Обсуждение

Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось!…

Дальше не помню.

Я стоял у окна и глядел на Тверскую, натужно боровшуюся с декабрьской слякотью семью этажами ниже. Москва… Моск… Мороз, снежок, свежесть и бодрость. И -сква… Грязь, снег с солью, чавкающие под ногами, сырость и гниль.

Моск-ква.

Семь лет назад, всего две тысячи дней тому, увозили меня с Угрешки послужить Отечеству на дальних рубежах заграницы, в группе Советских войск в Германии. Смотрел сквозь слезы на огоньки за окном общего вагона и думал: спустя два коротких года вернусь домой повзрослевшим, заматеревшим, понюхавшим пороху мужиком, не юношей. Увы. Шесть месяцев муштры в учебной части я, стиснув зубы, вытерпел. Веселый гогот дедушек Советской Армии, громыхавший над побитым телом, вынести не смог. Рванул затравленным зверьком через ограду. Побег! Слово, как выстрел. Короткое, горячее, радостное… Радости хватило на один день. Потом начался кошмар. Вступило в права грязное, испуганное, помереть готовое с отчаяния слово «дезертир».

Я прижался лбом к холодному стеклу, содрогаясь от воспоминаний тех тоскливых дней. Попытался перевести поток мыслей в другое русло, но безуспешно. Глаза слепило холодное серое небо, а уши резал, скреб… телефонный звонок. Что?

Я оглянулся, стряхивая наваждение, и теперь уже точно услышал дребезг телефонного аппарата на прикроватной тумбочке.

– Алло.

– Арбалет?

– Да. Слушаю.

Неведомая собеседница на том конце провода выдала немецко­язычную фразу. Суть фразы сводилась к передаче привета от Ханса и пожеланию скорейшей встречи.

Я поинтересовался, знает ли собеседница город. Получив отрицательный ответ, я предложил встретиться в месте, известном всякому чайнику, оказавшемуся в пределах МКАД:

– Жди меня у памятника Пушкину на одно­имен­ной площади.

– Где это? Как его найти?

– Записывай. Выходишь на улицу, встаешь лицом к проезжей части и поднимаешь правую руку. Рядом останавливается машина, и ты говоришь водителю: Площадь Пушкина. Повтори.

– Плошат Пушкин.

– Отлично. Я буду ждать возле памятника зеленому мужику. До встречи.

Собеседница повесила трубку, а я ухмыльнулся глупости Ханса. Надо ж послать связной девицу без знания языка и, наверняка, не имеющую никакого понятия о туземных нравах! Даю рупь за сто, что подругу эту как-нибудь вытряхнут из тачки без денег и носильных вещей где-нибудь в Очаково. И поделом выкинут. Нечего подсаживаться в машину к незнакомым мужикам в незнакомом городе!

Оказавшись на промозглой, продуваемой каким-то особо злобным ветром улице, я постоял с минуту под навесом и пару раз проклял себя за несообразительность. Чего мне стоило узнать, откуда звонила связная? Чего? А теперь нужно брести пешком до “Пушки” и томиться там, ее ожидаючи, неизвестно сколько времени. Черт! Откуда она будет добираться до места встречи и сколько времени это займет? Может, она сейчас мчится на лихом моторе из «Шереметьева-2», а может, голосует где-нибудь у кинотеатра «Россия». Делать нечего. Придется топать к памятнику и ждать, ждать, ждать, стоя на ветру.

Я поплелся по холодной Тверской.

Муторное занятие, но более муторным казалось предстоящее ожидание. Околею я, выглядывая курьера. Как пить дать превращусь из лихого орла в упоротого пингвина. Что за жизнь?

Однако в загашнике пасмурного дня, с утра обволокшего поганым настроением, нашлось место и для нечаянной радости. Только я ступил на бурый асфальт площади, ко мне подлетела мелкая девица в черном балахончике и грязно-серых джинсиках, с холщовым рюкзачком за покатыми плечиками и счастли­вейшей улыбкой на пресной немецкой физии.

– Арбалет?

– Й-аа, – это я по-немецки «да» сказал, гортанно так и смачно.

– В пакете все инструкции, – не дав опомниться и перевести ход мыслей с язвительной колеи на деловую, девчушка сунула мне в руки синий продолговатый конверт, махнула лапкой и скрылась в подземном переходе.

«В метро поехала, экономит пфенниги. Молодец,» – похвалил я рачительную Гретхен и повернул назад, в «Интурист». На дворе стоял не май месяц, знобило.

Ресторан «Золотой Бычок» считался дорогим и посещался солидной публикой. Ханс притулился за столиком в дальнем темном углу, но и там выглядел белой вороной: невзрачный костюмчик и, наверняка, пришел пешком. Незаметный такой клерчуля мелкого пошиба. Белесые волосенки в разные стороны да ушки торчком – вот и все приметы. Маскировался, паразит, под простачка косил.

Я подошел к столу. Ханс глянул на часы — то ли Пьяже, то ли Пиге, не разбираюсь.

– Присаживайся, — пригласил Ханс и тут же, как обычно, начал темнить: — Ты, конечно, в чем-то обуржуазился, но твоя славянская душа не перестала быть зага­дочной.

– Что такое? – Я кинул на свободный стул кейс, сам уселся рядом и получил от подскочившего официанта меню и карту вин.

– Твое опоздание сегодня – сорок семь секунд. Рекорд. Становишься уважаемым членом общества и при этом по-прежнему попираешь его законы. Без опозданий никак нельзя?

– Я сюда пришел не рекорды ставить и не в бюргеры записываться. Зачем вызывал?

Ханс пожевал кусочек от стейка, отпил вина, неодобрительно проследил за моим перстом, указующим официанту блюда в меню… Опять пожевал… Обследовал долгим взглядом скатертную плос­кость стола… Поводил туда-сюда пальчиком… И, наконец, спросил:

– Ты из России?

– Да.

– Сколько лет ты там не был?

– Шесть… или семь. Точно, семь.

– Я думаю, пришло время навестить историческую родину. Предлагаю совершить экскурсию в Москву.

– Зачем? – удивился я. Голова же закружилась от наплыва звуков, запахов, видений, связанных мимолетными проблесками памяти с родным, любимым городом. Москва, Сокольники, Яуза… почти песня.

– Все узнаешь в свой черед. – Ханс встал из-за стола, положил передо мной конверт и, бросив на ходу: «Подробности внутри», ушел прочь.

Я остался один в маленьком ресторанчике – приятном месте встреч Ханса с особо доверен­ными подчиненными. Где встречался Ханс с менее доверенными — этого я не знаю. Может, в «Макдональдсе» или какой-нибудь пивнушке.

Я пожевал пресную рульку, похлебал кислого пивка, сообразил, что еда ползет не в то горло. Все мысли были заняты конвертом, лежащим передо мной, и его непонятным содержимым. Также мое сознание терзало воспоминание вчерашнего сна. Вернее, терзала мысль, что сон и звонок Ханса оказались забиты в один временной интервал – минут десять, не более. Плохое предзна­менование для предстоящего дела. Имело смысл бросить все к собачьим чертям и умчаться сломя голову на самом дорогом рейсе «Люфтганзы» куда-нибудь в Новую Каледонию. Умчаться, чтобы встречая рассвет на пустынном песчаном берегу, в зыбкий момент расста­ва­ния солнца с водной колыбелью взять хладной недрожащей рукой нож и зачеркнуть крест-накрест проклятое прошлое, полоснуть себя по груди сверкающим лезвием. Хрустнут ребра и через булькающее кровью отверстие отлетит к перистым облакам с розовым окаемом бестол­ковая душа. Отлетит с одной-единственной целью – вернуться на землю спустя многие годы, чтобы опять бежал по траве русоголовый пацан, вся Вселенная которого уместилась в радость обладания пятью брикетами замороженного молока. Надо было сделать так.

Но разве делал я когда-нибудь что-нибудь правильно?

Отложив вилку с ножиком, я вскрыл конверт и вынул оттуда – ого-го! – две тысячи марок и куцую бумажонку, оказавшуюся инструкцией. Из инструкции следовало, что я должен:

• в течение суток добраться до Москвы;
• снять номер в тамошнем отеле;
• позвонить в офис Ханса и сообщить место пребывания и номер телефона;
• ожидать дальнейших инструкций, которые будут доставлены в течение следующих суток связным.

Постскриптум: сумма, прилагающаяся к инструкции, – оплата дороги до места работы.

Я достал из халявной пачки сто марок и отдал официанту. Дождавшись сдачи, я вернул пятерочку на чай, потом все деньги сунул в карман и минут пять не мог встать. Я туго соображал, что если Ханс, скупердяй и скряга, так роскошно оплачивает проезд до места работы, то СКОЛЬКО ОН ОТВАЛИТ ЗА САМУ РАБОТУ?!!! Я чуть поборолся с онемевшим, пересохшим ртом, сцедил немного слюны и плюнул на все страхи и предчувствия. Все мура, когда такие денежки светят. Еду!

Мне приснился сон.

С зажатым в ладошке рублем я подбегал к мороженщице – доброй тетке Фае – и на всю фантастически огромную сумму покупал «Эскимо». Руки немели от холода. Кусочки льда бриллиантами сверкали на солнце. Прохожие одаривали всепонимающими и немного завистливыми улыбками. Я же, онемев от сбывшейся мечты, бежал по мягкому зеленому газону к кому-то невидимому. Этот кто-то подзывал меня: «Сашка!» Голос был добрый, родной до спазм в горле, но я не мог, не мог увидеть, кто там зовет меня. Я бежал на этот голос, прижимая к груди мороженое. Я бежал, а мороженое таяло, прев­раща­лось в холодную липкую кашицу, стекало по рубашонке и оставляло сладкий след – след безмятежного детства.

Этот сон, нежный и непонятный, снился редко и оставлял после себя мятущийся, испуган­ный рой догадок в голове. Если приснился – жди неприятностей.

Приснился сон и в то средиземноморское утро, на третьей неделе пребывания в обшарпанном отеле с гордым именем «Эксельсиор». Грязная, липкая как кебабный жир духота ввалилась в так называемый номер-люкс, сорвала простыни, облила потом и навалилась удушающей массой.

Я распахнул глаза, вспомнил только что приснив­шееся и ударил кулаком по стене. Черт! Сломавшийся кондиционер вызвал меньшую досаду, чем невнятное послание детства. Что будет? Что случится? Какую пакостишку пошлет судьба? Я привык ко всем запод­лянкам, даже на досуге пронумеровал их. Каждый раз после треклятого сна я прокручивал в голове возможные напасти и с трепетом, с внутренним содро­ганием ждал событий, которые обрушатся на меня, скрутят в бараний рог и оставят, беспомощного, бороться с нелегкой.

Я лежал на мокрой кровати, задыхался от жары и готовил себя к… К чему? Возможных неприятностей было двадцать восемь, делились на четыре группы.

Первая, самая ехидная, была кучка сексуальных неприятностей, например: подмена веселого секса с заводной упругой профессионалкой монотонным тяни-толкаем с вейбсбилдихой непонятного возраста. На эти мелкие пакости я внимания не обращал, делов-то…

Во второй группе толпились потные красноглазые вирусы и разные болезни, порой одолевавшие и составлявшие группу проблем, связанных со здоровьем. Их я переносил стойко.

Третья группа… Скорее не группа, а шеренга аккуратных чинов­ников-крючкотворов, каждый из которых – маленькая въедливая закавыка: «кредит не погашен», «отрицательное сальдо на счете», «не внесен очередной взнос» и т.д., и т.п. Финансовых неприятностей я, скажем честно, побаивался, но никогда их не пугался. Пугался я другого.

Я панически боялся маленьких гадостей, скопившихся в четвертой кучке. Имя им было одно – Невезуха. Спортсмены, картежники, преступники и все остальные, кто подходит под определение «игрок», меня поймут. Осталь­ные пусть попробуют догадаться, что это такое – видеть вместо улыбки Фортуны часть тела, которая бывает приятной только у аппетитных девчушек. Эх…

Я лежал на мокрой кровати, задыхался от жары, прокручивал в голове возможные несчастья…

– Сорри, сэр. Плиз, гоу ту фон.

Что? Фраза из-за-под двери растолкала мысли в голове, вытолкнула прочь из постели и отправила в ресепшн к телефону.

– Алло.

– Хай, Арбалет. Хватит греть пузо. Собирай шмот и вали в аэропорт. Сегодня днем рейс во Франкфурт, последний на этой неделе. билет на стойке регистрации. Завтра жду тебя в семнадцать ноль. Место то же самое. Приятного полета и будь осторожен.

Ту-ту-ту.

Россыпь коротких гудков раскалила содержимое черепа, головная боль скрутила сознание, вытряхнула остатки мыслей куда-то на пол и клац! исчезла. Я повесил трубку, встряхнул головой и огляделся. Кругом толклись чужемордые туземцы. Ни единой родственной души меж ними не светилось. Увы, некому обслюнявить манишку. Никто не прижмет мою головушку к своей бархатной жилетке и не погладит выгоревшие на местном пляже кудри залетного молодца. Один я, совсем один.

Было так.

Одним июньским днем один любознательный немец по имени Ханс вышел из банка. Никуда не спешил, обращал внимание на всякую чепуху. Чирикали птички. Девчули безмятежно улыбались. Тротуар вибрировал под ногами… Вибрировал очень заманчиво. «Хм,» – подумал Ханс. И не просто подумал, а за неделю добыл эксплуатационную план-схему линий метро и фотографию некоего котлована. Фотографии было около сорока лет. Изображенный на ней котлован своими очертаниями смутно напоминал что-то похожее на площадь перед банком. По странному стечению обстоятельств у любытного немца оказалась дотошная подружка. Она порылась в архивной пыли и нашла адресок, по которому проживал некий старикан, бывший метростроевец. И чу! Случилась трогательная дружба между дедушкой-болтуном и девушкой-молчуньей, с большим внима­нием слушавшей бредни дряхлого маразма­тика.

Романтическая часть истории закончилась очень быстро. Началась проза жизни. Так бывает.

Двое сосредоточенных ребят на протя­жении трех месяцев регу­лярно как-будто опаздывали на электричку и пропадали среди мрачных подземелий метро с шанцевым инструментом в заплечных сумках. Чем они там занимались – отдаю на откуп вашему воображению. Подсказка: в ноябре подкоп был готов.

В день «Х», как и было заранее условлено, я появился на станции в десять тридцать вечера. Не самое подозрительное время. В руках держал объемистую сумку и весь был похож на спортсмена: кроссовки, спортивные штаны, куртка. Физкультпривет! Я пропустил электричку и, когда народ схлынул с платформы, спрыгнул на пути. В моем распоряжении были триста секунд до подхода следующей электрички. За это время должно преодолеть семьсот метров скользкого пути и выйти на место «Y». Место определялось по табличке «Осторожно, пробой кабеля», прислоненной к стене тоннеля.

Верно.

Через четыре с половиной минуты луч фонарика выхватил из сырой темени кусок жести с неразборчивой надписью. Времени разглядывать и удостоверяться не было. Я пошарил ладонью наугад по стене, и пыльная плоскость поддалась легкому напору. Открылась скрытая дверь.

«Третий!» – рявкнул я в образовавшийся проем. На какие-то доли секунды в проеме вспых­нул свет и тут же погас. Тем не менее я успел заметить порог, через который переступил, и своих подельников.

Привет, гешвисты!

Оказавшись в компании, я перевел дух и про себя улыбнулся внезапной ассоциации – четыре гробокопателя в склепе. О чем думали братишки – не знаю. Они молчали. Вели себя официально и строго. Дело предстояло нешуточное. Народ переживал.

Я, конечно, время зря терять не стал. Достал наощупь из сумки автомат, два магазина, гранату, нож, скотч… все хозяйство снарядил как следует, закрепил… проверил на бесшумность… переложил в нагрудный карман скотч… попытался вставить в голенище сапога нож… чертыхнулся, вспомнив, что обул кроссовки… положил нож обратно в сумку… достал из сумки пять скатанных в трубочку мешков, раскатал их и подложил под себя, чтобы мягче было сидеть… посмотрел на часы. Фосфоресцирующие стрелки, похоже, застыли на месте. На все про все у меня ушло пять минут. Хм… Ах, да! Шапочка!!!

Минуты две потратил на изучение собственных карманов. Где-то там был спрятан специальный головной убор для грабителей — шерстяная лыжная шапка с прорезями для глаз и рта. Немцы ее называли ее мудреным словом Kapuzenmütze. Мне язык ломать было лень, называл шапочкой.

Хм-мммм…

Я покрутил головой. По тяжелым вздохам догадался, что номер два – это старина Хайнрих, большой специалист по сейфам, а номер четыре – как будто, Дитер. Впрочем, не уверен…

Потом я прикинул, что с гонорара за это темное дельце можно бы прикупить что-нибудь яркое спортивное. Например, “Тойоту-Селику” кроваво-красного цвета. В одном знакомом автосалоне продавалась такая со скидкой. Или серебристый «Порш»? Нет, на цену «Порша» рождественские распродажи не влияют. Жалко. Вот Ханс, негодяй, точно «Ламборджини Дьябло ГТ» купит и в гараж на постой загонит. Бывал как-то в гараже, рассматривал раритеты…

Я снова глянул на часы. Десять минут оказались в прошлом. Время тянулось медленно, очень медленно. Чтобы как-то занять себя, я начал вспоминать автомобили, виденные в хансовском гараже. Первым там стоял “Астон Мартин Вираж”, 1992 год, темно-зеленый металлик, триста тридцать лошадей…

…

Когда перед моим мысленным взором предстал довоенный «Бугатти». В самом дальнем углу гаража пылился, там где всегда темно… Так вот, когда я силился вспомнить цвет обшивки автомобиля, сильно запавшего в душу, пикнули часики на руке Первого. «Три часа. Время пошло! – объявил он. – Включить фонари».

Ого-го! Четыре часа пролетели как одна минута. Люблю я технику самозабвенно!

«Второй и Четвертый вперед, Третий за мной,» – скомандовал Первый. Четыре ярких луча почеркали куб помещения и уперлись в небольшую дыру в стене, из которой пахнуло сыростью, плесенью и… запахом больших денег. Когда Первый вслед за Четвертым исчез в проеме, я выдохнул «к черту», встал, взял в руки мешки, нагнулся, подобрал с пола шапочку — как она там оказалась? — и втиснулся в узкую низкую щель, прорытую не под меня.

Смешное было занятие – протискиваться в полуприседе сквозь сырые толщи какого-то извест­няка-ракушечника, вжимать голову в плечи от боязни, что вот-вот порода рухнет, и слышать рваное сопение задыхавшегося впереди Первого. Еще смешнее стало, когда я уперся головой в его твердый зад и сообразил, что мы на месте. Стоп! Надрывный вскрик, шум падающего тела и поток ругательств на мою голову подтвердили мою догадку.

Точно. Добрались.

Я присел на корточки и, вытянув шею, из-за спины чертыхавшегося Первого стал наблюдать, как Второй с Четвертым споро и ловко сверлят стену. Через пару-тройку минут кусок стены с легким метал­лическим стуком упал под ноги. «Почему стена железная? Что за архитектурные изыски? Странно,» – начал было я неспешно размышлять, но меня прервали.

«Мешок!» – скомандовал Первый. Я протянул требуемое, через минуту получил туго набитым и все понял.

Диггеры прорыли тоннель до подвала банка, в котором разме­щалось хранилище, и разобрали кирпичную кладку, а может, разломали бетонную стену, неважно. Главное, что получился культурный лаз аккурат до банковских сейфов. Заднюю стенку одного из них, не взирая на всякие сигнализационные штучки, вскрыл Второй. Оригинальное решение проблемы.

Я с трудом развернулся и, тихо ругаясь, проделал обратный путь до каморки. Там я кинул мешок на пол, перевел дух, вытер пот со лба и вернулся к ребятам. Второй, скрывшийся внутри сей­­фа, чем-то звякал и скрипел. Первый нервно поглядывал на часы, а Четвертый…

«Внимание, – раздался голос Второго. – Начинаем шоу. В нашем распоряжении пять минут.»

Понятно. Я натянул на голову шапочку, снял автомат с предохранителя и, чуть морщась от неприятного холодка внизу живота, замер.

Дверь опустошенного сейфа, вскрытая изнутри, распахнулась. Второй прыгнул в помещение хранилища, за ним Четвертый, Первый и я. Оказавшись в потоке яркого света, я зажмурился… раз-два-три.. осторожно разлепил веки и в сто раз быстрее огляделся.

Объективы двух камер слежения были прострелены и, надо думать, не функционировали. Индикатор д­о­пле­ров­ского датчика движения моргал красным и вредно попискивал. До ушей доносился далекий истерический звон. Ага, сработала сигнализация на пульте.

Все! Началось мое дело.

Я кинул мешки Первому, подбежал к решетчатой двери, тремя одиночными выстрелами размозжил замок, выскочил в коридор и… нос к носу столкнулся с охранником. Такого в планах не было. От неожиданности и растерянности я, вместо того, чтобы вскинуть автомат и всадить в незваного гостя пару-тройку порций свинца, мощным прямым правым ударил того по челюсти. Страшно отбил костяшки пальцев. Стоп! Какие костяшки? Драка! Адреналин!!!

Охранник кулем повалился на пол. Я занес ногу, чтобы добить его ударом в височную кость или куда там по голове попадет и… сам рухнул рядом с ним. Паренек оказался не простым пациентом. Тоже получил выброс адреналина — сообразил, что поход в тубзик по малому перестал быть томным… А сам ростом был с меня (метр девяносто, между прочим) и плечи имел в полтора Ивана! Гигант, одним словом! Каким-то образом уже в падении он смог подсечь мою опорную ногу. Мы оба оказались переведенными в партер. Но что за драка в лежачем положении? Встать!

На ноги мы вскочили одновременно, с той лишь разницей, что мой автомат выскользнул из рук и, откинутый ногой охранника в сто­рону, глядел на меня сироткой с расстояния пять метров. Охранник был при оружии. В застег­ну­той кобуре — миллисекунда, но все ясно!!! — сверкнул кусок чего-то огнестрель­ного. Однако, расстегнуть, достать, направить и нажать на курок – на все это время нужно, секунда минимум! А секунды нет. Вот он я! Кулаками машу, норовлю в роговой отдел заехать. Охранник понял, что стрельба отменяется до лучших времен, поставил блок против моего прямого правого и принялся вовсю конечностями сучить. Ловкий парнишка попался. Сразу видно, не из больницы вышел.

Эх, кто бы знал, как я не люблю такие вот стыки один на один с борцухой-братухой!

Делать нечего, поставил я в ответку пару блоков, шажок назад и резко вправо, сам нанес удар, потом еще пару и сунул-таки клиенту в челюсть. Нокдаун. Тот сделал шаг назад и опустил руки. Вот тут-бы развить успех, двинуть левой ногой под коленную чашечку, потом зацеп, толчок и уже по лежачему… нельзя! Пока буду ножками сучить, клиент запросто пушку достанет. Зря, что ли, его правая рука опущена, рядом с кобурой болтается? Кто знает, что у него на уме? Ствол в мою сторону направить не успеет, но всякое бывает. Поэтому рванул я на сближение. Схватил парня за правое запястье, другой рукой обхватил его пояс и лбом по носу! Так! Так!! Так!!!

Блядь!!!

Опытный боец попался, рывком меня за волосы… только нету их… они под шапочкой! Пригодилась!!!

Чтоб движение не пропало, стянул паренек с меня шапку, швыр­нул прочь. Выиграл я на этом полсекунды, решившие все дело. Зацепил левой ногой его опорную. Другую ногу подхватил рукой. Плечом навалился вперед, перенес центр массы на место, где должна была стоять его опорная, и дальше, дальше. Рухнул парень на спину, а ручонка его правая, способная стрелять, оказалась под ним. Это хорошо.

Пока моя голова радовалась, корпус сам отклонился назад и правая ударная! рука чуть двинулась в сторону и резко опустилась вниз, потом вверх-вниз-вверх-вниз!… И вдруг спинным нервом, кожей я почувствовал надвигаю­щийся… Ап!

В самый последний момент я схватил охранника за руку, сжимавшую пистолет, и дернул ее. Пуля, покинувшая с грохотом ствол, тут же встретилась с разом обмякшим телом. Слава Богу, не моим.

Ух!!! Пронесло…

Я встал, поднял автомат, махнул рукой на шапку, ставшую ненужной, и выстрелил в телекамеру, бесстрастно запечатлевшую короткую схватку охранника с налетчиком. Потом глянул на часы. Девять секунд были потрачены попусту. Следовало продолжать действие по плану.

Я добежал до следующей двери, отделявшей коридор хранилища от общего коридора, и подергал ручку. Безрезультатно. Дверь была заблокирована. Охрана банка действовала по инструкции: в случае получения тревожного сигнала двери блокиро­вались в ожидании полиции. На это отводилось четыре минуты. Время пошло.

Заложив под ручку двери гранату, я протянул шнур от чеки к другой ручке и закрепил там скотчем. Проверил надежность полученной конструкции. Хорошо проверил — подергал от души! Уф! Пора валить назад.

Подельники в черных балахонах и масках – ни дать, ни взять недружелюбные привидения! – как орешки щелкали сейфы, выуживали содержимое и переправляли в мешки. Их дела шли без проблем, точно по плану. Я вытер пот со лба, расстегнул подсумок с магазинами и снова бросил взгляд на часы. Одна минута от начала представления прошла. Через три минуты солисты должны были покинуть сцену, и вместо них ожидались другие исполнители, массовка. Я вспотевшими ладонями сжал автомат и сделал глотательное движение. Попусту сделал. Слюны во рту не было.

Как медленно тянулось время.

Сколько прошло?

Минута?

Две?

Четыре с половиной?!

Что?!!! Давно пора отсюда сматываться, а полиции все нет. Где она? Что за дела?!

Ручка дернулась. Открывают!

«Ахтунг!» – рявкнул я и краем глаза заметил, как ребята на мгновение застыли, переглянулись и метнулись к вскрытому изнутри сейфу. Первый с Четвертым исчезли внутри. Второй остался снаружи, у дверцы.

Тем временем раздался грохот и горячая плотная волна воздуха саданула меня по лицу.

Есть контакт!!!

Ох!!! Будет мне пожизненное, если поймают!

Я засобачил очередь — патронов десять, не больше! — в сторону распахнувшейся двери… посчитал до трех… еще десять! и еще! все! баста! магазин менять времени нет! бросился к сейфу, через который попали в хранилище…

А вот на бегу можно подумать о вечном, например, сменить магазин.

Стрижом просвистев мимо Второго, я воткнулся в лаз, ободрал плечи, коленки и ладони, и уже ужом устремился назад, в каморку — в начало погони за сокровищами . Второй закрыл сейф изнутри и попыхтел вслед за мной, по узкому лазу. По очень узкому. Я ободрал все на свете! Но это мелочи!!!

Ссадины пройдут за две недели. Следов не останется. А вот пока полиция разберется что к чему, пока вскроет нужный сейф – времени пройдет немало, не меньше двух минут. А сто двадцать секунд гандикапа, друзья мои, это очень и очень много!

Добрались мы до каморки, с которой начали мероприятие, отдышались, отхаркались и молча, про себя, побла­го­дарили старикана-путейца. Старый хрыч любил вспоминать некую каптерку, которую отрыли под щитовую, но передумали использовать и заколотили. Там, помнится, обжимал он молоденьких работниц после смены. Спасибо старикашке за то, что четыре здоровых лба утирают сейчас лоб после большого дела. Хотя… кажется, рановато сыпать благодарностями.

Я порылся под скамейкой и достал из сумки мину. Поставил таймер взрывателя на сто пятнадцать секунд, спустил предохранитель и – вперед!

Эй ребята! Вы где? Вы куда! Погодите!!!

Рваный нервный бег с отягощениями по шпалам для них был как рывочек за пивком. След простыл!

А у каждого на плечах по три мешка общим весом в центнер.

Ох! Подцепил я свои два мешка и тоже стартанул.

Измочалясь как марафонец, я бежал по скользким шпалам, падал, снова обдирал в кровь кожу ног и рук, но груз не бросал. Упрямо гнал себя вперед, не забывая, впрочем, оглядываться. Вдруг сейф вскрыли быстрее ожидаемого, и нам на пятки садится полиция? Опять придется стрелять, а там уж как фишка ляжет: либо пожизненное – либо убит при задержании.

Повезло. Все прошло нормально.

Подстегиваемые грохотом далекой взрывной волны, мы выскочили на станцию и бурей, селем, ураганом промчались по пустынной платформе. Потом взлетели по ступеням наверх и – время три шестнадцать, точно, как в аптеке! – запрыгнули в кузов синего фургона “Фольксваген-Транспортер”, только-только подъехав­шего к выходу из станции. Водитель впечатал педаль акселератора в пол и не отпускал ровно до трех пятидесяти пяти, до Любека. Там мы, четыре опустошителя сейфов, весело рассмеялись и стянули с себя маски. Последнее действие я пропустил.

За бег в темноте по пресеченной местности, стрельбу короткими очередями и однораундовый поединок я получил семьдесят тысяч марок и строгий нагоняй за то, что засветил свое лицо. Это была большая неприят­ность, я согласен. Но откуда взялся в хранилище охранник? Там не было поста! Там ни одна живая душа не должна была появляться ночью!

Черт!

Вместо того, чтобы кататься на новенькой «Селике», пришлось мне сматываться в Марокко и гнить в захолустном отеле посреди бестолковых туземцев и дешевых проституток. Гнить в ожидании, когда схлынет волна интереса к запечатленной телекамерой и разосланной по всем полицейским участками физиономии курносого налетчика.