ждут большие дела. Очень большие. Но сначала надо совершить один телефонный звонок по номеру… Хм. Куда же подевался мой блокнот? Вчера утром я положил его на стул, потом уехал в Кущино, приехал в четыре ночи, ничего руками не трогал, только побрился и лег спать. А теперь его нет. Странно.

– Эй, Магда, ты мой блокнот не видела?

– Не знаю, возле телефона что-то валяется, посмотри.

Действительно, блокнотик лежал на тумбочке у телефонного аппарата. Странно. Я его не мог здесь оставить. А, может быть, и мог…

Я позвонил Миле на работу и, выслушав два десятка тягучих длинных гудков, сообразил: «Суббота! Выходной». Делать нечего, набрал ее домашний номер и (не люблю расставания!):

– Привет, Милок.

– Тебе кого? – испитый мужской бас выбил меня из сентиментальной колеи. Ну вот, только настроишься на приятную беседу, сразу натыкаешься на грубого мужика.

– Э… Милу можно позвать к телефону?

– Нет таких. – Мужик повесил трубку.

Грубиян и хам.

Я посмотрел на дисплейчик телефонного аппарата. Вроде, верный номер набрал. Ага. Надо две последние цифры местами поменять…

– Алло.

– Сашка?

– Узнала? Очень рад. – Я подумал: «Чего бы еще сказать?». Возникла неприятная, нескладная пауза, прервать которую я не мог, не мог, не мог. Вывел меня из себя тот алкаш. Вроде бы прошел секундный испуг: «Наткнулся на мужа! Незадача!» Вроде бы снова все в порядке, все нор­мально, но от заранее заготовленных душевных теплых слов в голове остались лишь беспорядок и хлам. Что сказать-то?

– Знаешь, Милок. Я сегодня вечером отчаливаю.

– Как? Совсем?

– Ну, может, через пару-тройку недель вернусь. Не переживай.

– Ты хоть попрощаешься со мной?

– Вообще-то я сейчас пытаюсь это сделать. В общем, не скучай. Веди себя лапочкой и жди меня.

С того конца провода раздалось какое-то шебуршание, потом послышались всхлипы, шмыгание носом.

– Ну-ну-ну, Милок. Ты, что? Еще увидимся.

Не то, совсем не то. Грубо как-то все получается, нехорошо. Не так я хотел с ней поговорить, помягче, понежней надо было. Но какой смысл сейчас рассуждать о сделанном? Надо говорить, говорить, говорить, а слов нет. Только одно:

– Пока.

Я повесил трубку и подумал, что если б можно было вернуться назад на одну минуту, снова набрать телефон Милы и сказать всего два слова: «Люблю. Жди», может быть тогда не чувствовал бы себя таким козлом. Впрочем… Я глянул на часы. До встречи с Михой, если не продинамит, оставалось два часа. Времени оставалось в обрез. Я выскочил из комнаты и столкнулся нос к носу с Магдой:

– Подслушиваем, милая?

– Сдался ты мне. У меня звонок срочный, а ты как баба базаришь полчаса.

– На себя посмотри, – дал я ей ценный совет, а про себя заметил, что будь она поумней, додумалась бы до более незаметного способа подслушивания. Например, через параллельный аппарат или… Развить мысль дальше времени не было. Я быстро собрался, выскочил на улицу, загрузился в машину и помчался в Кущино. Миха, меня дожидаясь, запросто мог околеть на суровом морозе.

Домой приехал в четыре утра.

Странное дело. Магда караулила меня у дверей.

– Ну как? – набросилась она с расспросами. – Нашел? Взорвал? Как дела? Чего молчишь?

Я молча стянул с себя курточку, разулся, тоже молча – потомись, потомись, стервочка – потом прошел в комнату и повалился на кровать лицом вниз.

– Ну? – кажется, в ее голосе проскользнули слезные нотки.

– Болт гну. Нашел, – пропыхтел я в подушку.

– Уф. Молодец. Взорвал?

– Нет.

– Почему?

Я перевернулся на спину:

– По качану. Нашел человека, который завтра, вернее, сегодня днем выведет меня на эту дачу. Вот тогда я с ней и разберусь.

– В котором часу? Мне нужно знать точно.

– Зачем?

– Чтобы такому ослу, как ты, заранее купить билет на поезд.

– Покупай на восемь вечера. В шесть я буду здесь.

– Значит, взрыв будет до восемнадцати ноль-ноль?

– Будет.

Магда хлопнула дверью. Взвинченная она какая-то. Прилегла бы, что ли, отдохнула. Впрочем, я ее понимаю. Женщина без мозгов, но со сплошными нервами. Я поскреб подбородок, укололся щетиной и побрел в ванную.

Хм. По коридору легким дурманом вился пряный запах одеколона, между прочим, мужского. Значит, пока я морозил свою задницу, компаньонка разводила тут шуры-муры с ухажерами. Интересно. Я принюхался к запаху. Может, этот парфюм она сама пользует, а я понапраслину возвожу на нее? Нет. Запах, точно, мужской. Более того, кто-то из моих знакомых пшикался тем же. Только кто? Я еще раз втянул в себя приятный аромат и, посетовав на слабое обоняние с отсутствием памяти, выдохнул его обратно.

Взбив пену на своих щеках, я постоял, посмотрел на белобородое отражение в зеркале, подмигнул сам себе и принялся скоблить «Шиком» щетину. Занятие не самое приятное, но навевающее много всяких дум.

Первая дума была о Магде. Дама она незаурядная, со своими представлениями о жизни и судьбе. На мякине такую не проведешь, гайку дашь – не скушает. Головенку за здорово живешь такой не оттяпаешь. Рукопашным владеет она, как я понял, на серьезном уровне. Удар поставлен очень хорошо. С оружием эта дамочка тоже на ты. Девяносто пять из ста должна выбивать. Такой бы в кино сниматься да воображение сопливых пацанят поражать, а она караулит меня без толку. Наверное, хорошую мзду посулили ей за мой скальп. Ладно. Впредь будем ее остерегаться.

Вторая дума была о Хансе. Негодяй! Иллюзий относительно него я никогда не питал, но все-таки казалось, что человек он понимающий. Жаль, что это не так. Очень жаль, что Арбалет ему уже не нужен.

Я рассмотрел свое свежевыбритое лицо – красавчик! – и принялся унавоживать его афте­шейвом.

Впрочем, может я зря грешу на Ханса. Скорее всего, три прокола у меня набрались. С первым все ясно – засветил лицо во время налета. Со вторым и третьим – темный лес, но догадаться можно. В сплоченном гангстерском коллективе, руководимом Хансом, я слыл тупым и неуклюжим увальнем, специалистом по стрельбе, рукопашному бою и переноске тяжестей. Там, где надо было мозгами шурупить, старались обойтись без меня. А зря. Парень я был себе на уме и тупорылую маску носил намеренно. Проще жилось с такой маской, спокойнее. Косил я незатейливо под дурачка, набивал потихоньку карманчики и в ус не дул, забот не знал, много кушал, мягко спал. И, видимо, Ханс раскусил меня. Мужик он все-таки необычайно грамотный. К тому же интуиция у него потрясающая. Любой подвох за версту чует. И наверное, наконец учуял, что я, обчищая банки и прочее, попутно увеличиваю свой банковский счет. Это было для меня очень приятственным занятием. Самое главное – сверхдоходным. Сунешь, бывало, походя, пару маленьких пачечек в карман, а утром глядь – двадцать тысяч бундесмарок приятно согревают душу. Да. Жил я спокойно, не на широкую ногу, конечно, а так, с уютом и комфортом. В мелочах я себе не отказывал и вплотную подбирался к радостной для меня сумме – пятьсот тысяч марок на счете, о котором никто не знал.

На поездку в Россию я согласился по одной причине. Хотел перекрыть цель с большим запасом, обнулить заветный счетик, набить в маленький чемоданчик разноцветные бумажки с водяными знаками и покинуть налегке чужую страну, не ставшую Родиной, но чему-то научившую, что-то давшую. Жалко, конечно, что я где-то прокололся и теперь надо лихорадочно думать, как сохранить себя.

Для начала неплохо было бы выстроить логическую цепочку Ханса. Он, видимо, учуял, что я тихо нагреваю его и засек два таких случая. Потом к ним добавился несчастный случай номер три – засвеченное в банке лицо. Де­лать нечего – Арбалет сделал дело, Арбалет должен уйти. Ханс имел жесткое правило: работник, три ра­за подставивший себя, считается горбатым. Исправит такого, как известно, только могила. Вот и у меня вы­рос горбик. Что решил сделать Ханс? Банальная пуля в затылок – средство верное, но бестолковое. Он от­правил меня на вшивый курортик и стал прикидывать, как использовать бывшего работника с максимальной поль­зой. Случай такой вскоре подвернулся. В Германию нагрянули ловкие торговцы нар­козельем из России и вознамерились потягаться в этом бизнесе с Хансом. Он же, немало крови и пота поло­­живший на прокладывание путей из далеких знойных краев на Фатерлянд, в таком повороте событий заинтере­сован не был. Ни к чему Хансу конкуренты. Что он придумал в свете случившегося? Вызвал из­рядно утомленного отдыхом Арбалета и отправил в далекую Московию с бестолковой миссией – притушить кон­курентов. Здесь возможны варианты. Первый, маловероятный. Я выполняю задание, довольный возвращаюсь под сень Магды, чтобы с нею выехать в Германию, и получаю свинцовый привет от Ханса в затылок. Ва­­риант второй, почти стопроцентный. Я ищу эту дачку, может нахожу, может нет, но в итоге меня ловит мест­ная мафия и раскатывает асфальтоукладчиком по бывшему бездорожью. Выгода для Ханса в этом случае то­же есть. Местные будут знать, что с ними готовы тягаться на их территории. Это может умерить их пыл, а там, глядишь, дело дойдет до соглашения о сферах влияния, до всякого рода конвенций… Только мне все это до лампочки. Нужно начинать действия по варианту номер три, моему собственному. С этого дня.