После полудня примчался Жорик

23 июня 1993г.
среда
14-00

После полудня примчался Жорик с парой работяг и рулонами кисло-пахнущего разноцветного.

– Ковровое покрытие. Бельгийское, – пояснил Жора и принялся, жестикулируя и матерясь для доходчивости, объяснять работягам как, чего и куда хуярить. Те переглянулись, почесали затылки и заявили Жорику: «Захуярим, не сцы! Но надо бы добавить – фатерка большая. Работы до утра».

– До вечера, мужики! – Жорик поднял указательный палец над головой и помахал. – Чтоб к шести закончили, а добавку получите, не заржавеет. Вперед!

Работяги сложили рулоны в холле, достали рулетку и принялись обходить комнаты, скрупулезно обмеряя трапецевидные периметры. Старания им было не занимать.

– Ну-с, Алик. Какие успехи? – подошел ко мне Жорик.

– Жрать хочу.

– Через полчаса. Сколько институтов обзвонил?

– Двадцать два.

– Молодые секретарши есть?

– Шесть. Зачем они?

– Если у директора молодая секретарша, значит, он не потерял интерес к жизни. Наша задача – этот интерес подогреть. А так как обзванивались учреждения науки, подогревать несложно. Научные деятели бедны как крысы и готовы продаться с потрохами. Незадорого, оптом дешевле. Как говаривал Менделеев: Широко простирает руки химия и клянчит: «Дайте денег!». А теперь поехали, пообедаем.

Мы вышли из подъезда, и я поразился отсутствию вчерашней «БМВ». Ее заменяла, причем неравноценно, обтерханная «шестерка».

– Загнал чаечку за три килобакса. Потошним на «шахе», – перехватил мой немой вопрос Жорик.

«Быстр и ловок», – подумал я, усаживаясь в автомобиль, вчера казавшийся пределом мечтаний. Сегодня мироощущение было иным – подросшим в холке и скакнувшим на пару ступенек вверх.

Пока Жора гонял к давешней кафешечке на улицу Палиашвили и обратно, я анализировал ощущения от езды. Вывод следовал однозначный: «танец с саблями*» по кочкам на «шестерке» – не «полет шмеля*» на иномарке. Хорошо, хоть поели нормально. С другой стороны, после сытного обеда меня разморило, я начал клевать носом. Куда ни кинь – всюду клин. Почему все время не везет?

– С какой горой закончил? – поинтересовался Жора.

– Триста тридцать.

– А средняя?

– Триста десять. Двести рублей просадил.

– И этому тебя учить. Эх, студент-студент, – Жора почесал небритый подбородок. – Ладно, двадцать центов – не деньги! Прорвемся.

Мы остановились у продуктового магазина. Я потянулся было выйти из машины, но Жорик скомандовал:

– Отставить! Остаешься за главного. Карауль шарабан, пока ханкой* затариваюсь.

Делать нечего. Пришлось сидеть, крутить ручки магнитолы и думать, какую выпивку Жорик собрался покупать и как её употреблять. Квартира была пуста, как монашеская келья – ни мебели, ни посуды, вообще ничего, кроме обоев, ковролина и пары табуреток...

Жорик выскочил из магазина, звякая посудой в авоськах – двумя бутылками импортного шампанского и несчетным количеством бутылок отечественной водки. Не иначе, на студенческий пикник собрался.

– Переезд с ремонтом – дело хлопотное. Это тебе не шашлык на Борисовских прудах кушать, – туманно заметил Жорик по дороге.

Когда вернулись на квартиру, работа, слаженная и спорая, кипела вовсю. Жора прошествовал по комнатам прокураторским шагом… эх, белого плаща с кровавым подбоем не хватало… осмотрел фронт работ и торжественно вручил мужикам две бутылки «Столичной»... чуток подумав, изъял обратно. Пояснил, что вернет, когда будет выполнена оговоренная хуяримость. Мужики недовольно побурчали про рабочий класс, который опять забижают и сдвигают на обочину жизни, после чего с умноженным рвением возобновили работы. Жорик, заряженный их трудовым азартом, кинулся помогать.

Минут пять кипел в трудовом порыве и спекся. Скомандовал: «Продолжаем в том же духе, чтоб к вечеру был заебок!», после чего взгромоздился на табурет рядом со мной. Взял в руки ежедневник, полистал страницы:

– Работать есть с чем. Прошвырнусь по адресам, гляну на богадельни. А ты пока отдыхай. Но сначала спрячь бухло от пролетариев.

Выдрал листки из ежедневника, сунул в задний карман и был таков.

Я запихал бутылки в шкапчик, а потом, чтоб не мешаться и не путаться под ногами, забился в самый дальний уголок. Разморенный обедом и добитый бессонницей, прилег на пол, свежекрытый ковролином. Приспособил под голову пакет с учебниками и мгновенно провалился в глухое ущелье сна.

Не пролетев и трети пути, не увидев дна, вообще ничего не увидев, перекувыркнулся, затрясся, открыл глаза и узрел Жорика, толкавшего меня:

– Подъем! На разгрузку мебели становись!

Какая мебель?! Спать хочу!

Жорик за шкирку приподнял меня с пола, чуть-чуть потряс и – добился своего! – разбудил окончательно.

Я, разминая скулы регулярной зевотой, спустился вниз. Там водитель мебельного фургона маневрировал по тесному двору и не мог выманеврировать в попытках подобраться к подъезду. Через пару минут двум суровым волосаторуким дядькам, очевидно, грузчикам, маневры надоели. Они крикнули «Шабаш!», распахнули дверцы фургона и вытащили из темного нутра шикарный диван черного цвета. Потом достали кресла, и одно из них, упираясь и потея, я потащил на шестой, самый верхний, этаж. По ступеням потащил. Лифт – незадача! – оказался мелковат, только шавок с мармозетками* на прогулку выводить. Тьфу!

Когда споро, с шутками-прибаутками, с «эх, раз! и еще! еще давай!» закончили разгрузку и вся мебель оказалась на квартире, Жора отсчитал грузчикам с водителем денежки, присовокупил по бутылке водки каждому и, довольно потирая руки, заглянул в дальнюю комнату, где томились два работника, только что закончившие стелить ковролин. Жора, почесывая макушку и присматриваясь к качеству работы, полицейской ищейкой обнюхал все углы и пазухи, пару раз возмутился: «Э-ээ, ребзя, халтура не канает. Че это здесь пузырится? Щас перестилать будем!». Потом вступил с мужиками в виртуозно-матерную перебранку, по итогу которой выдал дензнаки и премией две бутылки «Столичной». Предложение обмыть коврики категорически отверг. Довел работников до дверей и выпроводил прочь.

Потом я и Жорик принялись расставлять мебель. Два дивана, черный шкаф с зеркальными дверцами, три массивных кресла, придающих сидящему неимоверно величавый вид (лично проверил на себе) сразу встали на нужные места. А вот остальное... Надо подвигать и прикинуть: два журнальных столика из тонированного стекла и латунных реечек, письменный стол черного дерева, тумба под телевизор, просто тумбочка, сверкающий золотом торшер и четыре высоких жестких стула.

«Не было других», – захотел было оправдаться Жорик, но я махнул рукой. И так хорошо! Такая красотища образовалась!

После расстановки мебелей Жорик поделил комнаты: «Я буду жить в этой, маленькой. Ты в дальней, с балконом. Проходная будет общественной, типа, два в одном: зал приемов и столовая, она же гостиная».

Потом почесал подбородок, хлопнул себя по лбу: «Давно пора хлебальник в порядок привести!» и пошел в ванную сбривать щетину.

Я опробовал в деле все кресла, насладился их податливой упругостью и приятностью. Переменивши десяток поз, глянул на сгущавшиеся за окном июньские сумерки и понял, что время позднее. Надо отдохнуть. Засыпая на лету, рухнул на диван. «Расслабиться, выспаться до часика дня, а уж потом разобраться со всеми делами», – шелестело в голове.