Обсуждение

Я влил в себя коньяк из фужера, вздрогнул, поперхнулся, закинулся лимоном, покорежился и переключил внимание на Жоркино повествование:

– Ага. Я это чудо спрашиваю, куда жмура подевал? А он мычит, что за жмура инструкций не было. На месте оставил. Серьезно? Интересуюсь: а жмура найдут? Он мне отвечает: дык, не сомневайся, в сауне лежит на полке как живой, хер стоячий под потолок. Ясно-понятно, расклад хреновый. Если менты на нас выйдут, откупимся. А если нехорошие пацаны? Они же искусству переговоров не обучены!

– Нехорошо получится, – подтвердил Яша.

– Вот и я о том же. Главное правило – никаких следов. Излагаю ясно?

– Так точно.

– Занимай кабинет, в котором Сева сидел. Это в здании напротив, «ВычМех» называется, тебе покажут. К нам официально никакого отношения не имеешь, по жизни нелинейную алгебру изучаешь. Остальное обсудим завтра, – заключил Жорик.

Яков махом допил коньяк и твердым шагом удалился.

Жорик, потирая руки, померил шагами кабинет, плюхнулся в кресло напротив и обрисовал ситуацию:

– Чича дорого обходится и норовит в твою долю влезть. За такие намерения надо бы синего в Нищенке утопить, но нет резонов избавляться. Хорошо его команда морды щупает. За акциями вандализма к нему будем обращаться. Остальным займется Яша. Сразу врубился, как действовать. Нет тела – нет дела. Молодчик!

– А по другому можно?

– Не получится. Тут война. Кто прав, кто виноват – историки потом разберутся, когда рассеется дым сражений. Наша задача – первым выхватить пистолет, решить вопрос и отбашлять историкам, что мы не причем, мимо шагали, а убитые – негодяи эдакие, решили преступить закон и постреляли друг друга. Как понимаешь, мертвые историкам не платят.

– Получается в стране нет законов?

– Закон есть, один для всех. Если тебя схватили за химот, откупайся от ментов, следаков, судейских, прокурорских. Отсюда вывод – твори любые безобразия, но зарабатывай столько, чтоб хватило откупиться.

– Ерунду говоришь. Если мы не будем нарушать законы, зачем нас брать за этот… за химот?

– Мы не нарушаем? – Жорик глянул на меня, как училка на тупого двоешника. – Да мы с первого дня ездим по законам, как трактор по пашне. Все перепахали, кроме статьи за изнас. Помнишь бакланов, которые тебя к дереву привязывали?

– Помню.

– Зажмурились. Нам с тобой светят статьи сто три, сто четыре, сто пять и сто шесть на выбор. Э-эээ... сто шестая не канает. Если следак нормальный попадется и тупой адвокат, то поедем по сто второму пункту на пятнадцать лет. Что скажешь? Жалко балбесов?

– Балбесов не жалко.

Жалости к дегенератам, решившим поиграть в мафию, я не испытывал, но...

Жорик не давая додумать, убивал аргументами:

– А если у тебя захотят не «Форд», а завод отжать? В этом случае прессовать будет не шелупонь. И цацкаться никто не будет. Ты должен быть готов к прессу. Про парабеллум слышал?

– Si vis pacem, para bellum, – вздохнул я, понимая, что Жорик опять переиграл меня на поле логики.

Впрочем, оставался один вопрос:

– Почему с этим не борются?

– Кто?

– Государство.

– Не знаю. Есть мысли, но пока не устоялись. Похоже, приватизация с демократизацией творятся по принципу зоны, где закон один: «Ты сдохни сегодня, а я завтра.» Так же и в России. Чистоплюи уехали, остались паханы, бродяги, черти и терпилы. Правительству проще посадить население на крючок и дергать за ниточки. Когда у фигуранта руки в крови, договариваться о переводе в статус "свидетеля" приятно, легко и прибыльно.

– Чего?

Я перестал понимать Жоркино бормотанье. Вечно так: напивался, философствовал, сползал в пьяный бред.

Другой термин, придуманный Жориком, «Клинт Иствуд», значил: «Кто первый нажмет на курок – тот прокурор». Услышав имя голубоглазого ковбоя, я отправлялся к Яше, ставленнику Василича, то есть Владимира Васильевича, с указанием на источник проблемы, цивилизованно не решаемой.

Полгода назад Сева, отвечавший за нашу безопасность, доложил, что здоровье не то, печень не луженая. Не может бухать как прежде с генералами, деньжат накопил, уезжает в Чехию на ПМЖ. Кандидата на замену не нашел, но рекомендует обратиться к Владимиру Васильевичу. Жоркин водитель оказался не майором, как послышалось мне при трудоустройстве, а генерал-майором, парой дней ранее выведенным из штата СВР и отправленным на вольные хлеба по сокращению, как и десяток его коллег-служак. Ушлый Жорка о героическом прошлом Василича знал, но оба-два, как бывалые разведчики-нелегалы, генеральскими погонами Василича не отсвечивали, пользовались схемой из детективов, где трабл-солвер под видом персонального водителя таскается с патроном и вникает в происходящее с места событий.

Переходить на официальную должность начальника службы безопасности Василич категорически отказался: «Я столько не выпью».

Общий секрет Василича с Жоркой я узнал случайно, когда заметил аномалию в зарплатной ведомости: каждую неделю пять тысяч долларов некоему Казбеку Волкову. Казбека никто не видел, деньги за него получал Жорик. Я подумал, на карман притыривает, позубоскалил: тут вся контора в твоей собственности, к чему мелочиться? Жорик вздохнул и раскрыл тайну Василича, закончив убедительным приказом: «Никому ни слова!»

Хорошее дело!

Я регулярно советовался с Василичем на тему экспортных манипуляций и хитростей. Старик знал европейские рынки на ять! Выдал пару мутных схем и сдал контакт в МИДе, способный предоставить немного четких схем не безвозмездно.

Дуэт Василича с Олеговичем в свое время принес холдингу многие миллионы. Тут и сто тыщ зарплаты не жалко!

Что ж.

Я отправился на стоянку, где в комнате охраны тусовался Василич. Отозвал его, обрисовал задачу – надо бы Севу заменить. После некоторого размышления Василич надиктовал номер телефона, по которому дозвонюсь до человека, достойного возглавить нашу службу безопасности. Ветеран частей спецназначения, получивший контузию при новогоднем штурме Грозного, сейчас в отпуске по ранению, имеет смысл перехватить. Грамотный парнишка!

На следующий день в Жоркином кабинете собеседовался высокий, плечистый, поджарый брюнет с черными глазами, тонкими линиями лица и не хищной, но хищнической улыбкой, как у барса, обожравшегося мяса и теперь наблюдающего за снующими мимо козлятами.

Как только я вошел, Жорик пояснил:

– У Карабаса крыша поехала после взрыва. Он на родину вернулся в Рыбинск. На богомаза учится, если не врут. В общем, Карабасу аллес капут. Теперь Яша в ответе за твое здоровье.

Я с удивлением принял новость. Карабас отлеживался в палате по соседству со мной. Он пострадал стократ больше и очень повезло, что взрыв случился напротив больницы. Вернули к жизни. Что потом – я не в курсе, убыл на лечение в ЛА. Оказывается, Карабас вон чего отчебучил. Впрочем, за год, пока он тенью следовал за мной от порога квартиры и обратно до порога, я убедился, что незаурядного таланта человек, но талант закопан глубоко.

Воспоминания прервал громкий хохот. Жорик с Яшей, сидевшие на диване и распивавшие коньяк из трех фужеров, ржали как жеребцы... Ах, да. Третий налит для меня. Я зацепил фужер, глотнул, сосредоточился. Яша улыбался, вспоминая:

– …ну да, я в душе сионист, но не жидовская же морда. Поржали с комбатом, а на следующий день штурм. Моих ребят к его батальону приписали для выполнения задачки. Ребята потом прикалывались: пока настоящие евреи с чехами Москву пилили, я как русский Ваня на бронике Грозный штурмовал.

– Чего пилили? – переспросил нетрезвый Жорик.

Я перевел взгляд на пустую бутылку. По двести грамм накатили, не его доза. Яков сидел напротив с чистым взором:

– Ребята сказали, что штурм был показухой для отвода глаз. Еврейская мафия чего-то с чеченской в Москве не поделила и занесла денег, чтоб устроили фестиваль песни и пляски с фейерверками, а нам поставили задачу кое-какие документы добыть.

– Понятно, – согласился Жорик. – Мы тоже дела решаем, деньги носим, фестивали с фейерверками устраиваем. Но теперь ты будешь не на бронике. Мы не Родина-мать. Своих не бросаем.

– Хотелось бы верить, – улыбнулся Яков. – Только зачем я вам?

– Ну, это… – Жорик вдохнул побольше воздуха, взял в руки бутылку, удивился пустоте, сходил к шкапчику, вернулся. Плеснув себе и Яше до краев, продолжил:

– Есть две задачи. Первая почти невыполнимая, но я в тебя верю. Так вот. Первая задача – чтобы с головы Романа Викторовича волос не упал. Вторая попроще. Если кто-то что-то за периметром Промы не понимает, надо объяснить, чтоб понимал и не путался под ногами. Ясно излагаю?

Взгляд Жоры стал трезвым, магнетическим, засасывающим в пучину страха. Яша, глядя Жорику глаза в глаза, выдержал положенное время и с легкой ухмылкой заявил:

– Ага, но я не по этой части.

Жорик, играя желваками в паузах, чуть слышно ответил:

– И не надо, чтоб ты был по этой части... Надо, чтобы все остальные знали – не надо нам мешать... Каким образом ты это знание распространишь, безразлично... Бюджет получишь отдельный... Какой скажешь, такой нарисуем, никаких отчетов... Уточнение: если где спалишься – про нас ни слова. Адвокаты отмажут, но при условии: никто не должен знать, что куролесил в наших интересах. Официально будешь числиться мэнээсом в институте напротив.

– Зачем мэнээс?

– Схема рабочая. За год оформим на тебя кандидатскую диссертацию. После защиты кати сизым голубем либо в Европу, либо в госструктуры, либо у нас получай повышение довольствия, не обидим. Ну так как?

– Надо подумать.

– Думай. Недолго. Время поджимает. За час надумаешь?

В отличие от прошлых лет я при жестком разговоре чувствовал себя умиротворенно. Растущий бизнес требовал жестких решений.

Тонтон-макуты появились, пока я в Калифорнии правил фасад.

Марину с прочей бухгалтерией Жорик переоформил в «Прому финанс» под задачу наладить коммуникацию с хрякинской налоговой инспекцией, регистрировавшей компании под зонтиком Промы. Для лучшего общения с туземными налоговиками мы арендовали в Хрякино этаж бизнес-центра, бывшей гостиницы, куда трудоустроили по старой Жоркиной схеме родственников хрякинской элиты. Марине с Леной наказали появляться в Хрякино попеременно, но ежедневно с целью рявкать на элитариев, чтоб не расслаблялись и творили бухгалтерские чудеса: платить налоги минимум миниморум, то есть децл, как наказывал Жорик, иначе с довольствия снимут! В свою очередь в "Металлснабе" на месте милой бухгалтерии образовался суровый департамент из двух финансистов с космическими окладами в пять тысяч долларов: Владленом Григорьевичем и Сергеем Павловичем.

Жорик выцепил мужиков на секретном предприятии в Хрякинском пригороде и сманил поднимать производство. Поднималось производство элементарно

Как только намеченное к захвату ОАО передавало собственность в ЗАО, из Промы выдвигался десант финансистов и чичиных атлетов. Десантники, прибыв на место, на законных основаниях вышвыривали директора из кабинета и приступали к реорганизации. Прежнее ОАО, оставшееся без активов, прекращало деятельность и объявлялось банкротом.

Новые владельцы, то есть мы, переставали платить зарплату работникам, оплачивать коммунальные услуги, слать деньги поставщикам по предыдущим долгам, общаться с местной налоговой... В общем, переставали платить что-либо куда-либо вообще.

Ноль!

Мизер!!!

Вы кто такие? Ступайте мимо! Все вопросы задавайте прежним хозяевам. Если есть вопросы к нам, то задавайте по месту регистрации, то есть в Элисте. Ждем, будем рады, дотур покушаем.

Работники устраивали демонстрации и забастовки, акционеры шумели, потрясали акциями, полученными после приватизации завода. Поставщики бурчали и рассылали кляузы в силовые органы. Налоговики и коммунальщики собирались с мыслями, выискивая на нас управу. Безрезультатно.

Управы не было.

Мы отсылали недовольных к обанкротившемуся ОАО. Жорик посещал поставщиков и списывал долги предприятия под ноль. Обнуление обходилось конвертом с пятью или десятью тысячами долларов в зависимости от суммы долга и формы собственности кредитора, государевы слуги обходились дороже. Потом Жорик катался по губернаторам и мэрам, умиротворение которых обходилось нулем больше, но мы получали карты в руки.

Забастовки купировались по схеме «Русского горизонта»: горланы и борцуны за справедливость приглашались возглавить Комитет Справедливости. После создания комитета главари автоматом получали должности в ЗАО и превращались в союзников, агитировавших рабочий класс еще немного поишачить за светлое будущее, в котором долги по зарплатам будут погашены... потом... возможно...

Далее наступал вексельный этап. Обнулив прежние долги, Жорик расплачивался с возобновившими сотрудничество поставщиками векселями «Ватробанка» с дисконтом в семьдесят процентов. Объяснял, что по причине временной нехватки наличмана может расплатиться высоколиквидными ценными бумагами. Можно отбить два конца, если не бояться! Поставщики мялись, телились, но выбора не имели. Лично пообщавшись по телефону с Вадимом и получив заверения в легальности схемы, принимали векселя к оплате. Дождавшись даты погашения, отправлялись в Москву в «Ватробанк» и сталкивались с сюрпризом – недействительным индоссаментом. Вместо положенного ОАО «ВатроИнвестЪ» в векселе фигурировало ООО «ВатраИнвестмент», год как обанкротившееся.

По итогу Жоркиных махинаций получалось, что год-два завод не имел никаких расходов кроме копеечных зарплат, выплачивавшихся спорадически. Пять-шесть взяток по десятку килобаксов местным властям, блюстителям порядка, профсоюзам, региональной прессе и комитетам за справедливость считались мелочью.

Пока Жорик окучивал поставщиков, Владлен Григорьевич и Сергей Павлович калькулировали выручку и прикидывали – не открыть ли клапан? Пора расплачиваться или подождать? Если расчеты показывали, что предприятие готово генерировать прибыль, начинали общение с местными коммунальщиками и налоговиками. Рассчитывались по всем накопившимся долгам.

Я отправлялся на встречу с губернатором, где расписывали кто за что отвечает, чтоб в губернии не было социального взрыва со стороны пролетариев, но и чтоб нам не мешали эксплуатировать оных. Потом с мэрами крутил ту же тему. Далее с ментами, депутатами и прочими туземцами, жаждавшими либо слово крепкое сказать в поддержку угнетенного люда либо получить конверт за вздохи и кивки на верх: «Это Ельцын во всех бедах виноват!»‎.

Сложносочиненная конструкция, но деваться некуда.

Тем временем назначенный из числа менеджеров «Промы»‎ директор правил списочный состав предприятия с пометками, кто не нужен совершенно, кто нужен позарез и какие вакансии следует заполнить новыми работниками, трезвыми, бойкими, не развращенными советской пролетарской этикой.

Нужных работников переводили в штат ООО, ненужным рекомендовали на заводе не отсвечивать, а судиться с ОАО, в котором пылились их трудовые книжки. Тем кто остался на предприятии, примерно четверть от списочного состава, покрывали долги по зарплатам и выписывали премии. Таким образом фонд оплаты труда уменьшался в три раза. Расходы на поставщиков после Жоркиных фокусов уменьшались в полтора раза. Прибыли быть, если губернатор оказывался вменяемым.

С невменяемыми губерами мы не работали. С убыточными предприятиями не морочились. Попадались такие через раз: после садистских фокусов с сокращениями и перерасчетами генерировали убытки как встарь. В этом случае дербанили индустриальный гигант в ноль: дробили цеха на участки и сдавали в аренду частникам, конторские помещения превращали в бизнес-центры, а склады в рынки. Через год любое предприятие, попавшее в холдинг, либо пыхтело как встарь и приносило прибыль, либо превращалось в барахолку. В первом случае Владлен Григорьевич докладывал Жорику: «Санация проведена успешно!». Во втором случае Сергей Павлович рекомендовал скинуть барахолку на пике цены местным бандосам.

Жоркин кабинет располагался напротив моего. Я регулярно наблюдал директоров, обнаруживших миноритария из Москвы и приехавших пообщаться поближе. Более того, Жорик зазывал провинциалов скататься в Белокаменную за наш счет. Прибытию каждого Жорик радовался безмерно, восклицая и душа в объятиях: «Рад видеть, старина! Где пропадал? Как дела?». Дарил безделушки в виде чернильной ручки «Паркер» или наручных часов «Тиссо», таскал крепкого хозяйственника по ресторанам на Тверской, волочил в модный клуб «Night Flight» через пару шагов.

Через неделю я вылетал к очумевшему директору с сотней тысяч долларов в пяти запечатанных конвертах. После обязательной сауны с обслугой из ядреных девок на все согласных, перемещались в гранд-ресторан для бесед в вип-зале.

Я по секрету информировал, что правительство взяло курс на полную приватизацию советской индустрии, частному капиталу развязаны руки. Прямо сейчас мы согласно государевых думок создаем холдинг и планируем сотрудничать с его предприятием. Палить деньги на выкуп акций возможности есть, но мы же умные люди и понимаем, что в этом случае деньги уйдут на карман Елкину с рыжим прохвостом. Имеет смысл воспользоваться схемой, нами опробованной и отработанной, а именно: деньги холдинга вложить в развитие завода.

Я выуживал из портфеля бумаги и зачитывал: «Циркулирующие на рынке акции вашего ОАО стоят девятьсот сорок тысяч пятьсот восемьдесят два доллара тридцать восемь центов по курсу ЦБ на вчера». Курам на смех, это всего лишь 25 процентов, не пришей кобыле хвост. Что с ними делать?

Откладывал бумагу в сторону, наклонялся к директору и понизив голос на полтона, как учил Жорик, продолжал:

– Давайте поступим так: зарегистрируем на нас троих – меня, Георгия и вас – ЗАО с равными долями. Задача нашей стороны – влить девятьсот сорок одну тысячу долларов в уставной капитал ЗАО и, апропо, оформить на вас двухкомнатную квартиру в Москве. Ваша задача – передать новому ЗАО активы предприятия по балансовой стоимости. Последующую прибыль с завода будем делить поровну, чужих не подпустим. Чужаки пусть акции прежнего ОАО выкупают. Схему знаем, не первый день работаем, комар носа не подточит. Тут пять конвертов, этот ваш. Остальные четыре – губернатору, мэру и силовикам для прикрытия схемы. От вас нужно решение, одно из двух.

После короткой паузы загибал пальцы:

– Первое. Берете все конверты и отвечаете за все будущие проблемы. Второе. Берете свой конверт, остальные проблемы решаем мы. Вас не торопим, думайте. Конверты оставляем. Через неделю обсудим, как жить дальше. Мы вам сто процентов доверяем! Этот конверт по-любому ваш, остальные – на ваше усмотрение.

Таким речам учил Жорик. Он же научил ответам, что бояться не надо. Зарегистрируем ЗАО с таким же названием, как и его предприятие. Есть ОАО «Красноземскхим», зарегистрированное в Красноземске? Нарисуем ЗАО «Красноземскхим», зарегистрированное в Элисте. Разница в месте регистрации и одной букве названия, а результат налицо: заводу на развитие прибывает от нас чемодан американских денег, директору – московская квартира прямо сейчас и много будущих прибылей потом.

На прочие вопросы я не отвечал, улыбался сдержанно и по Жориной указке пожимал плечами: деталями не занимаюсь, мое дело – стратегическое развитие бизнеса, а для прочего существуют крепкие хозяйственники, которым делегирую полномочия. Например, мой визави такой, крепче на Руси не сыскать.

Директор оставался наедине с думками. Что он знал про нас? Дурачки нарисовались, хапнули немного акций дохлого предприятия, в Москву свозили, напоили, накормили, блядей показали, теперь денег сулят. Подвох есть, но в чем?

Красдир-волчара тужился понять, как могли напакостить свой в доску Георгий Альбертович и молокосос Роман Викторович.

«Хе-хе, – посмеивался директор, думая обо мне. – Молодой и глупый щенок, а уже президент холдинга. Такой салага не проведет. Потребую для начала трехкомнатную квартиру в центре Москвы и долю пятьдесят один процент в будущем совместном предприятии. А там видно будет».

Это становилось началом конца.

Отнятые Чичей квартиры на балансе «Ватрушки» не переводились. Вадик прописывал там бомжей, согласно документам многодетных... потом бомжей выписывали, детишек оставляли, мутились фокусы с БТИ и хата поступала в собственность к директору. Поступала во временную собственность до официального решения суда, что детей выписывать с жилплощади нельзя.

Я развозил конверты по регионам, давал команду на оформление ЗАО и наблюдал, как переводится туда заводское имущество. Цены смешные, советских времен, когда «Жигули» стоили пять тысяч рублей, сейчас на две бутылки пива не хватит.

Проходил месяц, второй, третий… завод переходил в собственность Закрытого акционерного общества. Большинством голосов – два против одного – вносились поправки в учредительные документы ЗАО. Директора, владевшего мажоритарным пакетом акций, мы даже не спрашивали. Надо лучше читать уставные документы, где черным по белому в разделе "Порядок внесения изменений и дополнений в устав" написано:

1. Общие положения: Изменения и дополнения в настоящий устав могут быть внесены только по решению общего собрания участников (акционеров) компании.
2. Кворум и голосование: Для принятия решения о внесении изменений в устав требуется присутствие кворума и квалифицированное большинство голосов (не менее двух третей голосов от общего числа голосов участников).
3. Регистрация изменений: Принятые изменения подлежат государственной регистрации в установленном законодательством порядке.

Директорское счастье кончалось. Директор превращался в жалкого просителя, сновавшего по лобби «Промы Холдинга» в ожидании, когда соизволит принять Георгий Альбертович.

Соизволения не дожидался. На завод выезжала бригада Чичиных бойцов и дядек финансового департамента, нареченных Жориком «тонтон-макутами». Первым делом встречались с юристом предприятия, получившим месяцем ранее конверт за не слишком усердное чтение уставных документов ЗАО. По-доброму советовали уволиться и никогда больше на глаза не попадаться, особенно на глаза атлетов. Жене и детям тоже. 

Пограничники на родину пустили без вопросов. По прибытию в офис я получил рапорт, что с Калкиным покончено железобетонно, но незадача – Олег Викторович вышел из доверия провинциальных директоров стараниями новопреставившегося языковеда. Другие волки с другим замминистра перехватили направление. Сейчас Сева выясняет в чем причина.

Надо определиться: отстреливать волков или самим отползать поджавши хвост. Но похоже, что тема с производством полуфабрикатов на экспорт затухает. Остается внутренний рынок, полудохлый как карась в аквариуме магазина «Океан»‎.

– Будем ввязываться в бой и отжимать заводы с низким уровнем переработки. Но сначала, – скомандовал Жорик, – кончай попугайничать. Теперь носишь темные костюмы с однотонными галстуками и закажи очки для солидности. Тебе скоро двадцать пять, а выглядишь как пионер. Как бакланить с директорами будешь?

– Не собираюсь ни с кем бакланить.

– Не получится. Читал отчет за полгода?

– Да, у «Промы кемикал» лучшие результаты.

– Нет, Рома. Лучшие результаты – у цеха моторного масла.

– Там копейки, сорокет в месяц.

– Смотри на соотношение полученной прибыли к вложенным средствам. Вложили чирик, подняли поллимона за год. Так что переключаемся на производство. Со спекуляцией кирдык.

Я нарядился скромным клерком и зачастил на Маяковку. Там в неприметном министерстве напротив театра Сатиры заседал Жоркин подопечный Геннадий Иванович. Мы занимали столик в ресторане по соседству, «Пекин» или «София», где за небольшую мзду в увесистом конверте Геннадий докладывал, какой флагман индустрии дышит на ладан или впал в кому после акционирования трудовым коллективом. Соответственно, пробивает брешь в государственном бюджете, ежемесячно требуя дотаций и субсидий, иначе оголодавшие пролетарии на баррикады пойдут. Если снять с государевой шеи этот груз, большие люди только рады будут. Разрешат чинить любые безобразия, кроме смертоубийства. Зеленый свет обеспечен.

Услышанное я пересказывал Жорику, тут же начинавшему процесс. Через ребят, что скупали у нас ваучеры ранее, приобретались акции указанного предприятия. Двух процентов хватало для захвата, проходившего по-писаному.

Жил размеренно и болезненно до дня, когда Жорик сунул зеркало. Я глянул и остолбенел. Вау, красавец! В бунгало не было зеркал. Первые дни рассматривал синяки и ожоги в госпитальных зеркалах, потом наскучило. Перестал отслеживать любое свое отражение на любой поверхности.

Действительность, показанная зеркалом, превзошла ожидания! Впрочем. Хм... Лицо осталось как раньше, изменений не произошло, но выглядело приятней. Получило более мужественное и солидное выражение, будто я прибавил десяток лет. Строг, красив. Да, определенно красив. Ага, подбородок вроде как выдвинулся вперед, стал побольше и поширше. Прикус изменился, челюстями до сих пор неудобно двигать. Когда вставили верхний и нижний мосты, ортопед предупредил: первые три дня будет больно. Я не ожидал, что настолько! Волком выл, пока зубы вставали на места. Будто невидимые дворники стальными ломами расширяли пространство для новых клыков, моляров и бивней. Боль сошла, а подбородок, визуально потяжелевший на полцентнера, остался. Так же, как и ослепительная улыбка. Ах, как я белоснежно скалился. Глазам больно. Кстати, а что с ушами? Уф! Прижались к черепу, как ушки испуганного котика, ровно так, как мечтал, разглядывая свое лопоухое отражение в предыдущей жизни.

Крррасавчик!

Жорик подтвердил ненароком вырвавшееся и увлек на спринт по городу! Влил в меня сто грамм бурбона-анестезии, и мы помчались позировать для поляроида в местах, ранее грезившихся: ЛАПД, надпись Голливуд, Беверли-Хиллз и Пасифик Палисейдз, Сансет бульвар, Родео драйв, Сенчури Сити, Фокс Плаза, он же Накатоми Плаза из фильма «Крепкий орешек». Жорик предложил сгонять в Санта-Барбару, но я отказался. Сериал не смотрел, никого там не знал.

Почесав затылки и поняв, что в списке личных достижений поездка в Лос-Анджелес без селфи с пляжа не будет засчитана, отправились на Malibu Lagoon Beach, который про «Спасателей Малибу». Отметились фоточкой, перекусили бургером в кафешке на набережной и вернулись домой, благо рядом.

В целом, Лос-Анджелес разочаровал. Разочаровал так, как в юности разочаровала Москва. Фильмы, просмотренные в школьные годы, внушали, что Москва – мой город, жизнь моя там, среди звезд советского экрана, катающихся на шестых «Жигулях» по Садовому, живущих на Новом Арбате, щеголяющих импортным шмотом. Реальность предстала тусклой обыденностью: метро с рабочим, канцелярским и студенческим людом, комната в общаге, индийские джинсы, узбекские футболки. Виденные в кино Кремль, Арбат, Тверская и прочие достопримечательности мелькнули туристическими аттракционами, обязательными к посещению один раз и к московской повседневности отношения не имевшими.

Такие же чувства испытал в Лос-Анджелесе. Я попал в конгломерацию двухэтажных поселков и пустырей с нефтяными вышками, ни в одном месте не похожую на сказку из просмотренных тысяч видеокассет. Тьфу.

Вернувшись в бунгало, я приложился к бутылке и вполуха выслушал доклад Жорика, что улетаем завтра. Сквозь сон доносились размышления, что надо бы дизайнерскую халабуду выкупить, но с мортгейджем времена шакалистые, завтра «Порш» Кирюхе скинем, тут делать нечего, в Рашке развернемся, пацаны обещали помочь с приватизацией пары индустриальных инвалидов за долю малую…

Много чего говорил Жорик. Я не грузился услышанным, обдумывал наказ доктора: под солнечные лучи не попадать, иначе под загаром выступят белым шрамы. Хорошо, что еду в Москву, где солнечные лучи на морде – редкий гость. Плохо, что фото на моем загранпаспорте не имеет ничего общего с моим нынешним лицом. Пустят на родину пограничники?

Через неделю привык. В практической части существование оказалось комфортным, но не ослепительным, как в мечтах. Предаваться сожалениям я не успевал.

Адель Вениаминовна по утрам возила в клинику. Лицо, спина и ноги болели безбожно. Их мазали жгучей дрянью и кололи огненным. К имевшимся напастям добавилась еще одна – начали ворошить мои челюсти. Я расстался со всеми зубами. Половину выбило при взрыве, когда влетал головой в ларечную витрину, другой половины, давно требовавшей внимания, лишился усилиями калифорнийских зубодеров. Тупая боль терзала с утра до вечера и с вечера до утра. Иногда послабее, иногда посильнее, порой настолько невыносимо, что в пору вешаться. Я никогда так не страдал, даже там, в песках. Ежечасно умолял Адель Вениаминовну сотворить укольчик, но домомучительница на мольбы и посулы не велась. Колола обезболивающее, как доктор прописал – раз в сутки, вечером перед сном.

В мае прилетел Жорик и, заняв шезлонги у бассейна, поимел долгую беседу с мадам. На утро Адель Вениаминовна исчезла.

«Такие договоренности, – пояснил Жорик. – Она тут на ПМЖ остается, но если что, всегда на связи. Уколов больше не будет, а то сторчишься. Давай по вискарику тяпнем. Полегчает.»

На следующий день Жора вернул в прокат ставший родным «Сабурбан» и обзавелся «Поршем», обосновав, что без кабрика в Калифорнии жизни нет!

Кабрик оказался тесной коробчонкой, сидеть неудобно, но перечить и настаивать на вызове безразмерного такси «Форд Краун» я не стал. Жоркину страсть к компактной, негде развернуться, жоповозке я не разделял. Подобно туземцам я предпочитал просторные «Кадиллаки» и «Линкольны», безразмерные «Блейзеры» и «Эксплореры». Скорость в городе ограничена. Где прихватывать на спорткаре?

По утрам катался в Cosmetic Surgery Clinic, где наблюдал, как Жора спикает с латиноподобным хирургом, занимавшимся пластикой моего лица. Жорик совал фотокарточки с физиономией прежнего меня и напирал на то, что точь-в-точь как раньше не надо, надо лучше, лавэ немеряно, башляем. Врач не понимал и с операциями не спешил. Я мычал, согласный на все, теребил Жорку: «Давай поскорее, а?»

На третий день Жорик сообразил, как действовать при незнании языка. Образ идеального меня оказался трудно описуемым, но легко показываемым. Жора затарился пачкой глянцевых журналов с Томом Крузом, Чарли Шином и Робом Лоуи на обложках, теребил хирургу лацкан халата и тыкал под нос журнальчики: «Лоб такой, ага, форхед, сечешь, цыган! Вот смотри теперь сюда, брови такие, глаза не трогаем. Йес-йес, айброуз, а линзы сами вставим какие надо. Ага, а вот такой нос? Получится? Кэн ю? Пиздишь? Окей! Нос вот такой, щеки такие, подбородок такой. Окей?»

Жорик и хирург рылись в журналах, препирались кратко: «импоссибл», «хаумач» и «мэйби», изучали рентгенограммы моего черепа…

К пиджин-инглиш препирательствам я относился равнодушно. Сквозь густые приступы боли пробивалась единственная мысль: «Поскорее бы все закончилось». Моим мнением никто не интересовался.

Мытарствам пришел конец через пару месяцев. Жорик нашел Кирюху, плотно с ним пообщался, смотался в Москву и вернулся с вестью, что Ельцин победил на президентских выборах, пацанам теперь поблажка.

«Грабь, бухай, отдыхай!» – привез Жора лозунг от пятого июля 1996. Я не понял, в чем радость быдлячества. Жорик пояснил, что Елкин будет выполнять договоренности с большими пацанами – раздавать госсобственность. Раньше мелочь по карманам тырили, теперь займутся серьезным делом, будут отжимать промышленные гиганты. Нас в отжим не пустят, но освободятся полянки с возможностью пошебуршать.

Июль Жорик провел в Лос-Анджелесе. С его слов, пристраивал Кирюху в МГМ и вроде как получилось. Пристроил не режиссером, как мечталось Кириллу, а по специальности – помощником осветителя.

– Пусть освоится, на Оскар будем двигать через год! – постановил Жорик.

Я пропустил постановление мимо ушей. Сидел на лужайке, цедил бурбон, глазел на кусочек океана, доступный к обозрению, рассматривал булыжники, накиданные с непонятной целью в лужу.

Хозяйством занималась Хуанита, нанятая Жориком на тех же условиях, что и Адель Ивановна: проживание в комнате при кухне, питание от пуза и пятьсот местных рублей на карманные расходы.

Первый вывод: дом проектировался с бодуна. Состоял из четырех секций, расположенных под углом друг к другу, будто написанная пьяницей буква «дабл-ве». Секции были разноразмерные: метров десять-пятнадцать длиной, пять-шесть шириной и два-три высотой. Со стороны дома, обращенного на улицу, газон отсутствовал, ни травки, ни кустика. Между въездными воротами и домом вообще ничего не было кроме бетонированной площадки на две машины. К хозблоку, которым оказалась правая палочка буквы W, она же в русской транскрипции «дабл-ве», примыкал гараж, он же банальный навес с воротами для двух автомобилей среднего класса.

У задней стены стояли бойлер и гигантский двустворчатый холодильник, раза в два поболее, чем в кафе «Металлист». Из гаража в хозблок вела широкая дверь. В хозблоке на входе стояли две огромных стиральных машины... одна точно стиралка, а вторая – непонятно что. Надо будет спросить у Адели, когда вернется с закупок.

А тут?

Сауна, душ, подсобка, выход к бассейну, расположенному в правой вершине «W». Потоптавшись у бассейна без воды, вернулся в дом, проследовал в конец хозблока с двумя дверьми. Левая, массивная широкая, вела в гараж, откуда зашел минутой ранее. Дверь по курсу, узкая, легкомысленная вывела на улицу. Ага! Входная дверь, если заходить с улицы. Хлипкая картонка со стеклышками. Тьфу!

Я развернулся. Что дальше?

Половину следующей секции, то есть следующей палочки дубль-ве, занимали кладовка со стеллажами, каптерка с кухонными инструментами и приспособлениями, чулан с винными шкафами, кубрик с кроватью, тумбой и встроенным шкафом. Там, где комнатушки кончались, начиналась кухня с двумя столами для готовки и барной стойкой. Стойка примыкала к стеклянной двери с выходом к бассейну, возле которого только что топтался. Далее шла столовая со столом и дюжиной стульев, венчавшая верхнюю серединку "W" с правой стороны. С левой стороны была гостиная: диван, два кресла, столик и пуфики. Кхм, неизменный спутник фильмов про богатую жизнь – камин – отсутствовал, на его месте стоял пузатый телевизор Philmore. Что за фирма? Не слышал про такую...

В целом гостиная со столовой занимали по половинке верхних центральных секций буквы "W" и перетекали в кабинет с торшером, стулом и таким же древним, как телевизор, компьютером. Границей были два кресла и столик, оказавшийся боковым для кабинетного письменного стола, такого же огромного, как барная стойка на кухне.

Четвертая секция однозначно оказалась спальной: гардеробная комната, еще один туалет с ванной, потом комната с огромной кроватью. Вот и все. Убого, промтоварно, расчетливо до уныния.

Сканируя совсем мелкие детали я отправился в обратный путь, с левого верхнего конца буквы W в правый нижний.

Монументальная Адель Вениаминовна представилась комбустиологом с высшим медицинским образованием, знанием английского и наличием международных водительских прав. Денежное содержание в пятьсот бакинских и полный пансион на вилле в Калифорнии ее удовлетворили.

По прилету в Лос-Анджелес нас встретил риелтор, сдававший дизайнерскую виллу с видом на океан. Я дрожал от предвкушений еще на паспортном контроле, а как только узрел белоснежный кабриолет «Кадиллак», потерял голову. Мечты сбываются!

Вопреки моим жарким просьбам и плаксивым мольбам Адель Вениаминовна настояла, чтобы водитель поднял кожаный верх автомобиля. Мотивировала тем, что солнечные лучи противопоказаны состоянию Романа Викторовича.

Делать нечего, разместившись на заднем диване, я приступил к осмотру давно знакомых окрестностей. Адрес будущего места жительства выведал задолго до вылета: Оушн Вью Драйв, Малибу, Калифорния. Что значит бунгало, я не в курсе, но звучало круто, как в кино!

Мечта сбылась!!!

Увы...

Не сбылась мечта.

Попав на место будущего жительства, я приуныл. Одноэтажное серое здание змейкой вдоль склона не понравилось категорически. Притулилось к серому холму в сером поселке на отшибе колхозной цивилизации. До океана – километр! Причем океан был виден не из окон, а с одного конкретного места в углу мизерабельного участка: куцая полянка в обрамлении кустиков, лужица с мостиком и щебень, поросший травой. Там и сям разбросаны валуны, камни и камешки, имитирующие суровый северный вид ... кхм, под пальмами.

Внутри дома тоже не ахти: спальня с холлом и хозблок в один этаж. Я представлял американское фешенебельное житье совершенно, абсолютно не таким. По куче фильмов имел представление, что янки живут в двухэтажных особняках с газоном, бассейном, джакузи и прочими аттракционами; повсюду колосятся пальмы, под пальмами млеют сисястые блондинки в бикини. Здесь ничего такого, кроме малюсенького, метров три на шесть, бассейна, не было. Вот и всё житие американское.

Адель отправилась брать в аренду SUV, чтоб возить меня в госпиталь. Я остался в помещении один. Делать нечего, повторно прошелся по жилью со скрупулезным осмотром, подтвердившим печаль.

– Чииз! – скомандовал Жорик.

Примчался с фотографом в больничную палату, усадил на подушку, накинул поверх моей пижамы пиджак, теперь вымучивал мою улыбку.

– ?

– Загранпаспорт делаем.

– Какой паспорт? – промычал я, но услышан не был.

Черт! Я был разрезан, иссечен, обожжен и еле шевелил языком. Юрик, навестивший часом ранее, расписал в подробностях, как «мерин» взорвался напротив ларька и я со стеной огня влетел в ларечную витрину. Ноги и спина обгорели, лицо – наполовину. Оказывается, в багажник засунули не банальный тротил, а натуральный фугас с зажигательной смесью, чтоб наверняка...

Свезло. Воткнулся головой в прохладительные напитки, залившие меня, горящего как свечка. На пару метров левее – и все, шашлык! Левая витрина была заставлена крепким алкоголем. В общем, я обгорелый, с порезанной мордой, нуждался в пластической хирургии. Первичную помощь оказали в больнице, потом перевезли в госпиталь, где специалисты по контингенту с чеченской войны справились с моими ранами на ять! Но следы ожогов на морде, как заметил Жорик, надо править у пластических хирургов. Военному госпиталю такие специалисты ни к чему, в кремлевке тоже излишество, поэтому смотрим на заграницу, на Голливуд.

Под ложечкой заныло: «наконец!» Последние три года имел две забавы: платный секс и просмотр видака. С сексом понятно, чистая физиология, но видео навевало мысли. Какие именно – понималось смутно, однако факт, что оптимистические. Голливудские гуру наставляли: жизнь надо прожить так! Стремись и делай, а если не можешь – сдохни! Алек Болдвин из «Гленгари Глен Росс» был моей мотивационной иконой.

Ночью снились розовые кабриолеты и белоснежные виллы с лазурными бассейнами на берегу океана. Девицы не снились. Ким Бессинджер и Мариса Томей мелькнули в углу кадра и умчались в ночь. Я махнул: «Гудбай! Найду помоложе!» и проснулся от испуга, что будущая поездка приснилась.

Нет. Жорик расставил точки над i, пояснив: надо Кирюху выловить и спросить за спизженное! Едем!

Жора выправил мне загранпаспорт, определился с клиникой, оплатил процедуры и помахал в американском посольстве счетами за лечение. С его слов посольские впечатлились числом нулей в авансе, оплаченном «Промой», единоличным хозяином которой числился я. Американским клеркам такие суммы во снах мерещились.

В день отлета Жорик приперся в госпиталь нетрезвым. Огорошил, что назревают проблемы. Калкин вожделеет поджарить меня вторично. Нанятые им саперы уже колдуют над термобарическим зарядом. Источники надежные, врать не станут. Очень хорошо получается, что я валю из Москвы...

Жорик минуты две бурчал про Калкина и отморозков, с которыми тот спутался. Да-да, на Рому Пескова открыт сезон охоты с вознаграждением за мою подбитую тушку! Упомянул в бурчании склад с бижутерией, который вынесла Чичина бригада полгода назад.

Речь шла о ширпортребе, привезенном Чичей в Хрякино. Ширпотреб не продавался напрочь, пришлось скидывать оптом за ту же пятерку, которую отдали Чиче. Надо же! Хозяева галантерейной дребедени вычислили, куда пропал их груз и то ли ступили на тропу войны, то ли отправились на сафари.

В общем, резюмировал Жорик, надо разбираться с лихими галантерейщиками, нанятыми Калкиным, им же вооруженными и мотивированными.

Что может быть общего между мультимиллионером из Голландии, эстонским евреем и русским лингвистом в одном лице и торговцами бижутерией с Мазутки? Оказывается, да. В России может быть. Всё смешалось в стране, превратилось в клубок кровавых интересов, затронувших любого и каждого, отказавшегося существовать на зарплату. Хорошо, что я завтра транспортируюсь в «Шереметьево-2».

Жорик заверил, что Калкину недолго осталось. Севан подключил органы государственной безопасности. Сейчас дербанят конторы, имеющие отношение к нашему врагу номер один, объявленному на днях официальным вражеским шпионом. Дел невпроворот, только успевай следаков коррумпировать. По этой причине сгонять со мной в Эл-Эй нет возможности. Моим сопровождением займется медработник, нанятый на круглосуточную работу, снабженный полугодовой визой и сидящий за дверью. Там же патрулируют два мента, которые в натуральном милицейском бобике доставят нас в «Шереметьево».

В общем, счастливого пути, ни пуха, ни пера! Домой вернешься, когда уляжется дым баталий.

– А можно без баталий обойтись? – уточнил я для проформы.

– Нет! – сказал, как отрезал Жора. – Если решил заниматься бизнесом – будь готов решать вопросы и отвечать четко, на пять! Бизнес – это в первую очередь защита своих интересов. И немного пощупать чужие интересы – во вторую очередь.

Я, прибитый логикой, рухнул на стул, наблюдал за движениями слуги, положившего на стол пухлую папку коричневого цвета и перьевую ручку...

– Осталось ознакомиться с договором и поставить подпись. В этой папке есть все. Какую жизнь выбираете?

– Не знаю. Как можно выбрать жизнь?

– Элементарно. Хотите быть богатым? Будете. Хотите стать знаменитым? Пожалуйста. Хотите вершить судьбы миллионов? Никаких проблем. Что выбираете?

Я задумался. Действительно, чего я хочу? Богатства? Само собой, не хочу быть нищим. Известности? Ни к чему. Руководить и властвовать? Я равнодушен к этой стороне жизни. Что выбрать?

Вспомнил!

Тверская, гламурные персонажи и я!

– Можете сделать меня успешным?

Господин приподнял правую бровь. Я оказался облачен в шелковые бирюзовые слаксы, шелковую зеленую рубашку, белый пиджак, на пузе рядом с блямбой Версачче висел мобильный телефон. Ух! 

И что?

За это жизнь продавать?

Правая бровь господина приподнялась на пару миллиметров выше. На стол передо мной упал автомобильный ключ со вздыбленным жеребцом. Вслед – связка ключей от квартиры. И чуть погодя с грохотом упали иностранные деньги в банковских упаковках. 

Жизнь продавать за это? Действительно, пустые желания.

– Можете сделать меня счастливым?

Бровь господина вернулась в исходное положение. Я оказался перед ним как есть. Господин скучно доложил:

– Человек сам решает, когда он счастлив. Я ни при чем. Могу помочь в приобретении атрибутов счастливой жизни. Если настаиваете, могу дать таблетку. Скушаете и окажетесь на вершине блаженства, до которой в реальной жизни не взберетесь. Дать?

– Не надо.

– Тогда чего изволите?

– Не знаю. Хочется, чтобы в моей жизни было все. Это возможно?

– Нет. Умирая, вы будете оттягивать встречу со мной. Причин много: не ужинали с английской королевой, не вышли на старт гонки в Монте-Карло и не пересекли Антарктиду на собачьих упряжках. Много несделанного можно вспомнить за минуту до смерти. Мне это надоело.

– Я даже не знаю...

Прошел год. К марту девяносто шестого скрутили головные боли. Врач посоветовал сократить рабочее время до двенадцати часов и завязать с алкоголем. Я послушался, но боли не прекратились. Экстремально скрутило девятого марта. В пять утра полез на стену от ощущения, будто череп сунули в слесарные тиски и проверяют на механопрочность. Далеко не залез.

Бродил по квартире в поисках места, где бы прилечь, присесть, притулиться. Последствиями корпоратива такое быть не могло, ибо кроме сока с минералкой ничего накануне не потреблял.

Едва дождавшись Карабаса, скомандовал мчать не в офис, а в больницу, в Романов переулок. Как потом скажет Жорик, смена маршрута меня спасла. На путешествие потратил десять минут вместо стандартных двадцати.

Приехав к больнице я потянул дверную ручку, чтобы выйти, и увидел себя со стороны, с высоты птичьего полета: узкая дорожка с бегемотообразным «Мерседесом», взрыв из-под багажника, проем задней двери, откуда вылетаю я, лечу, врезаюсь в продуктовый ларек.

Темнота!

...

Очнулся в больнице, второй раз за год.

Говорить не мог. Шевелиться не мог. Ничего не мог. Я не чувствовал себя. Видел Жорика в пелене, улавливал обрывки слов про обуявший испуг… про сто сорок по Москве… про уф, обошлось… скажи спасибо, что живой!

Так же внезапно, как появился, Жорик исчез с извинением, что рухнул «Торговый дом Эрлан», есть возможность поживиться, медлить нельзя!

Я, забинтованный на манер мумии, о делах не думал. Меня интересовал смысл происшедшего. Мерещилось, что жизнь не определена Жориком. Он указывает направление, а я принимаю решение в какую сторону двигаться, с какой скоростью, с каким упорством, к какой цели, к…

...додумать не получилось. Накрыло приступом боли. Попытался закричать, не получилось. Стонать? Зубами скрежетать?

Я потерял сознание.

Валяясь в больничке второй раз за год, корежил голову думами о былом. Два года назад я принял решение рискнуть, как далекие бугурусланские пацаны, не засцавшие пойти на успех. Следовало подвести итог.

Соображалка скрипела медленно, но верно. Чтобы прийти к знаменателю, следовало поставить плюсы и минусы в воображаемый листок достижений/лишений. Ни один минус не придумал. Ни один плюс не случился. Стало ясно: время трачено впустую. Я по-прежнему не знал, чего хочу, и по-прежнему не получил то, о чем мечтал. Начал обдумать разницу между «хотеть» и «мечтать».

Разница определенно существовала, интуитивно ощущалась, но словесному описанию не поддавалась. Единственное знал точно – в бизнесе просто так ничего не бывает. Первое покушение раскрылось банально.

Геннадий, слоняясь по Хрякинскому складу, придумал элегантную бизнес-модель: сдавать складской алкоголь на реализацию деловым пацанам, с которыми учился в школе. Сдавал чуть дороже прайс-листа, но с отсрочкой платежа на месяц. На тот момент в «Проме» отсрочек не было. Дело у Геннадия пошло. Просто поперло, ровно до тех пор, пока Генкины одноклассники не смогли расплатиться за взятое на реализацию: то ли в казино просрали барыш, то ли на блядей спустили. Вопрос решили по-простому, по-пацански: кредитора на нож, хабар на вывоз.

С моей подачи начались бандитские разборки: Чича вынес склад одноклассников, зарезавших Генку. Крышей склада оказалась подольская банда, озадачившаяся чичиным наездом. В качестве компенсации бандиты потребовали от Чичи передать «Прому» в окормление, иначе будет нехорошо. Чича не переваривал на дух всю подольскую преступную группировку, называл спортсменами с мышцой вместо мозгов. Угрозам не внимал и показательно вынес еще пару складов, находившихся под подольской крышей. Подольские в продолжение переговоров с Чичей показательно расстреляли двигатель моего «Торуса» и лобовое окно со стороны пассажира. Тут я совершил глупость, инстинктивно упав на пассажирское сиденье. Получил три пули в левые ключицу, плечо и в предплечье, пока падал. Но это не важно. Важно, что кто-то из нашего офиса был с Геной в сговоре и вносил деньги в кассу за проданный Генкой алкоголь, чтобы оформить продажу. Кто?

Тем временем бандитский сериал «Чича против подольских» кончился не начавшись. Чиче забили стрелку, там случилась стрельба с десятком трупов и брошенными оружиями, в том числе с автоматом, из которого решетили «Торус». Один из подольских трупов менты записали в негодяя, покушавшегося на меня месяцами ранее. Наличие мертвого тела тут же закрыло дело о покушении.

Со вторым покушением, нынешним, тоже неудачным, оказалось еще проще. Безобразничал Калкин, потерявший в России бизнес и отметивший отъезд в Роттердам фейерверком! Тут я претензий не имел, взрывали меня по делу.

Жора слушал свесив челюсть, потом махнул гривой:

– Однако, голова не та, не врубаюсь. Давай созвонимся завтра. Вот мой телефон. Давай свой, пока не окосел окончательно. Давай, давай, не жмись. У нас сегодня праздник. Итоги года обмываем. А ты, Рома, чего не пьешь? Первый раз натурального капиталиста видишь?

Мне стало интересно, что за интурист такой Калкин и какие могут возникнуть общие дела. Когда Калкин удалился по малой, Жорик пояснил:

– Подробности узнаешь завтра, а пока доверься Калкину. Калкин – это голова. Никакой он не интурист. Эмигрировал из Тарту в конце семидесятых, но вернулся в Москву в восемьдесят седьмом. С тех пор из Рашки может на пару месяцев отлучался в общей сложности. Бизнес у него потрясающий. За восемь лет заработал семьсот лимонов. Говорит, добью до арбуза и уйду на покой. А ведь нищим языковедом был до перестройки.

– А мы тут при чем?

– Эх, Ромыч. На спекуляции теперь не подняться. Нужен системный подход, а Калкин в этом понимает, структурный лингвист, не хуй собачий! Ты же знаешь, у меня с идеями туго. Энтузиазма вагон, но в голове бардак. Если Калкин чего подскажет, замутим новое направление, – Жорик махнул водки и продолжил. – Эх, Чичу бы на него натравить, пощипать филолога.

Меня кольнуло в мозжечок, вспышка привиделась, огонек померещился. Я вслед за Жорой осорокограммился со страху коньяком.

Огонек мерещился последующую неделю, пока Жорик разбирался с Калкиным и его консультантом. Разбирательства прошли в лучших Жориных традициях. Сначала он вынюхал офис Калкина. Потом повстречался с Виктором Олеговичем, пенсионером, размещавшим калкинские заказы на экспорт. Жорик перевербовал старика в момент. Виктор Олегович работал на Калкина за две тысячи долларов фиксированной платы. Жора посулил зарплату в пять раз больше и процент от прибыли.

С конца января Жорик начал летать по стране с вице-президентом компании «Прома Кемикал» Виктором Олеговичем. Старик знал дело туго, в химической промышленности приятельствовал со всеми директорами и мог загрузить заказами любой завод, на этот раз от нашего имени. Мы заключили договоры о совместной деятельности с десятком региональных химпредприятий. Параллельно рисовали договоры поставок с сотней других контор, на этот раз наших собственных. Жорик согласно калкинской схемы зарегистрировал сотни компаний на левые паспорта, которые у Пиночета не переводились. Компании предназначались для разных целей и, чтобы не запутаться в предназначении, ранжировались следующим образом:

– пустышка с нулевым балансом, на которую оформлялись договоры о намерениях, гарантийные обязательства и другие никчемные бумажки;

– помойка с задачей гонять деньги на другую помойку;

– белая фирма, платящая налоги, существующая официально, без косяков и висяков.

Это были три полюса промовской бухгалтерии. Я сидел и рассматривал платежки, кто куда чего отправил и зачем. Средства рублевые и валютные гонялись между конторами, зарегистрированными в Ингушетии, Калмыкии, на Алтае и даже в далеком поселке городского типа Тура, недалеко от мест, где мотал срока огромные Иосиф Виссарионович. Кстати, тамошние финансисты регулярно зазывали на охоту с рыбалкой, уверяли, что до Туруханска раз плюнуть! Всего час лету от Красноярска. Мы с Жорой тактично отнекивались и взамен предлагали посетить Москву за свой счет.

Химикаты, производимые по заказу «Промы Кемикал», влет продавались на Московской товарной бирже. Жора почесал репу, пошушукался с Василичем и через его бывших сослуживцев, таких же унылых отставников, вышел на Лондонскую биржу. Я познакомился с суровыми мужчинами без визиток, представлявшимися кратко, Иван Иваныч, Михал Михалыч, Семен Семеныч, etc.

Номенклатура «Промы Кемикал» их интересовала в малой части, обсуждали определенные позиции к конкретной дате. Четверть номенклатуры продавалась на лондонской бирже с легким убытком, две трети с приятной прибылью, остальное – как получится. Раз в месяц-два случался фестиваль с прибылью в десять-двадцать концов, но Жорик тут же рушил мою радость: эти буказоиды не тебе.

Веселье в «Тереме» достигло апогея часа через три. Ребята рассредоточились по ресторану. Кто-то заказал бильярдный зал, чтобы сгонять партию-другую, кто-то облюбовал вип-номера, кто-то занял место у барной стойки рядом с прекрасными валютными незнакомками.

Жорик скользнул взглядом по обстановке, хмыкнул и отправился в общественное место по малой нужде, похоже. На полпути завопил:

– Старая калоша! Вот ты где!!!

Устремился к столику наискосок от уборной, где восседал холеный европеец импортного замеса с юной дамой, нашенской. Иностранец Жору признал. С радостными междометиями обнял его и приступил к вопросам-ответам-уточнениям...

По итогу Жора притащил европейца к нашему столу, усадил напротив. Иностранец при ближайшем рассмотрении оказался импозантным дядькой лет пятидесяти, похожим на артистов Ширвиндта с Державиным одновременно. Аристократические замашки выдавали заморскую птицу высокого полета.

– Знакомься, Рома. Мой старый друг мистер Калкин. Или герр Калкин?

Калкин улыбнулся и на чистом русском, слегка грассируя, сказал:

– Скорее хер. У меня дом в Роттердаме. Подожди секунду, я сейчас.

Калкин вернулся к спутнице, нервически поглядывавшей в нашу сторону, и прошептал на ушко пару слов. Дама вспыхнула, сверкнула глазищами и пересела к барной стойке на стульчик рядом с Юриком.

Калкин, помахав ладошкой «бай-бай, бэби», вернулся к нам:

– Отослал соску подальше. Весело расстались, что нам унывать?

– Весело друг с другом встретимся опять, – подрифмовал Жорик. – Сам-то чем занимаешься?

– Так, мелкий опт. Пригрел пенса, бывшего замминистра. Консультантом у меня числится. Катаюсь по регионам, размещаю заказы из Европы. Пенс всех красных директоров знает. Сам понимаешь, заводы лапу сосут. Можно любую дрянь заказать за пососать.

– Хм, интересно, есть мыслишка посотрудничать. Лавэ немеряно, но нет системы. Непонятно, куда вкладываться, – отскороговорил Жора, выдохнул в сторону и опрокинул внутрь рюмку водки.

Я с удивлением услышал, что Жоре непонятно куда вкладываться. Кхм.

Жорик на пару секунд завис, усваивая поток алкоголя по внутренностям, в финальной точке заключил:

– Эх, хорошо пошла.

Калкин, дождавшись бульк из Жоркиных недр, хмыкнул:

– Вкладывать ничего не надо. В эту страну только оптимисты и дураки вкладываются, как правило два в одном.

– Не понял, – внезапно набычился Жорик, в патриотизме ранее не замеченный, но сейчас изображающий Пушкина, презиравшего Отечество с головы до ног.

– Налогами и наездами заебут, – блеснул знанием русского заморский филолог. – У меня схема простая: кредитую завод под условие возврата долга переработкой сырья. Там черт ногу сломит, не разберется, кто где какую прибыль поимел.

Жорик взъерепенил макушку. Калкин продолжил:

– Сдаю схему, уже не актуальна. Покупаешь в России сырье и перерабатываешь на подневольном заводе в счет кредита, выданного ранее. Это в реальной жизни. А в жизни для налоговых инспекторов рисуешь казахскую фирму, купившую у тебя сырье. Рисуешь киргизскую фирму, которой казахи гонят сырье на переработку. Рисуешь армянскую фирму, которой киргизы сдают продукт переработки на реализацию. Финальным аккордом – рисуешь белорусскую фирму, которая скупает весь ералаш у армян и отправляет в Литву. Если схему грамотно отладить и где-надо льготы вымутить, то налоги будут минус 40 процентов, то есть тебе останутся должны. Но я не наглею, работаю в ноль.

– Кончай репу морщить! – Жорик ворвался в кабинет: – Поехали в клубешник, встряхнемся, бизнес-процессы понаблюдаем.

Конец февраля – пакостное время для отдыха в Москве, но почему бы не поехать в клуб? Выехали к Парку Культуры, к рыбному ресторану, мозги проевшему рекламой на ТВ. В соседнем с рестораном подъезде вжучились мимо фейс-контроля в помещение, оказавшееся огромной дискотекой и тут же столкнулись нос к носу с пэтэушниками, давным-давно в другой жизни ехавшими со мной в одном вагоне. Жорик обменялся с ребятами рукопожатиями. Отошедши, пояснил, что ребята держат ларьки по Москве, но щенки эдакие, вместо того, чтобы заниматься бизнесом, пропадают в «Ред Зон», «Джампе» и прочих очагах молодежной культуры. В том числе и здесь. Будем разбираться! Потом махнул рукой в сторону танцпола, туда вали.

Я огляделся и обнаружил девушку, скромно подпиравшую стену, озирая зал. Каждого мужчину сканировала, грустила. Я так же на дискотеки ходил: сканировал сновавших мимо девчонок и понимал, что до меня не снизойдут. Родная душа! Я подошел к девушке, чтобы представиться, пригласить к ненавязчивому общению двух аутсайдеров, но был стремительно послан... куда именно – не расслышал, но по артикуляции понял, что на один слог. Вспомнилась Регина.

Оп-пачки! У меня же денег вагон. Теперь что не в порядке? Я ж натуральный богатей! И одет нарядно! Почему не вызываю экзальтацию у скромницы, подпирающей стенку.

Подскочил Жорик, проорал:

– Ромка! Красавчик!!! Их тут бригада целая, а ты умудрился к мамке подкатить! Договаривайся с обезьянками напрямую. Тебе какую?

Я пожал плечами. Жорик метнулся в зал и вернулся с двумя девчонками. С одной из них я поехал в гостиницу «Белград», не представляя, как надо понимать Жоркино напутствие: «Оплачено по полной. Олл инклюзив».

С утра в моем кабинете сидел Жорик с десятком листов, испещренных каракулями. Уступая место за столом, Жорик сообщил, что с утра изучил деятельность «Промы импэкс». Резюме краткое: суходрочка, а не бизнес. Я согласился, Жорик скомандовал:

– Созывай народ. Вчера наблюдал, как заточен бригадный подряд у блядей. Будем перенимать блядский опыт!

– Чего?!

– Понимаешь, твои менеджеры – пупсы на зарплате, которым процесс извлечения прибыли не интересен. Им интересней в свой карман чего-нибудь притырить. Во вчерашнем клубешнике порядок идеальный. Проститутки башляют мамке фиксированный прайс за проход без геморроя с охраной и зарабатывают кто во что горазд. Мамка стоит в стороне и фиксирует прайс на вечер. В пятницу франклин с блядского рыла, в субботу – грант. Будем действовать так же, фиксировать прайс. Кстати, как вчера поебался?

Что я мог сказать? Секс с Виолеттой был таким же технологическим, как с Марианной. Наверное, выпускницы одного проститутского техникума.

Жорик не дождавшись ответа ухмыльнулся, потер руки, скомандовал: «Созывай народ!»‎

Менеджеры, шестьдесят два человека, собрались в холле.

Жорик начал речь с констатации факта, что кругом мальчишки взрослые, не бараны, пастух не нужен. Потом озвучил постановление о реорганизации компании «Прома импэкс» в торговый дом из двадцати шести компаний. Во главе двадцати четырех встанут начальники отделов, ранее подневольные организмы на зарплате, а теперь – натуральные кондотьеры на вольных хлебах. Двадцать пятая управляющая компания будет называться «Торговый дом Прома». Директором назначается Юрий Шако, прошу любить и жаловать! Двадцать шестая компания «Прома инвестментс» будет аккумулировать прибыль с торговли и вкладываться в производственные предприятия. Директор-аккумулятор всем известен, Роман Песков.

Народ встрепенулся, забурлил, поинтересовался, как будут сливать отделы в компании – это раз. Как будет оплачиваться менеджерский труд – это два.

Жорик объяснил принцип слияния: по близости рода деятельности. Отдел бытовой техники сливается с отделом электроники, канцтовары с сувенирами, посуда с бытовой химией и так далее. Директором назначается тот, у кого выше показатели по продажам. Все менеджеры становятся акционерами и получают половину акций подотчетной компании. Каждой компании будет предоставлена кредитная линия в размере месячного оборота. Кидалова не будет. Чичу никто из директоров не увидит до тех пор, пока не начнет куролесить и наносить преднамеренные убытки.

Менеджеры вступили в диспут с Жорой. Например, кому-то доставалось направление с миллионным оборотом, а кто-то торговал приспособлениями для дачи, товаром сезонным и не самым нужным. Жорик принял простое решение. Отделы, чья прибыль маленькая и нестабильная, объединил с успешными. После часа дискуссий в холдинг вошло девятнадцать компаний, которые занимались всем на свете. Менеджерам зафиксировали зарплату в семьсот долларов, главменеджерам прибавили по соточке за ответственность. Премии по итогам работы, они же дивиденды – каждому ежемесячно!

С моих плеч свалилась гора забот. Остались две обязанности: осмотр платежек и подсчет денег, отправленных «Торговым домом Прома Импэкс» в «Прому инвестментс».

Дела пошли залихватски! Случился космический рост продаж – пять процентов каждый месяц!

К концу года «Торговый Дом Прома» занял все помещения «Металлснаба». По старой доброй традиции отмечали Новый год коллективно, но был нюанс.

– Для рядовых сотрудников сняли пансионат на неделю, пусть веселятся. Выезд завтра вечером, ровно в шесть. Всех лично обзвони и предупреди. Дело добровольное и при этом нахаляву! Можно прихватить жен, мужей и детишек, если у кого такие есть. Чужих жен и мужей не прихватывать! – утром двадцать девятого декабря шумел Жорик, инструктируя секретаря Иду. – Сообщи боссам отдельно, что руководящий состав собирается отдельно в «Тереме» завтра в двадцать нуль-нуль. В пансионат не едут, пусть работники отдыхают без блокфюреров. Понятно? Не перепутаешь?»

В «Терем» боссы-ветеранчики по старой памяти поехали на «Икарусе». Отработавшие меньше года традиций не знали, притащились на корпоратив таксомоторами.

После новогодней пьянки распустили работников на каникулы. Третьего января руководство в виде меня и Юрика засело в кабинете, начало чертить стратегические квадратики с тактическими стрелочками.

Прежняя схема работы напоминала муравейник. Полсотни менеджеров, занимавшихся всем на свете, управлению не поддавались, куда чего и как торговали – не ведомо. И второй момент: на новогодней пьянке Вадик заверил, что в любое время дня и ночи готов предоставить по любому запросу безналичный кредит на любую сумму, указанную в долларах, хоть миллион, но рублями по курсу покупки в ватрушкином обменнике. Условие одно – вернуть кредит через месяц без процентов, наличманом по курсу продажи. Надо брать!!

Промовская вольница, когда каждый менеджер отвечал за остатки своего товара на складе и собственные продажи, кончилась! Толковых менеджеров переквалифицировали в закупщиков, чтоб закупались в Москве оптом по безналу и продавали в регионы за наличку. Памятуя о разросшейся Чичиной бригаде, готовой мотаться и по регионам тоже, разрешили сдавать товар на реализацию, но чуть дороже. Оплачивать атлетам проезд, размещать в гостиницах и коррумпировать местных ментов, чтоб не сильно возбуждались – стоило денег и следовало учесть в себестоимости.

Ух!

Завертелось новое направление, региональное, сначала со скрипом, потом задорно и в итоге ажиотажно. Кому-то из московских оптовиков нужно отдавать кредит, кому-то закупаться новым товаром и скидывать старый, а кому-то улучшать статистику и повышать кэшфлоу. Все знали, что «Прома» выкупит любой ширпотреб со скидкой в 10 процентов, расплатившись день в день акцептованной платежкой. В регионах – наоборот. Как только возникал дефицит, все знали, что надо ехать в «Прому». Расплатиться можно через месяц наличкой, единственным платежным средством в регионах, боявшихся безнала как черт ладана со времен чеченских авизо .

Расширение ассортимента осуществлялось с неутомимой Чичиной поддержкой: хлынуло цунами товаров, отобранных у должников. Чича подписался служить коллектором в десятке посторонних банков и норовил подсунуть промышленное оборудование, от которого я отбрыкивался, пока не получил от Жоры конкретный наказ:

– В Хрякино завод простаивает. Надо оживлять. Все годное, что Чича пригоняет на производственную тему – налаживай и запускай!

Пришлось на бегу создавать Техническое Управление, которое возглавил Павел, полгода назад уволившийся, сполна наевшийся вольных хлебов и вернувшийся. Он всю зиму мотался в Польшу: туда возил утюги и бинокли, обратно вывозил спортивные костюмы.

К концу марта Павел с помощью хрякинских мастеров, вызванных из годичного отпуска, установил и наладил разливочную линию, выковырянную за долги чичиными атлетами. «Прома Импекс» приступил к производству «Прома-колы», лучшему дополнению к виски «Джоннисон», хиту продаж, который гнали из Польши фурами второй год.

К лету в Хрякино шкворчали-фырчали-скрежещали четыре производства. В одном цехе разместили две цистерны для бодяжки моторного и трансмиссионного масел из компонентов полученных на шару от Чичи. Ему девать их некуда: либо в Яузу сливать, либо нам отдавать за спасибо. Канистры под масла штамповали в соседнем цехе, где наладили термопластавтомат, вывезенный с белорусского завода, непонятным образом залезшего в долги перед российским банком. Беларусский металлолом оживили за две недели. В третьем цехе организовали печать этикеток на убитом «Ромайоре», изъятом за невозврат кредита из далекой республики Марий Эл. Машина справлялась с печатью в одну краску, достаточной для производства элегантных черно-зеленых этикеток «Kastroil». Печатали черной краской на зеленой бумаге. Когда случались перебои с зеленой бумагой, печатали на какой получится – желтой, синей, оранжевой. Главное, чтобы не белой. Потом менеджеры объясняли покупателям, что красно-черная этикетка означает «спорт», желто-черная – «люкс», а голубая – «зимний стандарт». Несмотря на то, что канистры заполнялись бодягой из двух цистерн, в отделе автозапчастей возник обширный ассортимент разнообразных масел на все режимы езды и любой выверт погоды.

Совсем буднично я защитил диплом на твердое «хорошо». Факт его получения в памяти отразился слабо. Кажется, заехали с Юриком и Павлом в шалманчик на Коломенской и там ужрались в хлам. С утра вернулись к делам.

Мелкие коммерсанты потянулись в «Ватрушку» чередой и косяками. Предоставляли заверенные нотариусом документы, получали кредиты на раскрутку, начинали действовать.

Как только дела налаживались и на расчетных счетах возникали десятки нулей, на авансцене возникали Чичины посланцы. Они навещали коммерсантов по месту прописки и тактично интересовались, не испытывает ли какие трудности многоуважаемый клиент «Ватробанка». Мол, все кредитуемые для нас как дети малые, горазды каждого лелеять и холить. Не безвозмездно, за доляшку с оборота. Переговорщики хорошо представляли бухгалтерию клиента и вели речь о конкретных суммах, десять божеских процентов с прибыли. Если заемщик отбрыкивался от навязываемой опеки, канва беседы менялась: дорогой товарищ коммерсант, имеем сомнения в вашей способности вернуть кредит. Мы – люди маленькие с мозгами невеликими, защищаем инвестиции, ничего личного, только бизнес. Уполномочены следить за процессом. В случае несогласия стукнем в лоб и все отнимем, имеем право!

Большинство заемщиков соглашалось на Чичину опеку и платило оброк, насчитанный ватрушкинскими бухгалтерами. Меньшинство, отчаянные парни, отказывалось сажать на шею дармоедов. Случались такие, ненадолго. Чичины атлеты выносили со складов товар подчистую, у храбрецов возникали задержки с выплатой процентов по кредиту. Через месяц «Ватробанк» на законных основаниях отнимал имущество, указанное залогом по кредиту – квартиры, машины, прочие ценности. От Чичиной опеки могли избавиться только серьезные люди, «Ватрушку» не пользовавшие. За дармовыми кредитами обращались рисковые бизнесмены с легким отношением к жизни и отчаянным желанием заработать первый миллион долларов.

Нагрузка на Хрякинский склад удвоилась, а потом случилось чудо, вызванное летним бездельем. От нечего делать в середине июля, я насчитал в алкогольном прайс-листе шестьсот пятнадцать позиций и решил упорядочить ассортимент: на ненужный хлам скостил цены, на ходовой алкоголь установил скидки в зависимости от объема, предварительно подняв цены на размер самой большой скидки, на сорок процентов. Памятуя о предстоящем новогоднем ажиотаже, заказал и проплатил популярные позиции в алкашке с кондитеркой раз в пять больше нужного. Не дело, когда деньги лежат на банковском счету мертвым грузом! Надо вкрячивать в товар!

Оказался стотысячекратно прав.

На «Прому» рухнул вал покупателей из зажиточных регионов, отоваривались не ящиками того-сего, а фурами. Если в фуре оставалось место – зачем зря гонять? – докупали вдогонку все, на что падал взгляд на хрякинском складе. Склад опустел, менеджеры занялись скупкой товара у московских оптовиков.

Случилось открытие, потрясшее меня и Юрика. Оказывается, забыв про геморрой с закупкой, доставкой и растаможкой, можно скупать в Москве любой ширпотреб и перепродавать в регионы за три-четыре дня с десятипроцентной наценкой.

22 февраля 1994г
вторник

Следующий день я прокантовался по всем, казалось бы, мягким плоскостям квартиры. Бесполезно! Уснуть не получалось никак и нигде. Кровать, диван, оба кресла и даже матрац на полу принимали тело в плюшевые объятия и сжимали разум тисками бессонницы. Сутки прошли в жесточайшем напряжении – без сна, с болью в глазах и ломотой в суставах. В любом ложе, в любой позе меня мучило, мутило и корежило. Лишь на вторую ночь, под утро получилось примоститься на кухонном стульчике и ненадолго прикорнуть. Через пару часиков полусна-полудремы я, злой, развинченный, с пылающим от недосыпа мозгом, сфокусировал зрение на будильнике. Десять ноль-ноль.

Кое-как реконструировал пункты ежеутреннего ритуала: умылся, сварил кофе, чуть взбодрился. Э-эээ... Ах... Оделся и спустился во двор, к «Торусу», пригнанному Василичем накануне. Возвращая ключи, он, помнится, давал какие-то советы по ходовой. Какие именно – в голове не отложилось. Надо в сервис обратиться и подвеску подшаманить, вроде...

Я кликнул сигнализацией, сел за руль, собрал слюну и погонял ее по ротовой полости, пытаясь избавиться от послевкусия «Лаваццы». Без результата. Кофеин стучал в мозг, минуя нёбо. Я пожалел, что смалодушничал и не вызвал Василича на помощь. Самостоятельно добираться до работы расхотелось. Вспомнилась медицинская брошюрка, извещавшая, что грипп за два дня не лечится и болезнь надо переносить лежа в постели. Захотелось обратно, в теплую кровать.

Я загадал, что если машина не заведется, как неделей раньше на двадцатиградусном морозе, то пойду домой принимать таблетки, вызывать медсестру и принимать укольчики.

«Торус», несмотря на молитвы, завелся в полоборота. Температура воздуха была чуть ниже нуля и аккумулятор справился. Не выжидая прогрева двигателя, я выехал со двора, чуть притормозил на выезде из арки и… Ааа-ах!!! Грохот, звон, треск, адская боль в предплечье, животный ужас в кишках, стекольная крошка на голове, раз! два! три!... три взрыва боли, слившиеся в одну вспышку яркого света где-то в щёлке между глазными яблоками и мозгом!

Прежде чем вылететь сознанием из тела, я заметил паренька, палившего из «калашникова» очередями в мою сторону. Палившего, как в кино про Рембо – смачно, не целясь, уперев приклад в бедро. В мое тело вонзили десяток раскаленных ломиков и начали ворочать внутренности. В черепную коробку влили ослепительно белый расплавленный металл.

Все.

Это конец.

Ничего больше не будет.

Даже прошедшая жизнь не успела мелькнуть перед глазами. Возможно, нечему было мелькать. Не о чем жалеть...

21 февраля 1994г.
понедельник

Через неделю в кабинет ввалился Чича, рухнул в гостевое кресло и, нехорошо улыбнувшись в восемнадцать прореженных зубов, предложил проставиться за начало совместной деятельности. Я покрылся испариной. Перспектива совместного бизнеса с уголовником испугала до икоты. Я кое-как, с остановками на отдышаться, уточнил, что он имеет в виду.

– Теперь в паре работаем, – объяснил Чича. – В Хрякино две фуры едут. С товаром от торгашей, на которых ты навел. Расценки правильные – по пятерке с фуры плюс пятерка за наказание. Итого пятнадцать. Все, что сверху – твое. Завтра еще один склад пощупаем. Готовь лавэ. Только это, если че, чтоб потом под замес не попасть, аккуратно себя веди…

Я ничего не понял и пожалел, что рядом нет Жорика. Наказывать – это хорошо, но зачем Чича решил еще один склад пощупать? Какой склад? При чем тут я? Со лба на переносицу и скулы хлынул пот, спину подморозило, в низу живота опустело. С точки зрения анатомии я представлял собой труп. С точки зрения ведения переговоров – оказался молодцом. Финансовый вопрос решил с полпинка согласием. По перспективам совместного бизнеса предложил не торопиться, обсудить попозже…

Чича пробурчал нечленораздельное, плотоядно ухмыльнулся и покинул кабинет прихрамывая.

Я продолжил барахтанье в кресле и хватанье воздуха носопыркой. Не был способен на иное. Не представлял, что делать в сложившейся ситуации. Не знал, что придумать. Со скрежетом проворачивал, прокурочивал в голове десять секунд, оставшихся в прошлом:

– первые три секунды я мычал Чиче, что пятнадцать тыщ выдадим, не вопрос, но надо с бухгалтером обсудить;

– следующие четыре секунды лепетал, что товар с другого склада не нужен, это с Жорой надо решать, когда он приедет, не раньше…

– на восьмой секунде Чича пожимал плечами, лениво цедил, что если чо, другим товар скинет;

– на десятой он выходил из кабинета.

И опять по кругу, с первой по десятую: я мычу, Чича пожимает плечами, выходит… опять мычание, непонимание, пожимание…

Сколько пребывал в деконструктивном состоянии – непонятно. Также непонятно, почему стало плохо организму.

Я потел, бился в ознобе и страшно хотел пить. Кое-как набрал по телефону Василича и попросил отвезти меня домой, если не занят. Кажется, загрипповал, с ног валюсь…

13 февраля 1994г.

Жорик чувствовал. Жорик знал. На следующий день в кабинет вломился Юрик и потряс новостью: нашли подонков, связанных с ограблением склада. Всем известно, что ликер «Соверетто» – эксклюзивный товар от «Промы импэкс». На территории от Бреста до Петропавловска-Камчатского не было конторы, кроме нашей, способной продавать эту мерзость оптом. Так вот! Только что клиент пожаловался, что эксклюзивный ликер оказался дешевым пойлом для алкашей с Бирюлева, там на складе «Совереттой» барыжили в треть нашей цены. Надо вызывать милицию и ехать разбираться. Срочно!

Я посоветовал Юрику не мельтешить. Сосредоточился и вспомнил Жоркины наказы про неотвратимость наказания, про Чичу и разборки с негодяями, а также про милицейское бездействие, средневековье и все такое прочее. Хм. Да уж…

С кондачка не решить.

На правах мудрого руководителя задал пару-тройку вопросов. Например, известен ли нам точный адрес склада? Или телефон? Можем ли заказать, не афишируя себя, пару-тройку коробок «Соверетты» и чего-нибудь ходового на выбор? Тот же спирт, который вывезли из Хрякино в тридцати коробках? В общем, задача проста – не вызывая подозрений, получить точный адрес склада. Потом принимать решение: то ли выезжать и конкретно разбираться, то ли утираться юшкой и сопеть.

Через двадцать минут Юрик выдал точные координаты. Я помчался в «Терем», приняв окончательное и бесповоротное решение – мстить за Генку однозначно! Убивать, наверное, не надо, но нанести материальный ущерб и физические увечья обязательно!

Чича отсутствовал по причине недомогания вследствие того, что вроде как упал намедни с лестницы и как бы получил повреждения. Неделю лежать в больничке, минимум! Чичу замещал Карабас. Сбивчивые речи про «Соверетто» и Бирюлево он выслушал внимательно, потом сослался на ограниченные возможности и дал совет горячку не пороть, решать вопрос обдумавши, а не как некоторые, с кондачка.

На кого намекал Карабас, выяснять не стал. Оставил координаты предполагаемых негодяев и вернулся в офис. В крови бурлил адреналин. Хотелось действий. Хотелось мщения. Душу рвала в клочья жажда справедливости.