Через неделю привык к овощному
Через неделю привык к овощному существованию. В практической части жизнь оказалась комфортной, но не ослепительной, как в мечтах. Предаваться сожалениям я не успевал.
Адель Вениаминовна по утрам возила в клинику. Спина и ноги болели безбожно. Их мазали жгучей дрянью и кололи огненным. К имевшимся напастям добавилась еще одна – начали ворошить мои челюсти. Я расстался со всеми зубами. Половину выбило при взрыве, когда влетал головой в витрину, другой половины, давно требовавшей внимания, лишился усилиями зубодеров. Тупая боль терзала с утра до вечера и с вечера до утра. Иногда послабее, иногда посильнее, порой настолько невыносимо, что в пору вешаться. Я никогда так не страдал, даже там, в песках. Ежечасно умолял Адель Вениаминовну сотворить укольчик, но домомучительница на мольбы и посулы не велась. Колола обезболивающее, как доктор прописал – раз в сутки, вечером перед сном.
В конце апреля прилетел Жорик и, заняв шезлонги у бассейна, поимел беседу с мадам. Первого мая Адель Вениаминовна исчезла.
«Такие договоренности, – пояснил Жорик. – Она тут на ПМЖ остается, но если что, всегда на связи. Уколов не будет, а то сторчишься. Давай по вискарику тяпнем. Полегчает.»
На следующий день Жора вернул в прокат ставший родным «Сабурбан» и обзавелся «Поршем», обосновав, что без кабрика в Калифорнии жизни нет!
Кабрик оказался тесной коробчонкой, сидеть неудобно, но перечить и настаивать на вызове такси я не стал. Жоркину страсть к компактной, негде развернуться, жоповозке я не разделял.
Каждое утро катался в Cosmetic Surgery Clinic, где наблюдал, как Жора спикает с латиноподобным хирургом, занимавшимся пластикой моего лица. Жорик совал фотокарточки с физиономией прежнего меня и напирал на то, что точь-в-точь как раньше не надо, надо лучше, лавэ немеряно, башляем. Врач не понимал и с операциями не спешил. Я мычал, согласный на все, теребил Жорку: «Давай поскорее, а?»
Вскоре Жорик сообразил, как действовать при незнании языка. Образ идеального меня оказался трудно описуемым, но легко показываемым. Жора затарился пачкой журналов с Томом Крузом, Чарли Шином и Робом Лоуи* на обложках, теребил хирургу лацкан халата и тыкал под нос журнальчики: «Лоб такой, ага, форхед, сечешь, цыган! Вот зырь сюда теперь, брови такие, глаза не трогаем. Йес-йес, айброуз, а линзы сами вставим какие надо. Ага, а вот такой нос? Получится? Кэн ю? Пиздишь? Окей! Нос вот такой, щеки такие, подбородок такой. Окей?»
Жора с хирургом рылись в журналах, препирались кратко: «импоссибл», «хаумач» и «мэйби», изучали рентгенограммы моего черепа…
К пиджин-инглиш* препирательствам я относился равнодушно. Сквозь густые приступы боли пробивалась мысль: «Поскорее бы все закончилось». Моим мнением никто не интересовался.
Между делом Жорик нашел Кирюху, пообщался, смотался в Москву и вернулся с вестью, что если Елкин победит на президентских выборах через год, пацанам будет поблажка.
«Грабь, бухай, отдыхай!» – привез Жора лозунг будущих победителей. Я не понял, в чем радость быдлячества. Жорик пояснил, что Елкин договорился с большими пацанами о раздаче госсобственности. Раньше мелочь по карманам тырили, после выборов займутся серьезным делом – присваивать промышленные гиганты. Нас не пустят, но освободятся полянки с возможностью пошебуршать.
Май Жорик провел в Лос-Анджелесе. С его слов, пристраивал Кирюху в Коламбию Пикчерз и вроде как получилось. Пристроил не режиссером, как мечталось Кириллу, а по специальности – помощником осветителя.
– Пусть освоится, на Оскар будем двигать через год! – постановил Жорик.
Я пропустил постановление мимо ушей. Сидел на лужайке, цедил бурбон, глазел на кусочек океана, доступный к обозрению, рассматривал булыжники, накиданные с непонятной целью в лужу. Когда надоедало сидеть овощем, шел в гостиную и читал книжку, привезенную с собой. Обнаружил её с изумлением – зачем Жорик определил фолиант в мой багаж, вместо того, чтобы Римме Витальевне вернуть? Неспроста. Почитывал по пять- шесть страниц в день. На большее не хватало, уж больно тягомотное чтение.
Хозяйством занималась Хуанита, нанятая Жориком на тех же условиях, что и Адель Ивановна: проживание в комнате при кухне, питание от пуза и пятьсот местных рублей на карманные расходы.
