Обсуждение

Пополудни, хорошенько выспавшись и отобедав, я в прекрасном расположении духа вышел к Феде.

– Покатаемся, братишка! – бросил радостный клич.

Федя ничего против не имел. Тихим басом заведшегося двигателя ответил безусловным согласием и покатил в центр. Там, на яркоосвещенных магистралях предстояло мне разыскать и завербовать компаньонку. Штурм дачи в одиночку казался безрассудным, глупым делом. Жизнь Мамона кое-чему научила. Забор его дачи был украшен колючей проволокой. По периметру стояли телекамеры. Без помощника, вернее, без помощницы управиться возможным не представлялось.

Я вспомнил подслушанные разговоры и вытекавшую из них информацию. Мамону нравились молоденькие девочки с четвертым номером бюста и, при всем при том, невысокие и худые. Замысловатый вариант, свидетельствующий о маниакальных наклонностях объекта. Найдя подругу с вышеуказанными параметрами, я мог рассчитывать на слаженные действия: мои снаружи дачи, ее – внутри. Играя в четыре руки, могли бы добраться до печати с паролем без проблем.

Вот только где такую найти?

Я катался по Тверской, как по Шота Руставели, туда-сюда и просматривал девиц. Общался с сутенершами, заезжал во дворики и получал головокружение от изобилия живого товара. Там были все – бойкие хохлушки с золотыми зубами, лимита в спортивных костюмах, худосочные пэтэушницы в ядовитых куртках, затянутые в кожу искательницы приключений, обдолбанные наркоманки, поддатые алкоголички и просто девки, дамы, тетки… Нужной по форме и содержанию найти я не смог. Зато в процессе поисков обнаружился следующий парадокс: продажные девицы тусовались исключительно на нечетной стороне улицы. Противоположная сторона была пустынна и целомудренна. Размышляя над обнаруженными топографическими странностями, я припарковал Федю и занялся пешим осмотром злачных мест: “Найт-Флайт”, “Космос”, “Клуб Московский”, “Интурист”, “Националь”… Везде были рады мне и хрусту купюр в моем кармане, нигде не было нужного экземпляра. Вот заразы!

Ближе к полуночи мой запал иссяк. Я, вконец расстроенный, добрался до Феди. Почесал затылок, взъерепенил волосы на макушке, сплюнул под ноги. Настроение было испорчено напрочь. Мерзавки! Шалавы! Ух, я вас! Я еще раз сплюнул под ноги и решил, что утро вечера мудренее. В запасе оставался обзвон контор, дающих объявления в отделе “Досуг для господ”. Последнее средство. Опять, в третий раз, смачное тьфу!

Усаживаясь в машину и заводя движок, я скользнул злым взглядом по группе девиц в минишубах (униформе продажной братии), потом дальше… Она! Она стояла в кожаной куртке в трех метрах от меня! Под ручку с мужиком кавказского происхождения! Который голосовал проезжавшим машинам!

Похоже, девочку сейчас отвезут на какой-нибудь хаус, и прости-прощай мечта Мамона. Где же она шлялась два часа назад, когда я тут как маньяк всю блядскую ораву обнюхивал, разве что в зубы не заглядывал?

Я решительно подкатил к сладкой парочке:

– Куда?

– К трем вокзалам, брат.

– Садись.

Он и она загрузились на заднее сидение.

Я выехал в крайний левый ряд и помчался в указанном направлении. По дороге очень сильно жалел, что не прихватил с собой пистолет. Без оружия разъединить слившихся в эротической позе было проблематично. Оставалось только наблюдать в зеркале заднего вида жадную руку, терзавшую увесистый бюст. Бюст нагло выпирал сквозь куртку и опрокидывал все представления о женских пропорциях. Обидно, что вот эту выдающуюся красоту поведет сейчас простой кавказский паренек куда-нибудь на платформу номер девять и там в ожидании электрички использует по назначению. Что делать? Дожидаться, пока дама отработает, или сразу изымать ее из обращения? При помощи крепких кулаков? Или угрожая словами?…

Во время мыслительного процесса я время от времени поглядывал в зеркало и сталкивался с ее немигающим взглядом в упор. Жесткий цельный взгляд. То, что было нужно.

В конечном пункте следования проблема разрешилась сама собой. Джигит указал на группу людей неопределенной наружности у автомобильной стоянки.

– Э, братишка. Сейчас квартиру у них снимем и поедем дальше, да? – то ли спросил, то ли утвердительно сказал он. Я на всякий случай решил, что предложение было вопросительным, и согласно кивнул головой. При этом имел свое отличное мнение. Как только клиент вышел из салона и направился к маклерам, я обернулся к подруге на заднем сидении:

– Триста баксов хочешь слупить?

– За что? – спокойно спросила девица.

– За то же самое, но со мной.

– Поехали.

Я нажал на газ. Мы поехали. Джигит остался на стоянке махать руками и гневно выражаться. Похоже, деньги были им уплачены вперед. В следующий раз будет платить по факту, если захочет…

Ближе к полуночи загрузился информацией без меры.

Мамон, оказывается, часть своих талантов направил в законное русло и превратился в честного предпринимателя. Он владел несчетным количеством торговых точек, осуществлял экспортно-импортные операции, налаживал производство товаров народного потребления, значился участником внешне-экономической деятельности, являлся ответственным землепользователем, оказывал услуги населению, предоставлял спонсорскую помощь и бог знает что еще. Какой-то экономический спрут, а не уголовник среднего пошиба. Может, ошибка закралась в мои представления?

Нет. Ошибки быть не могло. Фамилия директора на большинстве бумаг была мне знакома. В своих телефонных разговорах Мамон часто отдавал собеседникам указания:» Тимохин сделает то, подпишет се, оформит это… Потом Тимохин съездит туда, подъедет сюда.» Оказалось, господин Тимохин был не мальчиком на побегушках, а Генеральным директором некоего АООТ с мудреным названием «Коммерческо-производственное научное объединение «Ростехпроминфокомплект». У меня чуть глаза на лоб не вылезли от такой мудрености.

Когда же я добрался до платежных поручений, подколотых в отдельную папочку, глаза мои точно выбрались из указанных природой пределов. Получателем каждого второго валютного перевода была какая-то контора под названием «ТИСТ», имевшая счет – внимание! – в банке «Хайдеманн». Я чуть не подавился собственной слюной от удивления, но быстро пришел в себя. Ничего удивительного. Чем Анечка хуже меня? Она тоже могла знать от Ханса о существовании этого замечательного финансового учреждения и – бабскую болтливость никто не отменял – поделиться сокровенным знанием с Мамоном. Логично. Я взял со стола калькулятор и прошелся по суммам, отправленным в Голландию за последний месяц. Получилось что-то около пяти миллионов долларов. Хорошо работают. Похоже, что «Хайдеманн» был первым банком в длинной цепочке отмыва. Или не был? Может, я ошибаюсь?

Однозначно, избыток информации приводит к сомнениям. Надо быть проще.

Я решил быть простым и понятным. Выйдя в коридор, взял в руки урну и кинул ее в стеклянную дверь, за которой была лестница. Раздался грохот осыпающегося стекла и шорох легкого недоумения внизу. Вскоре на усеянных осколками ступенях появился человек с ружьем. Я просто, без затей выстрелил ему в бедро и приказал лечь на пол. Потом по моей команде он моими же наручниками приковал себя к лестничным перилам и принял упор лежа. Похоже, что до утра. Я кинул ему бинт, чтобы было чем себя занять и не думать о всяких глупостях, вроде “Как избавиться от наручников” или “Какие сигналы и каким образом подавать в милицию”. Потом посоветовал ему лежать и помалкивать. Все равно крики услышу только я. Причем, в этом случае мое настроение может настолько ухудшиться, что ни один врач не понадобится, только судмедэксперт и паталогоанатом.

С пушкой наперевес я быстро спустился вниз на первый этаж и никого в пустом коридоре не обнаружил. “Куда подевались еще двое? Залегли в засаде? Так мы не договаривались,” – вместе с появлением в голове разумных мыслей до ушей донеслись звуки непонятной возни. Их источником была комната отдыха. Я рванул к комнате, пнул по двери ногой, руки с пистолетом вскинул на уровень плеч и… увидел трех голых девчонок с двумя голыми ниже пояса охранниками. Руки охранников путались в рукавах надеваемых кителей и нервно трепыхались за спинами. “Всем лечь на пол,” – тихо и внятно сказал я.

Граждане повиновались. Я осмотрел комнату. На столе стояли бутылка шампанского, три бутылки водки и немного закуски. Тару на полу опознать не получилось. Больший интерес представляло еще одно ружье, прислоненное к топчану. Я взял его в руку и подумал, что с наручниками просчитался. У меня оставалось только две пары. Я никак не мог предположить, что офис охраняетя веселой компанией.

По моей команде охранники завели руки за спины и приковали себя к батарее отопления. Один из них попытался было взбрыкнуть, но был успокоен ударом по голове. Потом я заклеил их рты скотчем и долго прикидывал, куда девать трех малолеток, сопливых и нетрезвых. С некоторой задержкой умная мысль в голову все-таки пришла. Девчонкам, дрожавшим то ли от холода, то ли от страха, и, похоже, трезвевшим, я приказал взять по бутылке водки. За пару минут половина содержимого бутылок перекочевало в их желудки. Перекочевало без закуски, в чем заключалась соль варварского замысла. С эскортом из трех икающих девиц я поднялся на второй этаж и ногой высадил дверь в Мамоновский кабинет.

Где?

Где? Где же моя черноглазая, где…

Насвистывая нехитрый мотивчик, я оглядел кабинет. Против ожидания рабочее место Мамона оказалось уютным и богатым. В кадках зеленели фикусы. В углу журчала замечательная копия водопада Сан-Анхель. Стильная мебель вызывала из памяти слово “неоконсерватизм”. На стенах висели картины а-ля рюсс, сплошной Шишкин в сосновом лесу. Я загнал девчонок на диван и принялся срывать со стен картины и гобелены. Потайной несгораемый шкафчик был обнаружен там, где ему полагалось быть обнаруженным, в стене за письменным столом. Никелированное подобие сейфа хранило в своем чреве ключ к восьми миллионам долларов. Перспективы открывались очень волнительные.

Я глянул на девчонок, разместившихся на широком кожаном диване, как курочки на жердочке. Подтянув коленки к подбородками, он дрожали, глядели испуганно на меня и на глазах пьянели. Об этом свидетельствовали замедленные движения конечностей и полное отсутствие координации, как таковой. Я вдруг явственно, грубо и зримо почувствовал, что давно не имел близости с дамой, а тут вот сразу три… Стоять! Мне еще нет пятидесяти, чтобы засматриваться на пятнадцатилетних. Я в момент утихомирил разволновавшуюся плоть и быстро сбегал на третий этаж за сумкой. По дороге проконтролировал поведение раненого охранника. Оно было примерным, нога бинтовалась не то чтобы ловко, но уверенно.

Вернувшись в кабинет, я разложил на столе инструменты и принялся за работу. Для квалифицированного взломщика вскрытие Мамоновского сейфа было бы скорее развлечением, чем трудом. Старина Хайнрих управился бы с этим никелем за пару минут. Я же провозился больше часа. В конце концов раскурочил дверцу, распахнул ее и…

И что?

Ничего. Три тысячи условных единиц, стопка рублей в два пальца толщиной и какие-то бумаги. Печати не было. Пароля тоже. Незадача.

Все содержимое сейфа я закинул в сумку и приступил к обыску письменного стола. Там тоже ничего интересного не оказалось. Я вне себя от ярости перевернул стол, разбудил подзатыльниками девчонок, скинул их с дивана на пол, потом разворошил со злости всю мебель в кабинете, расколошматил вдрызг и был таков. Довольный удалился под звуки, издаваемые блюющими девчатами.

Добежав до Феди, я, перегазовывая и пробуксовывая, очень нервно поехал в Нагатино отсыпаться перед штурмом Мамоновской дачи. Похоже, печать с паролем, если они вообще существовали в природе, хранились там, под подушкой. Больше негде.

Расплатился с таксистом, посмотрел на часы. Семнадцать с копейками. Я подошел к давешней бронированной двери и нажал на кнопку звонка.

– Вы к кому? – спросила нехорошим электрическим голосом дверь.

– К Окунскому. Моя фамилия Маркин. Должен быть записан.

– Сейчас.

Дверь распахнулась, и я нос к носу столкнулся с вчерашним охранником, третьим, сидевшим вчера за безвылазно столом. Меня, согласно тонкого расчета, он не узнал. Пропустил внутрь и спросил:

– Как идти, знаете?

Я молча кивнул и направился прямиком на третий этаж. Кабинет завхоза и он сам, прошмыгнувший мимо, интерес для меня не представляли. Комната с мужским профилем на двери – вот куда я стремился. Добравшись до цели, никем не опознанный, ничье внимание не привлекший, я огляделся. Открытые нараспашку кабинки демонстрировали отсутствие нежелательных лиц.

Я снял очки, подошел к окну и рассмотрел его. Ничего выдающегося. Примитивная комбинация из растрескавшейся деревянной рамы, двух шпингалетов и крашенного масляной краской стекла. Старье. Рамы в окне были одинарные, не двойные, и открывались наружу. В очередной раз помянув благодарственным словом скупость Мамона, я распахнул окно, высунулся наружу и покрутил головой по сторонам. Ничего. Пустота и тишь. Отдельные граждане бродили внизу по дворику и головы вверх не задирали. В доме напротив у окон никто не стоял.

Это хорошо. Путь на крышу был свободен. Все шло по плану, состряпанному на скорую руку. Стряпал я из наблюдений, сделанных накануне. Наблюдения были следующие. Охрана запускала в особняк визитеров, сверяясь с записями в журнале посетителей. Если фамилия визитера не была внесена в журнал, охрана по внутреннему телефону вызывала сотрудника, который приходил и разбирался с визитером на месте. Выпускала же охрана всех подряд без разбора, без надлежащего, так сказать, учета. В конце рабочего дня, около шести, один из охранников совершал обход здания, заглядывал во все кабинеты, закутки и прочее, закругляя припозднившихся посетителей, мол, не пора ли вам пойти прочь, господа. Соответственно, моя задача была простой не попасться на глаза охранникам до вечера. Иначе мне удачи не видать.

Я встал ногами на подоконник и, высунувшись наружу, задрал голову вверх. Карниз нависал прямо надо мной. Я раскачал сумку и закинул ее на близкую крышу. Потом выпрямился, ухватился руками за краешек кровли и исполнил акробатический этюд «Захлопни окно с помощью ноги.» Кое-как у меня получилось. Дальше было дело техники: подтягивание и выход силой. Я залез на крышу и лег на спину.

А-ай!

Родное московское небо! Давно не виделись. Здрасьте!

…

Я лежал неподвижно на крыше у водостока, втыкал взглядом в болезненную кудлатую синеву, которая тихо умирала, превращалась в ночное покрывало декабрьского вечера. Задубевшими от холода губами я нашептывал:

Лето, ах, лето… Лето звездное будь со мной…

Мне мерещился далекий знойный остров, который хотелось назвать родиной. Его, а не серый город вокруг, считал своею отчизною… Там, на берегу Атлантического океана, я ощущал себя на своем месте. Мое внутреннее состояние на пляжах Сан-Марко было похоже на пену в ванной: легкая, чистая, невесомая субстанция сверкала мириадами искр. Мечта, сказка, песня… Одна длинная песня в стиле реггей… Почему же я лежал на крыше под далекими холодными звездами и маялся? Что я делал в огромном строгом городе, без мыслей, без чувств, один как перст?

Плохое настроение сжимало в своих объятиях и растворяло в подсознании щепотку чего-то тоскливого, беспросветного. Меня томило легкое щемление в груди. В моей душе стонала музыка в стиле блюз. Коченевшее тело жаждало алкоголя, простуженные мозги требовали помутнения, а холодное сердце просило маеты и страданий.

Нехорошо.

Кто я такой? Хучикучи-мен или Арбалет? Что давило на грудь, впечатывало в кровлю, превращало в приговоренного к вечной тоске. Что?

Зимы все еще не было. Поздняя осень.

Унылая пора искушала меня, заставляла бросить все, слезть с крыши и вернуться в лето, на райский остров. Промозглый слякотный декабрь отрезвлял, открывал глаза на самого себя. Я видел со стороны дурака, охваченного невразумительным желанием добыть денег в сорок раз больше имевшегося. «Для чего? – спрашивал я сам себя и сам себе отвечал: – Не знаю. Покупка машины-мечты будет пустой тратой денег. На Сан-Марко все шоссейные дороги ограничены маршрутом «Город – Аэропорт», общей протяженностью три километра. А больше тратить деньги не на что. Мне для счастья вполне хватало четырехсот долларов в месяц. Забавно.»

Прошел час.

Потом прошел второй.

И третий тоже прошел.

Собачий холод подкрался ко мне и начал грызть ноги. Я чуть поворочался, посмотрел на часы и расстроился раннему – всего двадцать пятнадцать – времени.

Вот уж действительно, зачем мне нужны были восемь миллионов? Где и на что я мог их потратить? Возможность укатить куда-нибудь в Нью-Йорк и быстро там все спустить предположительно существовала. Нью-Йорк – город большой, переварит восемь лимонов и не подавится. Выплюнет меня без штанов как сливовую косточку. Хм… Я не затем лежал на крыше, чтобы превращаться потом в сухофрукт. Другая причина подставляла меня под порывы холодного ветра. И наивно думать, что этой причиной было желание стать богатым. Подобные идейки я с октябрятско-пионерского детства отбрасывал прочь, как недостойные звания Человека, звучавшего гордо. Наверное, по причине той же гордости при всяком возможном случае я отлынивал от всех видов физического и умственного труда, предпочитая праздно размышлять и бездельничать… Безделье… Предположение, что я приехал за печатью по причине безделья, тоже неверно. Я полтора года бил баклуши на Сан-Марко и ничуть подобным фактом не тяготился. Считал свой образ жизни образцово-показательным. Так в чем дело?

Похоже, когда я принимал решение ехать в Москву, мои мозги подверглись приступу легкого сумасшествия. Того самого, которое кружит голову большинству людей. Если задуматься, все мы были счастливы в прошлом. И, если вспомнить, собственными руками это счастье гробили. Уверяли себя: «Лучше чуть-чуть поднапрячься, поднатужиться, сделать вот так и получить побольше денег, купить побольше удовольствий и все будет совсем хорошо.» Было такое? Со мной было.

С каждым было. И не просто было. Практически каждый живет под бесовский шепоток-отраву: «Чуть-чуть напрягись, чуть-чуть поднатужься, чуть-чуть поломай себя, сделай себя счастливым сам…» Ничего общего со счастьем этот шепот не имеет. На самом деле ничего делать не надо. Если ты счастлив, просто прочувствуй это, расслабься и поплыви вниз по течению жизни, будучи довольным собой и проплывающими мимо берегами. Превратись в маленький бумажный кораблик, беззащитный и беззлобный, влекомый судьбой к морю вечности… Чтобы стать счастливым, я проверял, достаточно немного денег и чуть побольше цинизма вперемешку с общим здоровьем. Все.

Зная это, имея это, я лежал на холодной крыше в промозглой Москве.

Декабрь. Сырость. Гадость. Дурак…

В девять вечера я окончательно задубел и решил: «К черту все мудрствования! Так недолго в схимники податься.»

Я достал из сумки веревку и зафиксировал один ее конец на ближайшей закорючке. Со вторым пришлось немного повозиться. Закоченелыми пальцами я изобразил вокруг своих бедер петлю и затянул ее беседочным узлом. Потом на петле сбацал “заячьи ушки”. К ушкам пристегнул карабин и, поколдовав чуток над веревкой, закрутил ее вокруг карабина буквой “S”. Подстраховавшийся как следует, я сунул в карман кусачки, ухватился за край водостока и, спустив туловище вниз, уперся ногами в стену. Осторожно травя веревку, я спустился вниз, к окну туалета, и встал ногами на карниз. Карниз оказался скользким. То ли обписал его кто-то нетрезвый, то ли влага сконденсировалась. Нужно действовать осторожней, ногами почем зря сучить не стоило. Я зацепил пальцами выемку во фрамуге и подергал оконную раму. Как ожидалось, оказалась закрытой. Я вытащил из кармана кусачки и быстро лишил гвоздиков рейки вокруг стекла. Потом скинул рейки вниз, чтоб не мешались, и, ломая ногти, осторожно вытащил стекло, крашеное, давешнее. Сквозь образовавшийся проем можно было бы легко проникнуть внутрь туалета, если б не мешала страховочная веревка, надежно державшая мои сто килограмм над десятью метрами бездны… Может и не бездны, но хряпнуться можно очень болезненно… Я осторожно зажал стекло между ног, правой рукой зацепился за фрамугу окна, другой отсоединил карабин. Вес тела со страховочной веревки пришелся на правую руку. Меня повело вниз, ноги заскользили… Я мгновенно перехватил левой рукой стекло и рывком протиснулся в открытый оконный проем.

Ух! Получилось.

Я спустился на пол, прислонил стекло к стене и опять высунулся из окна. На карнизе крыши оставалась очень нужная вещь – сумка с инструментами. Я залез на подоконник, подтянул болтающийся конец страховки и, держась за него, пошарил рукой по карнизу. Там. Тут. Там. Где? Вот она. Я нащупал ручку от сумки и дернул ее.

Инструменты оказались на месте. Передислокация прошла успешно.

Я, заметая следы, вставил стекло на место. При этом очень сильно пожалел, что выбросил рейки. Пришлось фиксировать стекло оказавшимися под рукой гвоздиками. Я, жуковатый типчик, оказывается, их в отличие от реек не выбрасывал, а складывал в карман. Немецкая привычка, пригодившаяся на родине.

Я навинтил глушитель на ствол пистолета. Потом достал из сумки монтировку, три пары наручников – хватит на всех – и вышел в темный неосвещенный коридор.

Где-то там давеча находилась бухгалтерия. Я на ощупь дошел до ближней двери, постоял, прислушиваясь к тишине, принюхиваясь к пустоте, присматриваясь к темноте. Ничего и никого. Я просунул в щель между косяком и дверью монтировку и дернул.

Хрясь!

Дверь распахнулась. Я скользнул внутрь комнаты и прикрыл дверь за собой. Включать свет остерегся, щелкнул включателем фонарика и посветил вокруг. В большой, метров сорок, комнате громоздились шкафы с бумагами, столы с бумагами, тумбы с бумагами и ничего другого. Госкомстат какой-то. Я полистал бумажки на ближнем столе. Потом порылся в шкафу. Ничего интересного не обнаружил. Сплошные взаиморасчеты с клиентами и товарно-транспортные накладные. Тьфу.

Я вышел в коридор и точно так же, прислушиваясь, принюхиваясь и всматриваясь, с помощью той же самой монтировки оказался в кабинете главбуха.

Первым делом мое внимание привлек несгораемый ящик до безобразия простой конструкции в углу комнаты. Я разобрался с ним за пару минут. Достаточно было поддеть дверцу монтировкой и навалиться всей дурью, то есть центнером собственного тела. Дверца лязгнула. Замочек щелкнул. Фонарный луч выхватил из темноты шесть печатей на верхней полке. Я в момент обстучал ими чистый лист бумаги, но искомый оттиск не обнаружил. Попавшиеся печати были штемпельными, оставляли после себя синие кружочки и буковки. Я же искал печать, которая выдавливала на бумаге объемный бесцветный оттиск.

Здраво рассудив, что нужная вещь хранится в кабинете Мамона, я принялся просматривать бумаги, находившиеся в ведении главбуха. Запас времени позволял дать волю любопытству.

Я долго кашлял, рычал, прочищал горло, мычал и хрюкал. Напрасно. Чертов акцент не пропадал. Слова, родные с детства, выползали из моего нутра покореженными. Восемь лет без активной практики – это фам не ест отчен карашо. Тьфу.

В конце концов я воткнул палец в телефонный диск и набрал номер Мамоновского офиса. Дождавшись энергичного дамского “Ростех-тра-та-та”, я тихим голосом попросил соединить с господином Окунским. На вопрос “Как представить?”, ответил просто:

– Госпожнадзор.

– Пара-рам-пам-пам, – пропиликал в ответ далекий телефонный аппарат и тут же выдал: – Окунский слушает.

– К вам после обеда прибудет пожарный инспектор. Просим быть на рабочем месте, – хорошим командным голосом пробасил я в трубку.

– Олег Иваныч, вы? – похоже, Окунский знал всех пожарных Москвы в лицо и теперь пытался угадать, чей корявый бас его пугает.

– Да, Сергей Ильич. И охране скажите, что фамилия инспектора Маркин. Всего хорошего.

Я положил трубку на место, лег на кровать и закрыл глаза. В голову тотчас заполз маленький ежик боли, пару раз кольнул меня и исчез. После себя колючее животное оставило простую полевую ромашку. Я начал мысленно обрывать лепестки: “Клюнет, не клюнет, клюнет, не клюнет, клюнет, не клюнет…” Я лежал и гадал, попадется ли на банальную уловку господин завхоз. Последний оборванный листок посулил будто бы удачу. Пообещал, что Окунский клюнет и занесет фамилию, указанную мной, в журнал посетителей. Хорошо бы.

Я расслабился.

На разработку и реализацию плана, лишенного шероховатостей и неожиданностей, предусматривавшего все возможные ходы-выходы, у меня желания и времени не было. Пока все разработаешь и продумаешь, борода успеет отрасти. Я провел ладонью по щетине на щеках. Как будто бы кололась замечательно. Легкий налет небритости всегда старил меня лет на пять-десять. То, что надо. Приближалось время проникновения в офис, нужно было подумать о конспирации. Охрана Мамоновского офиса работала, как стало известно из общения с Лехой, по графику “сутки через трое”. Значит, ребята сторожившие нас с Серегой накануне, сменятся только в шесть вечера. Я же собирался прибыть в офис около пяти, в самое приятное для проникновения время. Персонал, измученный ожиданием конца рабочего дня, должен пребывать в пассивном и рассеянном состоянии. На меня никто внимания не обратит.

Я встал, прошел в ванную комнату и начал маскироваться. Выдавил на блюдце крем для загара, добавил немного красной и коричневой гуаши, тщательно перемешал пальцем получившуюся гадость цвета брюквы и тонким слоем нанес на поверхности лица, шеи и сопредельных участков тела. Придал коже задубелый вид. Потом нацепил на нос большие роговые очки с простыми стеклами вместо линз и всмотрелся в зеркальную алкоголическую харю. Хорош. Постарел лет на двадцать.

Вернувшись в комнату, я вытащил из стола и сунул в кобуру под мышкой пистолет, накануне извлеченный из Феди. Потом надел теплый черный балахон и достал из-под шкафа сумку с различным нехитрым инструментом, большей частью слесарным. Также в сумке имелись фонарь, три пары наручников и кое-что из альпинистского снаряжения. Я был готов как пионер.

Отсалютовав самому себе в зеркало, вышел на улицу и поймал такси. Федя еще утром был припаркован в каком-то неприметном арбатском переулке, недалеко от нужного мне особняка.

Я задрал голову вверх и сосчитал этажи. Их оказалось три. Мансарды не было. «Хорошо Мамон устроился, но можно было лучше,» – подумал я и повернулся к приданному в помощь монтеру:

– Тебе все понятно?

– Так точно, товарищ капитан.

– Сергей, ну ты чего? – я толкнул его в бок. – Я – коллега твой, зовут Юозасом Юозасовичем. Опять все повторять сначала?

– Все понял, Езас Езасыч.

– То-то.

Мы подошли к бронированным дверям уютного желтого особнячка, тихо стоявшего без табличек и указателей в глубине Арбата. «Хорошо Мамон устроился,» – еще раз подумал я и нажал на кнопку звонка.

– Вы к кому? – пробулькало электронное устройство, работавшее в паре со звонком. Там еще видеокамера была, ее глазок тускло отсвечивал в лучах заходящего солнца.

– Мы телефонисты, – представился я в микрофон.

– Сейчас.

Через минуту дверь открыли и нас пустили внутрь.

Внутри все оказалось легко и просто.

– Серега! – кричал я через пару минут. – Прозвони-ка синий конец.

– Есть, Езасыч! – отвечал напарник из глубины подвала.

– Ни хрена нет! Пробой, кажись!

Я сидел на корточках, тыкал пробником в провода и крутил головой по сторонам, тщательно запоминая увиденное. Охранников было пять человек. Двое располагались у входной двери и общались с посетителями. Выпытывали у них, по какому делу пришли, да к кому, да есть ли их фамилия в журнале регистрации посетителей. Третий охранник, похоже самый главный, регулярно прохаживался мимо меня, изредка давал указания двоим у входа. Еще два сонных паренька в синей униформе время от времени появлялись в коридоре. Где-то рядом, похоже, располагалась их комната отдыха. С вооружением охраны я не разобрался. Похоже, кроме обязательных дубинок у сидевших на входе имелись помповые ружья. Надо будет проверить потом… Сотрудников конторы на первом этаже было немного. К их одеждам на месте, к которому раньше комсомольские значки крепились, были подколоты бело-синие карточки с фотографиями. Хм…

Меня тронули за плечо. Я вздрогнул от неожиданности и увидел над собой упитанного мужичка. На визитнице было написано «Сергей Ильич Окунский, зав.хоз.частью»

– Проблемы есть? – спросил он, ласково заглядывая в глаза.

«Похоже, проблемы скоро будут у тебя,» – чуть не брякнул я, но вовремя осекся. Пожал неопределенно плечами и промычал:

– М-мм…Э-ээ… Как сказать…

– Все понял. Пятьсот?

– Э-ээ…

– Тысяча?

Я наконец прочистил горло и задал наивный вопрос:

– Вам к какому числу неисправности устранить?

– Как это к какому? – Сергей Ильич от удивления чуть не подпрыгнул.

– Ну, к Новому году, думаю, управимся.

– К какому Новому году? Вы что? Нам побыстрей бы…

– Не знаю. Работы много. Тут у вас с проводкой полный караул.

– Ребята, надо постараться. По сто долларов на брата устроит?

– Вот это серьезный разговор. – Я распрямился, вытер ветошкой руки и заверил: – Ильич, всю ночь будем пахать, но к утру сделаем. По рукам!

Завхоз облегченно выдохнул воздух из своей объемистой груди и вложил в мою протянутую руку две купюры. Пока я перекладывал деньги в карман, господин Окунский добрался до начальника охраны и, показывая пальчиком в мою сторону, что-то сказал. Тот кивнул головой и пошел дальше по своим делам. Завхоз последовал за ним.

Персонал потихоньку разбежался по домам, особнячок опустел. Остались охрана и мы с Серегой. Радостной для меня деталью было то, что охрана после пересменки оказалась в усеченном виде – в три бойца.

Я отдал Сереге все бабки, врученные мне завхозом, и приказал:

– Сейчас поедешь домой до одиннадцати вечера. В одиннадцать будешь здесь. При себе иметь моток кабеля, чтоб было правдоподобно. Как будто за кабелем ездил. Понял?

– Понял.

– Тогда подожди пока.

Я подошел к скучавшему у входа охраннику и наивно поинтересовался:

– Уважаемый, кабелек у вас есть, метров десять?

– Откуда?

– Понятно. Придется гонца засылать.

– Засылай.

– Серега, давай. Одна нога здесь, другая там, – махнул я рукой напарнику.

Серега был таков. Исчез, как будто не было его. Очень шустрый помощник оказался у меня. Хорошо бы было иметь Серегу напарником и дальше. Очень пригодился бы. Вот только имел я красивое правило работать без помощников. Проще и надежней действовать в одиночку. Никто не кинет, не подставит.

Я вернулся на исходную позицию, к офисной мини-АТС, находившейся в комнате в конце коридора. Очень неудобное место. Пришлось опять вернуться к скучному охраннику на входе, который уже кемарил, положив голову на стол.

– Эй, командир, – разбудил я его. – Надо всю вашу халабуду осматривать. С проводкой полный бордак. Пока время есть, давай пройдусь по заведению.

– Валяй.

– А там двери открыты?

– Не-а, – охранник оторвал голову от стола и прокричал: – Леха, ползи сюда. Дело есть.

Пока Леха нечленораздельно бурчал в комнате отдыха, я присматривался к предмету, прислоненному к столу и прикрытому ногой охранника. Выгнувшись, как царица-лебедь в виденном в детстве балете, я узрел-таки, точно, помповое ружье. Тут и Леша подошел, звякая связкой ключей.

Я в его позвякивающем сопровождении поднялся на второй этаж и принялся дергать провода, проложенные в коридоре вдоль плинтусов. В процессе дерганья я не забывал знакомиться с обстановкой. Обстановка не впечатляла. Неровный пол, покрытый линолеумом, крашеные стены, тусклое освещение, деревянные двери. Телекамер слежения нигде не было. Мамон на безопасности, как и на всем остальном, решил сэкономить. Зря. Разместил бы по конторе десяток камер, монитор в комнату охраны поставил бы, глядишь всплыли бы передо мной проблемы. Пока же их не было. Я принялся разглядывать таблички на дверях. Тоже ничего особенного.

Вслед за проводами я перебрался на третий этаж. Там, судя по табличкам, располагалась сплошная бухгалтерия и кое-что из хозяйственных служб. Массивная позолоченная табличка с пятью литыми буквами “МАМОН” не обнаруживалась. Похоже, клиент скрывался под псевдонимом. Я попытался было вспомнить Мамоновскую фамилию, которую никогда не знал, и плюнул. Легче было здраво рассудить, что большие начальники пешком подниматься не любят. Во всех известных мне солидных учреждениях кабинет директора находился на втором этаже.

Я спустился этажом ниже и опять прошелся по коридору. Взгляд, устремленный к осточертевшим проводам, время от времени переводился на таблички. “Отдел оптовых продаж”. Не то. “Торговый отдел”. Тоже не то. “Транспортный отдел”. Совсем не то. А это что за дверь без названия? Я повернулся к Алексею: “Открывай, будем внутри проводку проверять. Похоже, тут обрыв. Или по фазе сдвиг.” Алексей был парнем далеким от техники, из сказанного мною ничего не понял, флегматично открыл дверь. Комната оказалась нетелефонизированной кандейкой. Хм. Я прикрыл дверь и продолжил поход вслед за проводами.

В конце коридора была обнаружена еще одна неотабличенная дверь. Я, вспомнив допущенную минуту назад ошибку, проследил взглядом за проводами. Они тянулись под дверь. Я наклонился к плинтусу, ткнул отверткой в чуть заметную щель и сказал Лехе:

– Похоже, здесь. Открывай.

– Не получится. Отсюда нет ключа. – Алексей отрешенно зевнул, посмотрел красноречиво на часы и еще раз зевнул.

Похоже, я наткнулся на искомое:

– Тогда пошли вниз.

– Пошли.

Серега прибыл точно в двадцать три ноль ноль. Согласно моего предписания в его руке находился увесистый моток кабеля. Сопровождаемые квелым Алексеем, мы в темпе вальса – на раз-два-три – заменили какой-то исправный кабель еще более исправным. Потом Серега по единственному рабочему телефону позвонил на станцию, пошушукался с тамошней Галиной и… о, чудо! Телефоны заработали. Мы попрощались с охраной и разошлись по домам.

Подготовка была благополучно завершена. Дело оставалось за малым. За штурмом.

На шестой день я никуда не поехал. Занялся интеллектуальным трудом. Первым делом просканировал записанные на магнитофон щелчки номеронабирателя. После получаса кропотливой работы я имел рабочий телефон Мамона. Хе-хе-хе. Радостно потирая ладоши, я обратился к услугам справочной службы МГТС. Усталый женский голос надиктовал точный адрес Мамоновской конторы и пообещал выслать счет на тридцать рублей. Ради бога! Спасибо! Очень выручили! Всего хорошего…

Рассыпаясь в благодарностях, я положил трубку на место. Дело начиналось бодренько, без проволочек. На часах было чуть больше десяти, самое время пойти позагорать. Я глянул в окно. Там тосковал слякотный декабрь. М-да. Это вам не Сан-Марко…

Я вышел на улицу, добрался до Феди и завел его. Пока салон прогревался, я скользил взглядом по страницам автомобильного атласа и удивлялся. Оказалось, офис Мамона располагался в самом центре, по атласу до Кремля сантиметров восемь было. Хорошо устроился, собака! Пребывая в состоянии легкой зависти, я выехал за ворота стоянки и, ориентируясь по тому же атласу, поехал к Даеву переулку. Там, согласно почерпнутой из телефонного справочника информации, размещался центральный телефонный узел. Общения с его работниками я жаждал как никогда.

Оно случилось.

Я без проблем узнал адрес телефонной станции, обслуживавшей Мамоновский офис, и пожурил себя за головотяпство. Адрес можно было узнать по телефону, не засвечивая свое лицо личным общением с бдительной бабусей в справочном окошке. Задумчивый и сердитый я поехал на Арбат, к телефонистам, имевшим доступ к телу… то есть, к телефонам Мамоновской конторы. Добрался до тамошней ремонтной бригады и строго показал трем задумчивым мужикам милицейскую ксиву (копия не очень хорошая, но всего за пятьдесят долларов). Чтоб мужики прониклись важностью момента, я вкратце обрисовал им оперативную обстановку. Мол, то да се, мафия свирепствует, государство загибается, прокуратура в ус не дует, простой люд кряхтит, отовсюду раздаются стоны…

Доколе, мужики? Нужна помощь!

Помощь оказать пообещали и тут же попросили предоставить санкцию прокурора. «Ребята, вы что? – искренне удивился я. – Отключаем номера на пару часов для проведения оперативной разработки. Тут санкция не нужна. Не прослушивание.»

Петровичи сосредоточенно переглянулись, но указанный мною номер отключили. Потом еще два. Сказали, что данный адрес, согласно их регистрационных записей, обслуживается четырьмя телефонными номерами. Я поблагодарил работников за проявленную смекалку и по оставшемуся в живых номеру позвонил в офис. Позвонил не просто так, вежливо поинтересовался пожеланиями трудящихся в адрес МГТС. Пожелания были прогнозируемы: “Нехорошие люди! Три номера не работают! Высылайте специалистов! Десантируйте ремроту, а еще лучше, рембат! За ценой не постоим!”

Первый день разведки выдался тусклым и слякотным. Начался с осмотра театра боевых действий. Вопросов «Что осматривать?» и «В каком месте будем добывать печать с паролем?» не было. Ответ лежал на поверхности. В известном мне поселке в тихих окрестностях Кущина. Два года назад, помнится, Миха сообщал, что Мамон от дачи ни на шаг не удаляется. «Местный он, – пояснял информатор. – Его в Кущино любая собака знает, и дела он только здесь вертит. За район выйти не дают. Мафия.»

Может быть.

В полдень я въехал на достопамятный пригорок и оттуда обследовал окрестности дачного поселка. Ничего примечательного не обнаружилось. Никаких столбов с проводами я не узрел. Это меня удивило и огорчило. Было похоже, что поселение телефонизировалось европейским способом, при помощи подземных кабелей. Задача заметно усложнилась. Пришлось все оставшееся до вечера время потратить на ее решение.

Я тысячу раз гонял в магнитоле разбитную “Юбанги Стомп”, смачно сплевывал в окошко, громко, под музыку, визжал и так же громко в промежутках между визгами нецензурно выражался. При всем при том я петлял на Феде по окрестностям. Мимо проплывали поселки, деревеньки, фермы и силосные башни, а между ними леса, перелески, поля, садово-огородные участки и прочее, прочее, прочее. Детали простого подмосковного пейзажа взгляд не радовали и душу не согревали. Я искал другое. Меня могли обрадовать только паукастые опоры ЛЭП, и восторг могла вызвать только обычная электрическая подстанция.

Вскоре так и получилось. Фонтан радости пробил меня. Я обнаружил то, что искал. Подстанция, к которой тянулись гудевшие от натуги провода, своими размерами наводила на мысль, что ею обслуживается весь район. Я притормозил, рассмотрел блеклые горизонты и прикинул, в каком направлении находится Мамоновский особняк. Потом опять поколесил по окрестностям и никаких следов близкого электричества по пути не обнаружил. Голова закипела, задаваясь вопросом: «Где ж его, такого-сякого, искать?»

Руки по прежнему крутили баранку и кидали машину с проселка на проселок. Нога скакала с педали акселератора на педаль тормоза и обратно. Тело тряслось туда-сюда, вверх-вниз и вперед-назад. Скрип колес корябал уши сквозь рев динамиков. Ой-ой-ой. Дороги в кущинских окрестностях змеились настолько замысловато, что временами я видел перед собой собственный автомобиль…

Долго так продолжаться не могло. Когда я извел почти весь бензин, меня осенило. Я притормозил и вышел из машины. Встав на обочине, я рассмотрел лоскуты окрестных полей и мысленно нарисовал план исследованной вдоль и поперек местности: там дачный поселок, здесь, здесь и здесь три бетонки, между ними перепаханные поля, вон там подстанция. По какой траектории прокладывали кабель? Похоже по замысловатой, а замысел был такой: «Под пашней кабель не класть!»

Я попер пешком на другую сторону поля к полоске далеких деревцев, похожих издали на старую расческу. Идти пришлось долго, но ожидания меня не обманули. Там, под сенью облетевших жидких кущ, я обнаружил ржавый указатель с трудночитаемой, но легкоугадываемой надписью: «Осторожно, кабель! Земляные работы не производить.»

Я достал из портмоне полтинник и загадал: «Если выпадет решка, вместе с электрическим кабелем прокладывали телефонный.» Выпал орел. Я вздохнул и вернулся назад к Феде.

Уезжать не солоно хлебавши не хотелось. Я еще чуть-чуть повздыхал и полез в багажник за инструментом. Мелькнувшая было мысль, не тащить их на себе, а довезти на Феде, была с позором изгнана. Федор джипом не был и в непролазной грязи мог запросто сгинуть, как в Бермудском треугольнике. Пришлось тащить на себе лопату, ножницы по металлу, монтировку, кусачки, скотч, ножик и моток проводов. Причем в голове свербило, что занимаюсь мартышкиным трудом. Полтинник обмануть меня не мог. Впрочем, кругляш был выпущен Центробанком, конторой, по слухам, ненадежной, отменяющей свои дензнаки по десять раз на дню… Также по дороге к указателю я вспоминал замысловатый технический термин “последняя миля” и прикидывал, какое отношение он мог иметь к нужному мне дачному поселку. Оказалось, что прямое. Правда, чтобы выяснить это, пришлось с невесть откуда появившимся остервенением осуществить проходку шурфа, проще говоря, вырыть яму. Я рыл ее долго, трудно, утомительно, с кровавыми мозолями на руках. Пыхтел, рычал, матерился, напрягал мышцы до бесчувствия и – Ура! Есть! На глубине трех штыков лопаты расслышал характерный глухой стук. Асбоцементная труба! А в ней телефонный кабель! Его глубина! Электрические кабели прокладывают на полметра глубже.

Ну-ка, ну-ка!

Я быстро раздолбал монтировкой трубу, раскурочил оплетку и – так и есть! – кабель оказался многопарным, похоже, номеров на двадцать-тридцать. Он! Радостная дрожь в руках уступила место усталости. Я перевел дух и под тусклым светом фонаря начал колдовать над тонкими жилками телефонной сети. Ножичком удалял с проводов изоляцию, около сантиметра, и залеплял оголенный проводок самоклеящейся бумажкой. Занятие кропотливое и неспешное. Как только с ним было покончено, я с трудом разогнул отекшую спину и избавился от указателя. Выковырял его из земли и бросил вон. Шурф засыпать не стал. Пригодится завтра.

Я вернулся с инструментами к Феде и поехал домой.

Второй день, такой же тоскливый и слякотный, как первый, прошел спокойней. Все время с утра до вечера я потратил на настройку подслушивающей аппаратуры. Телефонный кабель, к которому я подключился, обслуживал ровно двадцать номеров, и найти искомый было затруднительно. Я цеплял крокодильчики к проводам, делал пометки в блокноте и слушал все подряд разговоры. Ближе к вечеру я наткнулся на голос, показавшийся мне знакомым. Мамон? Не Мамон? Сомнения не покидали меня до тех пор, пока я не услышал:

– Завтра утром подъезжай к десяти. Будь…

На третий день, в девять тридцать я торчал на смотровом пригорке. Рассматривал окрестности, знакомился с привычками Мамоновской охраны, ее количеством, прикидывал с какого места начинать штурм. Также размышлял, вспоминал и недоумевал. В прошлый декабрь, два года назад, у меня яйца звенели от мороза, помнится, чуть не помер. Теперь же акации готовы были распуститься. Тепло, как в Ташкенте. Действительно, умом Россию не понять. А это что?

На территорию Мамоновской дачи въехал «Чероки-Ларедо». Через десять минут джип уехал. Я сам себе сказал «Йес! Йа-йа! Дас ис фантастиш!», хлопнул в ладони и радостно потер их. На пригорке делать было нечего.

Я поехал к разноцветным проводкам. развернул у шурфа бивуак — раскладной стул, палатка, пара термосов, бутерброды. Прицепил крокодильчики к отмеченной вчера паре, надел наушники и погрузился в изучение разнообразных мелочей: привычки клиента, время работы, развлечения и прочее. Именно незначительные детали давали, как правило, значительную пищу для ума.

…

Этому же был посвящен четвертый день.

…

Пятый тоже.

…

Ничего примечательного в телефонном словоблудии Мамона не было. Оно представляло собой пустопорожний треп с Мусиками, Пусиками, Кисиками и прочими представителями фауны. Иногда случались деловые разговоры, короткие и непонятные. Единственной деталью, показавшейся мне интересной, была следующая: каждое утро после мурлыкания с одной-двумя поблядушками, Мамон звонил в некое место и сообщал, что подъедет к такому-то времени. Я добегал до Федора, быстро одолевал два километра до смотрового пригорка и с него наблюдал отъезд черного «Юкона»* с территории Мамоновской дачи. Видимо, Мамон изменил привычкам и перенес рабочее место куда-то в… Куда?

Я сообразил, что намеченный штурм дачи отменяется. Поиски нужно было начинать с офиса, который, в свете открывшихся обстоятельств, предположительно имелся у клиента. Печати следовало находиться на рабочем месте, среди скрепок, папок, дыроколов и прочего. Там же должен был валяться листок с мудреным набором цифр, наверное…

Через сорок два часа я был в Москве.

День начинался с веселого солнечного света. Погода позволяла ходить пешком. Я пристроил Федю на первую попавшуюся автостоянку и, не теряя ни секунды, начал готовиться к изъятию печати. Сначала придумал название операции. «Вторая печать». Просто и со вкусом. Потом накидал в голове примерный план действий. Первым пунктом плана наметил подготовку, которую в свою очередь поделил на три подпункта: а – матобеспечение, б – получение информации, в – принятие решения.

Второй пункт плана – непосредственно изъятие.

Третий пункт – эвакуация в Гамбург.

Четвертый пункт – перевод денег из «Коммерцбанка» в «Хайдеманн».

Пятый пункт – возвращение к Романычу.

Многовато пунктов получилось, и оптичить все будет не просто. Реальным казалось только выполнение первого пункта. Остальные бликовали где-то вдали чуть видными всполохами, призрачными, как квартира для каждой советской семьи к двухтысячному году. Хм…

Я выбросил из головы все посторонние мысли и приступил к выполнению первого подпункта первого пункта. На удивление, это оказалось нелегким делом. Мои дорожные чеки никто обналичивать не желал. Утро и день ушли на бестолковое общение с разнообразными служащими разнообразных контор. Только к вечеру удалось получить наличными четыре тысячи восемьсот долларов. Черт знает что такое! Негодуя и недоумевая, я рассовал деньги по карманам, купил рекламную газетку и из ближайшего таксофона позвонил в бюро недвижимости. Там меня внимательно выслушали, потом подробно расспросили о возможных пожеланиях и в самом конце предложили на выбор три варианта. Я остановился на самом быстром. Двухкомнатную квартиру в Нагатино можно было снять в тот же вечер. «Так чего ж тянем резину?» – спросил я даму, беседовавшую со мной, и договорился о немедленной встрече с хозяином квартиры.

Квартиру снять оказалось гораздо легче, чем выставить из нее хозяина. Тот, незатейливый фрезеровщик с ЗИЛа, никак не мог угомониться, настойчиво требовал от меня распития бутылки коньяка за новоселье, а то житья не будет. Бутылку я купил по его просьбе полчаса назад, после того как рассчитался с ним и девушкой-маклером. Маклерша, кстати, сразу после этого ускакала, а хозяин остался сидеть на кухне. Ноги держали его неуверенно, но речевой аппарат еще функционировал. “Одну бутылку два раза не пьют, – поучал он меня. – Давай разливай до конца!”

В конце концов я, применив некое усилие, выставил его из квартиры. Сказал: “Деньги не потеряй!” и захлопнул дверь. На дребезжанье звонка, долгое и настойчивое, я не реагировал. Ходил по квартире, знакомился с обстановкой. Одна кровать, один диван, одно кресло, один стул, один табурет на кухне, там же один стол и один холодильник, в прихожей один телефон, в большой комнате один телевизор… Практически все вещи пребывали в единственном числе. Видимо, чтобы легче было считать потом. Когда трезвон прекратился и топот удалявшихся шагов подтвердил уход хозяина, я разделся и лег спать.

Утром я первым делом перегнал Федю на стоянку под окнами. Разговорился с мужиками-автомобилистами и уяснил что почем в Москве при езде с импортными номерами. Намотал на ус полученную информацию и в ближайшем обменном пункте обменял пятьсот баксов на рубли, заготовил пачечку купюр на случай непредвиденных встреч с органами. Потом прикинув, что многовато получается, я пачечку уполовинил. Прошвырнулся по окрестным магазинам, прикупил кое-какую хозяйственную мелочевку, по рынку побродил. В итоге затарился так, что рук не хватило. Вернулся домой навьюченным верблюдом,.

После обеда, изготовленного на скорую руку, я полистал давешний рекламный вестник и покряхтел над ценами. Однако! Ого-го!

Душа скрипела, нутро сопротивлялось как могло, я совершил над собой насилие:

– Алло. Девушка, добрый день. Тут написано: продажа сотовых телефонов с выездом к покупателю. Верно попал? Ага, я как раз покупатель. Да-да. Только, знаете ли, у меня дача в Кущино. Сигнал до дачи дойдет? Гарантируете? Точно? Какой еще сонет? Мне без разницы. А если не дойдет? Могу вернуть? Спасибо. Не могли бы выслать ко мне агента? Да, записывайте адрес…

Короче, провел день в хлопотах, побывал в шкуре простой московской домохозяйки.

Вечером, поздним, черным, беззвездным, я расположился на кухоньке за столом. У соседей за стеной какофонил какой-то русскоязычный рок-коллектив, мне неведомый, и мешал сосредоточиться. Я рассматривал темень за окном, хмурился, вспоминал Романыча, свое развеселое житье-бытье на Сан-Марко… Солнце, воздух, пальмы, море… Вздыхал и кое-как черкал карандашом карту Подмосковья, тыкал в нее циркулем, чесал указательным пальцем макушку… Я тосковал по далекому острову и осуществлял разработку разведывательных мероприятий, которые, как учил Ханс, предшествуют непосредственно моменту принятия решения… Мудрено выражался, чертяка, земля ему пухом.

На разведку мной отводилось от трех дней до одной недели. В зависимости от обстоятельств.

В девять утра я поехал на окраину города, в Ниендорф. Там торговал подержанными автомобилями Франц, мой старинный приятель. Сошлись с ним шесть лет назад на почве любви к футбольной команде «Сан-Паули». С тех пор по мере возможности поддерживали добрые отношения, регулярно встречались на стадионе. Франц был невозмутимым, строгим мужиком лет пятидесяти. Истинный ариец, который раз в две недели, невзирая на жену и погоду, впадал в детство: накачивался под завязку пивом и приползал с дудкой и барабаном на стадион. Оттягивались мы с ним, помню, будь здоров, до бело-коричневых чертиков в глазах.

Я поздоровкался с Францем, ответил на пару дежурных вопросов о житье-бытье и планах, после чего приступил к процессу выбора автомобиля. Долго бродил в сопровождении каменнолицего приятеля по площадке и ломал голову: какую тачку прикупить для выполнения задания? Ясно, что нужна была мощная и маневренная машина. «Бимер-компакт», сверкавший серебристым металликом у входа, отмел сразу. Угонят в один момент. Я выбирал между темно-синей незаметной «Субару Легаси» и яркосалатовым «Гольфом ГТи». И та, и другая машины чем-то мне не нравились. Чем? Я никак не мог разобраться. Ходил от одной к другой, заглядывал под капот, залезал в салон, заводил движок, катался по Ниендорфу, пару раз выезжал за город и с ветерком, даже с ветрищем мчался по автобану, разгоняясь на все деньги. Машинки были хоть куда, настоящие спортивные снаряды, которым не страшна никакая погоня. Сердце радовалось и душа пела, настолько совершенной казалась техника, попавшаяся мне в руки. Черт! На ралли, в гонки, куда угодно готов был я помчаться на этих супермобилях, но только не в Россию! Я наконец понял, чем меня не устраивали обе тачки. Не устраивали тем, чем безумно нравились – своей бескомпромиссной спортивностью, из которой следовали жесткая подвеска, малый клиренс и прочие технические штучки, хорошие на идеальных дорогах Германии, но абсолютно лишние на бескрайних Российских просторах. Ехать предстояло мне никак не меньше двух суток. Дорога дальняя, и автомобиль требовался не спортивный, а комфортабельный. Тем более не собирался я участвовать ни в каких погонях. Зачем? Планировал тихо-мирно сделать дело и вернуться самолетом в Гамбург. В общем, упал мой взгляд на вишневого цвета «Форд-Мондео», загнанный в самый дальний угол.

Франц, храня спокойствие, отчеканил:

– Два года. Пробег двадцать пять тысяч. Движок не простой — два с половиной литра. Сто шестьдесят восемь лошадиных сил. Гарантирую, машина хорошая. То, что надо.

– Откуда ты знаешь, чего мне надо? – покосился я на него. – Сколько?

– Четырнадцать тысяч, – Франц подошел к «Форду» и похлопал ладошкой по капоту. – Позавчера пригнали.

– Вот эбаут дисконт?

– Чего? – Франц вскинул белесые брови. Ага, озадачил-таки я его. Не знает приятель английский язык, а еще американскими тачками торгует. Темнота…

– Скидка будет? – переспросил я на нормальном языке, на немецком.

– Конечно. Страховка за мой счет. – Франц улыбнулся: – Далеко тебя носило, черт.

– Далеко. Кстати, «Ламборджини-Дьябло» у тебе бывают?

– Сделаем, если надо, – Франц нисколько не удивился, только подбородок почесал. Похоже, тачку за полмиллиона марок ему продать, как два пальца об асфальт стукнуть.

– Ладно, это шутка была. Пока «Форд» заворачивай.

Франц пожал плечами:

– Если серьезно соберешься «Ламборджини» брать, заходи. Знаю я одного макаронника. Что хочешь пригонит.

Франц снял какую-то бумажку, прикрепленную к лобовому стеклу «Форда», и исчез в своей конторке. Я же вышел на улицу, собираясь где-нибудь подкрепиться. Время позволяло. У Франца на все формальности должно было уйти минут двадцать… Хм.

Я остановился, огляделся, постоял, подумал. Странно. Какая-то непонятная осторожность обуяла меня. Чей-то недобрый взгляд сверлил спину.

Что такое?

Я еще раз огляделся и поймал себя на мысли, что за мной следят. Два… Да, два типа, как будто бы, следовали за мной от отеля. Или не следовали?

Я опять огляделся.

Показалось? Может быть…

Я вернулся к Францу и с большим трудом, чуть не писаясь от нетерпения, дождался, когда тот справит все бумаги. Как только была проставлена последняя закорючка, я, не мешкая, запрыгнул в салон, выехал на улицу и поехал прочь из Гамбурга. Я выжимал газ до отказа, крутил баранку и не сводил глаз от зеркала заднего вида. Ничего полицейского там не было. Ничего подозрительного тоже.

Я чуть успокоился. Похоже, померещилось.

Что делать теперь? В Россию ехать пока не с руки. А вот в Голландию в самый раз. Там, в чудном граде Эссен, был, помнится, маленький банк «Хайдеманн». Сотрудники банка, приветливые и услужливые, никогда не задавали клиентам глупых вопросов и всегда были им, клиентам, рады. Услугами банка «Хайдеманн» пользовался когда-то Ханс, и я, по его примеру, тоже. Именно там до поры до времени лежали мои четыреста двадцать тысяч марок, которые год назад я перевел на Карибы. Приятные воспоминания, черт подери!

Разобравшись в хитросплетениях дорожных указателей, я выехал на нужный мне автобан и поехал в королевство Нидерланды, в славный банк «Хайдеманн». Спонтанно возникшее желание стать его дважды клиентом мне понравилось. Будет куда переправлять восемь лимонов.

Никаких приключений в Эссене со мной не случилось.

Поздним вечером я вернулся в отель и, пребывая в добром расположении духа, уснул. Уснул, держа на всякий случай пистолет под подушкой. В добром же расположении духа я проснулся, умылся и позавтракал. Через два часа я был у старины Хайнриха, подпольного оружейника и слесарных дел мастера, в миру владельца авторемонтной мастерской. Хайнрих моему приезду обрадовался, заорал: «Арбалет, скотина! Ты мне восемь марок должен до сих пор! Гони бабки, паразит!» Это он шутил так. Я ничего в ответ кричать не стал. Подошел и шепнул на ухо, что есть одно дельце, свидетелей не терпящее. Хайнрих все понял, отменил работы и распустил работников по домам. Потом придирчиво осмотрел моего нового четырехколесного друга.

– Как назвал? – первым делом поинтересовался Хайнрих, знавший о моем бзике с автомобильными именами.

– Фридрих. Можно просто Фриц. Или Федя.

– Хорошее имя для “Форда”. Простое и суровое, – хмыкнул Хайнрих, не уважавший американские автомобили. Жаловался на их дубовость и неуправляемость. Хотя я знал в чем дело: его объемное седалище не воспринимало мягкие американские сидения, требовало жесткой и упругой поддержки. Как говорится на вкус и цвет…

– Дело такое, Хайко, – обратился я к нему. – Первым делом осмотри Фрица, чтоб все было исправно. Мне в течение месяца никакие проблемы с ним не нужны. Второе…

Я вкратце обрисовал суть дела и достал из кармана десять тысяч марок.

Дока Хайнрих согласно кивнул головой, загнал Федора на стенд и принялся ковыряться в его нутре. Часа через три, после всех ТО-1 и ТО-2, в Федин багажник был закинут комплект подслушивающей аппаратуры, а в пороги и короба в один момент запаяны пистолет, десять снаряженных обойм к нему и глушитель.

Залив все оружейное хозяйство маслом, ровно в пятнадцать ноль ноль Хайнрих сказал: «Готово.».

Я сел в машину, вздохнул «с Богом» и поехал. В полную неизвестность, в Россию…

Ночью я раскрученной юлой ворочался на кровати. Бессонница ковыряла мозги скопищем бестолковых вопросов: «А может, нет в природе восьми миллионов? Может, все не так, как кажется? Может, дело нечисто? Может, это подстава?»

Ответов, простых и ясных, не было. Фантастические предположения громоздились в черепе вавилонскими башнями и бесследно исчезали… Псевдологические цепочки в тысячи звеньев опутывали, стискивали до ломоты и тоже исчезали… Миллионы раз повторенное «Авось пронесет» заворачивало в холодные простыни спокойствия, и миллионы раз укалывало «Не надейся»…

Я вскакивал с кровати, бродил по номеру, полоскал лицо водой, опять оказывался под простыней и никак не мог расслабиться, успокоиться. В чем дело?

Под утро, часам к трем, меня осенило. Нашел простое объяснение нехорошим чувствам! Накануне я гулял по Гамбургу излишне расслабленно. Сказывался безмятежный год, проведенный на знойном Сан-Марко. А немецкая полиция, между прочим, не скоро забудет дерзкий налет двухлетней давности. Наверняка, я по-прежнему нахожусь в розыске. Значит, надо быть осторожным. Плохие предчувствия подают знак: не расслабляйся, будь начеку.

Арбалет, бди!

С меня свалился камень бессонницы, и я моментально уснул.