Обсуждение

Я влил в себя коньяк из фужера, вздрогнул, поперхнулся, закинулся лимоном, покорежился и переключил внимание на Жоркино повествование:

– Ага. Я это чудо спрашиваю, куда жмура подевал? А он мычит, что за жмура инструкций не было. На месте оставил. Серьезно? Интересуюсь: а жмура найдут? Он мне отвечает: дык, не сомневайся, в сауне лежит на полке как живой, хер стоячий под потолок. Ясно-понятно, расклад хреновый. Если менты на нас выйдут, откупимся. А если нехорошие пацаны? Они же искусству переговоров не обучены!

– Нехорошо получится, – подтвердил Яша.

– Вот и я о том же. Главное правило – никаких следов. Излагаю ясно?

– Так точно.

– Занимай кабинет, в котором Сева сидел. Это в здании напротив, «ВычМех» называется, тебе покажут. К нам официально никакого отношения не имеешь, по жизни нелинейную алгебру изучаешь. Остальное обсудим завтра, – заключил Жорик.

Яков махом допил коньяк и твердым шагом удалился.

Жорик, потирая руки, померил шагами кабинет, плюхнулся в кресло напротив и обрисовал ситуацию:

– Чича дорого обходится и норовит в твою долю влезть. За такие намерения надо бы синего в Нищенке утопить, но нет резонов избавляться. Хорошо его команда морды щупает. За акциями вандализма к нему будем обращаться. Остальным займется Яша. Сразу врубился, как действовать. Нет тела – нет дела. Молодчик!

– А по другому можно?

– Не получится. Тут война. Кто прав, кто виноват – историки потом разберутся, когда рассеется дым сражений. Наша задача – первым выхватить пистолет, решить вопрос и отбашлять историкам, что мы не причем, мимо шагали, а убитые – негодяи эдакие, решили преступить закон и постреляли друг друга. Как понимаешь, мертвые историкам не платят.

– Получается в стране нет законов?

– Закон есть, один для всех. Если тебя схватили за химот, откупайся от ментов, следаков, судейских, прокурорских. Отсюда вывод – твори любые безобразия, но зарабатывай столько, чтоб хватило откупиться.

– Ерунду говоришь. Если мы не будем нарушать законы, зачем нас брать за этот… за химот?

– Мы не нарушаем? – Жорик глянул на меня, как училка на тупого двоешника. – Да мы с первого дня ездим по законам, как трактор по пашне. Все перепахали, кроме статьи за изнас. Помнишь бакланов, которые тебя к дереву привязывали?

– Помню.

– Зажмурились. Нам с тобой светят статьи сто три, сто четыре, сто пять и сто шесть на выбор. Э-эээ... сто шестая не канает. Если следак нормальный попадется и тупой адвокат, то поедем по сто второму пункту на пятнадцать лет. Что скажешь? Жалко балбесов?

– Балбесов не жалко.

Жалости к дегенератам, решившим поиграть в мафию, я не испытывал, но...

Жорик не давая додумать, убивал аргументами:

– А если у тебя захотят не «Форд», а завод отжать? В этом случае прессовать будет не шелупонь. И цацкаться никто не будет. Ты должен быть готов к прессу. Про парабеллум слышал?

– Si vis pacem, para bellum, – вздохнул я, понимая, что Жорик опять переиграл меня на поле логики.

Впрочем, оставался один вопрос:

– Почему с этим не борются?

– Кто?

– Государство.

– Не знаю. Есть мысли, но пока не устоялись. Похоже, приватизация с демократизацией творятся по принципу зоны, где закон один: «Ты сдохни сегодня, а я завтра.» Так же и в России. Чистоплюи уехали, остались паханы, бродяги, черти и терпилы. Правительству проще посадить население на крючок и дергать за ниточки. Когда у фигуранта руки в крови, договариваться о переводе в статус "свидетеля" приятно, легко и прибыльно.

– Чего?

Я перестал понимать Жоркино бормотанье. Вечно так: напивался, философствовал, сползал в пьяный бред.

Другой термин, придуманный Жориком, «Клинт Иствуд», значил: «Кто первый нажмет на курок – тот прокурор». Услышав имя голубоглазого ковбоя, я отправлялся к Яше, ставленнику Василича, то есть Владимира Васильевича, с указанием на источник проблемы, цивилизованно не решаемой.

Полгода назад Сева, отвечавший за нашу безопасность, доложил, что здоровье не то, печень не луженая. Не может бухать как прежде с генералами, деньжат накопил, уезжает в Чехию на ПМЖ. Кандидата на замену не нашел, но рекомендует обратиться к Владимиру Васильевичу. Жоркин водитель оказался не майором, как послышалось мне при трудоустройстве, а генерал-майором, парой дней ранее выведенным из штата СВР и отправленным на вольные хлеба по сокращению, как и десяток его коллег-служак. Ушлый Жорка о героическом прошлом Василича знал, но оба-два, как бывалые разведчики-нелегалы, генеральскими погонами Василича не отсвечивали, пользовались схемой из детективов, где трабл-солвер под видом персонального водителя таскается с патроном и вникает в происходящее с места событий.

Переходить на официальную должность начальника службы безопасности Василич категорически отказался: «Я столько не выпью».

Общий секрет Василича с Жоркой я узнал случайно, когда заметил аномалию в зарплатной ведомости: каждую неделю пять тысяч долларов некоему Казбеку Волкову. Казбека никто не видел, деньги за него получал Жорик. Я подумал, на карман притыривает, позубоскалил: тут вся контора в твоей собственности, к чему мелочиться? Жорик вздохнул и раскрыл тайну Василича, закончив убедительным приказом: «Никому ни слова!»

Хорошее дело!

Я регулярно советовался с Василичем на тему экспортных манипуляций и хитростей. Старик знал европейские рынки на ять! Выдал пару мутных схем и сдал контакт в МИДе, способный предоставить немного четких схем не безвозмездно.

Дуэт Василича с Олеговичем в свое время принес холдингу многие миллионы. Тут и сто тыщ зарплаты не жалко!

Что ж.

Я отправился на стоянку, где в комнате охраны тусовался Василич. Отозвал его, обрисовал задачу – надо бы Севу заменить. После некоторого размышления Василич надиктовал номер телефона, по которому дозвонюсь до человека, достойного возглавить нашу службу безопасности. Ветеран частей спецназначения, получивший контузию при новогоднем штурме Грозного, сейчас в отпуске по ранению, имеет смысл перехватить. Грамотный парнишка!

На следующий день в Жоркином кабинете собеседовался высокий, плечистый, поджарый брюнет с черными глазами, тонкими линиями лица и не хищной, но хищнической улыбкой, как у барса, обожравшегося мяса и теперь наблюдающего за снующими мимо козлятами.

Как только я вошел, Жорик пояснил:

– У Карабаса крыша поехала после взрыва. Он на родину вернулся в Рыбинск. На богомаза учится, если не врут. В общем, Карабасу аллес капут. Теперь Яша в ответе за твое здоровье.

Я с удивлением принял новость. Карабас отлеживался в палате по соседству со мной. Он пострадал стократ больше и очень повезло, что взрыв случился напротив больницы. Вернули к жизни. Что потом – я не в курсе, убыл на лечение в ЛА. Оказывается, Карабас вон чего отчебучил. Впрочем, за год, пока он тенью следовал за мной от порога квартиры и обратно до порога, я убедился, что незаурядного таланта человек, но талант закопан глубоко.

Воспоминания прервал громкий хохот. Жорик с Яшей, сидевшие на диване и распивавшие коньяк из трех фужеров, ржали как жеребцы... Ах, да. Третий налит для меня. Я зацепил фужер, глотнул, сосредоточился. Яша улыбался, вспоминая:

– …ну да, я в душе сионист, но не жидовская же морда. Поржали с комбатом, а на следующий день штурм. Моих ребят к его батальону приписали для выполнения задачки. Ребята потом прикалывались: пока настоящие евреи с чехами Москву пилили, я как русский Ваня на бронике Грозный штурмовал.

– Чего пилили? – переспросил нетрезвый Жорик.

Я перевел взгляд на пустую бутылку. По двести грамм накатили, не его доза. Яков сидел напротив с чистым взором:

– Ребята сказали, что штурм был показухой для отвода глаз. Еврейская мафия чего-то с чеченской в Москве не поделила и занесла денег, чтоб устроили фестиваль песни и пляски с фейерверками, а нам поставили задачу кое-какие документы добыть.

– Понятно, – согласился Жорик. – Мы тоже дела решаем, деньги носим, фестивали с фейерверками устраиваем. Но теперь ты будешь не на бронике. Мы не Родина-мать. Своих не бросаем.

– Хотелось бы верить, – улыбнулся Яков. – Только зачем я вам?

– Ну, это… – Жорик вдохнул побольше воздуха, взял в руки бутылку, удивился пустоте, сходил к шкапчику, вернулся. Плеснув себе и Яше до краев, продолжил:

– Есть две задачи. Первая почти невыполнимая, но я в тебя верю. Так вот. Первая задача – чтобы с головы Романа Викторовича волос не упал. Вторая попроще. Если кто-то что-то за периметром Промы не понимает, надо объяснить, чтоб понимал и не путался под ногами. Ясно излагаю?

Взгляд Жоры стал трезвым, магнетическим, засасывающим в пучину страха. Яша, глядя Жорику глаза в глаза, выдержал положенное время и с легкой ухмылкой заявил:

– Ага, но я не по этой части.

Жорик, играя желваками в паузах, чуть слышно ответил:

– И не надо, чтоб ты был по этой части... Надо, чтобы все остальные знали – не надо нам мешать... Каким образом ты это знание распространишь, безразлично... Бюджет получишь отдельный... Какой скажешь, такой нарисуем, никаких отчетов... Уточнение: если где спалишься – про нас ни слова. Адвокаты отмажут, но при условии: никто не должен знать, что куролесил в наших интересах. Официально будешь числиться мэнээсом в институте напротив.

– Зачем мэнээс?

– Схема рабочая. За год оформим на тебя кандидатскую диссертацию. После защиты кати сизым голубем либо в Европу, либо в госструктуры, либо у нас получай повышение довольствия, не обидим. Ну так как?

– Надо подумать.

– Думай. Недолго. Время поджимает. За час надумаешь?

В отличие от прошлых лет я при жестком разговоре чувствовал себя умиротворенно. Растущий бизнес требовал жестких решений.

Тонтон-макуты появились, пока я в Калифорнии правил фасад.

Марину с прочей бухгалтерией Жорик переоформил в «Прому финанс» под задачу наладить коммуникацию с хрякинской налоговой инспекцией, регистрировавшей компании под зонтиком Промы. Для лучшего общения с туземными налоговиками мы арендовали в Хрякино этаж бизнес-центра, бывшей гостиницы, куда трудоустроили по старой Жоркиной схеме родственников хрякинской элиты. Марине с Леной наказали появляться в Хрякино попеременно, но ежедневно с целью рявкать на элитариев, чтоб не расслаблялись и творили бухгалтерские чудеса: платить налоги минимум миниморум, то есть децл, как наказывал Жорик, иначе с довольствия снимут! В свою очередь в "Металлснабе" на месте милой бухгалтерии образовался суровый департамент из двух финансистов с космическими окладами в пять тысяч долларов: Владленом Григорьевичем и Сергеем Павловичем.

Жорик выцепил мужиков на секретном предприятии в Хрякинском пригороде и сманил поднимать производство. Поднималось производство элементарно

Как только намеченное к захвату ОАО передавало собственность в ЗАО, из Промы выдвигался десант финансистов и чичиных атлетов. Десантники, прибыв на место, на законных основаниях вышвыривали директора из кабинета и приступали к реорганизации. Прежнее ОАО, оставшееся без активов, прекращало деятельность и объявлялось банкротом.

Новые владельцы, то есть мы, переставали платить зарплату работникам, оплачивать коммунальные услуги, слать деньги поставщикам по предыдущим долгам, общаться с местной налоговой... В общем, переставали платить что-либо куда-либо вообще.

Ноль!

Мизер!!!

Вы кто такие? Ступайте мимо! Все вопросы задавайте прежним хозяевам. Если есть вопросы к нам, то задавайте по месту регистрации, то есть в Элисте. Ждем, будем рады, дотур покушаем.

Работники устраивали демонстрации и забастовки, акционеры шумели, потрясали акциями, полученными после приватизации завода. Поставщики бурчали и рассылали кляузы в силовые органы. Налоговики и коммунальщики собирались с мыслями, выискивая на нас управу. Безрезультатно.

Управы не было.

Мы отсылали недовольных к обанкротившемуся ОАО. Жорик посещал поставщиков и списывал долги предприятия под ноль. Обнуление обходилось конвертом с пятью или десятью тысячами долларов в зависимости от суммы долга и формы собственности кредитора, государевы слуги обходились дороже. Потом Жорик катался по губернаторам и мэрам, умиротворение которых обходилось нулем больше, но мы получали карты в руки.

Забастовки купировались по схеме «Русского горизонта»: горланы и борцуны за справедливость приглашались возглавить Комитет Справедливости. После создания комитета главари автоматом получали должности в ЗАО и превращались в союзников, агитировавших рабочий класс еще немного поишачить за светлое будущее, в котором долги по зарплатам будут погашены... потом... возможно...

Далее наступал вексельный этап. Обнулив прежние долги, Жорик расплачивался с возобновившими сотрудничество поставщиками векселями «Ватробанка» с дисконтом в семьдесят процентов. Объяснял, что по причине временной нехватки наличмана может расплатиться высоколиквидными ценными бумагами. Можно отбить два конца, если не бояться! Поставщики мялись, телились, но выбора не имели. Лично пообщавшись по телефону с Вадимом и получив заверения в легальности схемы, принимали векселя к оплате. Дождавшись даты погашения, отправлялись в Москву в «Ватробанк» и сталкивались с сюрпризом – недействительным индоссаментом. Вместо положенного ОАО «ВатроИнвестЪ» в векселе фигурировало ООО «ВатраИнвестмент», год как обанкротившееся.

По итогу Жоркиных махинаций получалось, что год-два завод не имел никаких расходов кроме копеечных зарплат, выплачивавшихся спорадически. Пять-шесть взяток по десятку килобаксов местным властям, блюстителям порядка, профсоюзам, региональной прессе и комитетам за справедливость считались мелочью.

Пока Жорик окучивал поставщиков, Владлен Григорьевич и Сергей Павлович калькулировали выручку и прикидывали – не открыть ли клапан? Пора расплачиваться или подождать? Если расчеты показывали, что предприятие готово генерировать прибыль, начинали общение с местными коммунальщиками и налоговиками. Рассчитывались по всем накопившимся долгам.

Я отправлялся на встречу с губернатором, где расписывали кто за что отвечает, чтоб в губернии не было социального взрыва со стороны пролетариев, но и чтоб нам не мешали эксплуатировать оных. Потом с мэрами крутил ту же тему. Далее с ментами, депутатами и прочими туземцами, жаждавшими либо слово крепкое сказать в поддержку угнетенного люда либо получить конверт за вздохи и кивки на верх: «Это Ельцын во всех бедах виноват!»‎.

Сложносочиненная конструкция, но деваться некуда.

Тем временем назначенный из числа менеджеров «Промы»‎ директор правил списочный состав предприятия с пометками, кто не нужен совершенно, кто нужен позарез и какие вакансии следует заполнить новыми работниками, трезвыми, бойкими, не развращенными советской пролетарской этикой.

Нужных работников переводили в штат ООО, ненужным рекомендовали на заводе не отсвечивать, а судиться с ОАО, в котором пылились их трудовые книжки. Тем кто остался на предприятии, примерно четверть от списочного состава, покрывали долги по зарплатам и выписывали премии. Таким образом фонд оплаты труда уменьшался в три раза. Расходы на поставщиков после Жоркиных фокусов уменьшались в полтора раза. Прибыли быть, если губернатор оказывался вменяемым.

С невменяемыми губерами мы не работали. С убыточными предприятиями не морочились. Попадались такие через раз: после садистских фокусов с сокращениями и перерасчетами генерировали убытки как встарь. В этом случае дербанили индустриальный гигант в ноль: дробили цеха на участки и сдавали в аренду частникам, конторские помещения превращали в бизнес-центры, а склады в рынки. Через год любое предприятие, попавшее в холдинг, либо пыхтело как встарь и приносило прибыль, либо превращалось в барахолку. В первом случае Владлен Григорьевич докладывал Жорику: «Санация проведена успешно!». Во втором случае Сергей Павлович рекомендовал скинуть барахолку на пике цены местным бандосам.

Жоркин кабинет располагался напротив моего. Я регулярно наблюдал директоров, обнаруживших миноритария из Москвы и приехавших пообщаться поближе. Более того, Жорик зазывал провинциалов скататься в Белокаменную за наш счет. Прибытию каждого Жорик радовался безмерно, восклицая и душа в объятиях: «Рад видеть, старина! Где пропадал? Как дела?». Дарил безделушки в виде чернильной ручки «Паркер» или наручных часов «Тиссо», таскал крепкого хозяйственника по ресторанам на Тверской, волочил в модный клуб «Night Flight» через пару шагов.

Через неделю я вылетал к очумевшему директору с сотней тысяч долларов в пяти запечатанных конвертах. После обязательной сауны с обслугой из ядреных девок на все согласных, перемещались в гранд-ресторан для бесед в вип-зале.

Я по секрету информировал, что правительство взяло курс на полную приватизацию советской индустрии, частному капиталу развязаны руки. Прямо сейчас мы согласно государевых думок создаем холдинг и планируем сотрудничать с его предприятием. Палить деньги на выкуп акций возможности есть, но мы же умные люди и понимаем, что в этом случае деньги уйдут на карман Елкину с рыжим прохвостом. Имеет смысл воспользоваться схемой, нами опробованной и отработанной, а именно: деньги холдинга вложить в развитие завода.

Я выуживал из портфеля бумаги и зачитывал: «Циркулирующие на рынке акции вашего ОАО стоят девятьсот сорок тысяч пятьсот восемьдесят два доллара тридцать восемь центов по курсу ЦБ на вчера». Курам на смех, это всего лишь 25 процентов, не пришей кобыле хвост. Что с ними делать?

Откладывал бумагу в сторону, наклонялся к директору и понизив голос на полтона, как учил Жорик, продолжал:

– Давайте поступим так: зарегистрируем на нас троих – меня, Георгия и вас – ЗАО с равными долями. Задача нашей стороны – влить девятьсот сорок одну тысячу долларов в уставной капитал ЗАО и, апропо, оформить на вас двухкомнатную квартиру в Москве. Ваша задача – передать новому ЗАО активы предприятия по балансовой стоимости. Последующую прибыль с завода будем делить поровну, чужих не подпустим. Чужаки пусть акции прежнего ОАО выкупают. Схему знаем, не первый день работаем, комар носа не подточит. Тут пять конвертов, этот ваш. Остальные четыре – губернатору, мэру и силовикам для прикрытия схемы. От вас нужно решение, одно из двух.

После короткой паузы загибал пальцы:

– Первое. Берете все конверты и отвечаете за все будущие проблемы. Второе. Берете свой конверт, остальные проблемы решаем мы. Вас не торопим, думайте. Конверты оставляем. Через неделю обсудим, как жить дальше. Мы вам сто процентов доверяем! Этот конверт по-любому ваш, остальные – на ваше усмотрение.

Таким речам учил Жорик. Он же научил ответам, что бояться не надо. Зарегистрируем ЗАО с таким же названием, как и его предприятие. Есть ОАО «Красноземскхим», зарегистрированное в Красноземске? Нарисуем ЗАО «Красноземскхим», зарегистрированное в Элисте. Разница в месте регистрации и одной букве названия, а результат налицо: заводу на развитие прибывает от нас чемодан американских денег, директору – московская квартира прямо сейчас и много будущих прибылей потом.

На прочие вопросы я не отвечал, улыбался сдержанно и по Жориной указке пожимал плечами: деталями не занимаюсь, мое дело – стратегическое развитие бизнеса, а для прочего существуют крепкие хозяйственники, которым делегирую полномочия. Например, мой визави такой, крепче на Руси не сыскать.

Директор оставался наедине с думками. Что он знал про нас? Дурачки нарисовались, хапнули немного акций дохлого предприятия, в Москву свозили, напоили, накормили, блядей показали, теперь денег сулят. Подвох есть, но в чем?

Красдир-волчара тужился понять, как могли напакостить свой в доску Георгий Альбертович и молокосос Роман Викторович.

«Хе-хе, – посмеивался директор, думая обо мне. – Молодой и глупый щенок, а уже президент холдинга. Такой салага не проведет. Потребую для начала трехкомнатную квартиру в центре Москвы и долю пятьдесят один процент в будущем совместном предприятии. А там видно будет».

Это становилось началом конца.

Отнятые Чичей квартиры на балансе «Ватрушки» не переводились. Вадик прописывал там бомжей, согласно документам многодетных... потом бомжей выписывали, детишек оставляли, мутились фокусы с БТИ и хата поступала в собственность к директору. Поступала во временную собственность до официального решения суда, что детей выписывать с жилплощади нельзя.

Я развозил конверты по регионам, давал команду на оформление ЗАО и наблюдал, как переводится туда заводское имущество. Цены смешные, советских времен, когда «Жигули» стоили пять тысяч рублей, сейчас на две бутылки пива не хватит.

Проходил месяц, второй, третий… завод переходил в собственность Закрытого акционерного общества. Большинством голосов – два против одного – вносились поправки в учредительные документы ЗАО. Директора, владевшего мажоритарным пакетом акций, мы даже не спрашивали. Надо лучше читать уставные документы, где черным по белому в разделе "Порядок внесения изменений и дополнений в устав" написано:

1. Общие положения: Изменения и дополнения в настоящий устав могут быть внесены только по решению общего собрания участников (акционеров) компании.
2. Кворум и голосование: Для принятия решения о внесении изменений в устав требуется присутствие кворума и квалифицированное большинство голосов (не менее двух третей голосов от общего числа голосов участников).
3. Регистрация изменений: Принятые изменения подлежат государственной регистрации в установленном законодательством порядке.

Директорское счастье кончалось. Директор превращался в жалкого просителя, сновавшего по лобби «Промы Холдинга» в ожидании, когда соизволит принять Георгий Альбертович.

Соизволения не дожидался. На завод выезжала бригада Чичиных бойцов и дядек финансового департамента, нареченных Жориком «тонтон-макутами». Первым делом встречались с юристом предприятия, получившим месяцем ранее конверт за не слишком усердное чтение уставных документов ЗАО. По-доброму советовали уволиться и никогда больше на глаза не попадаться, особенно на глаза атлетов. Жене и детям тоже. 

Пограничники на родину пустили без вопросов. По прибытию в офис я получил рапорт, что с Калкиным покончено железобетонно, но незадача – Олег Викторович вышел из доверия провинциальных директоров стараниями новопреставившегося языковеда. Другие волки с другим замминистра перехватили направление. Сейчас Сева выясняет в чем причина.

Надо определиться: отстреливать волков или самим отползать поджавши хвост. Но похоже, что тема с производством полуфабрикатов на экспорт затухает. Остается внутренний рынок, полудохлый как карась в аквариуме магазина «Океан»‎.

– Будем ввязываться в бой и отжимать заводы с низким уровнем переработки. Но сначала, – скомандовал Жорик, – кончай попугайничать. Теперь носишь темные костюмы с однотонными галстуками и закажи очки для солидности. Тебе скоро двадцать пять, а выглядишь как пионер. Как бакланить с директорами будешь?

– Не собираюсь ни с кем бакланить.

– Не получится. Читал отчет за полгода?

– Да, у «Промы кемикал» лучшие результаты.

– Нет, Рома. Лучшие результаты – у цеха моторного масла.

– Там копейки, сорокет в месяц.

– Смотри на соотношение полученной прибыли к вложенным средствам. Вложили чирик, подняли поллимона за год. Так что переключаемся на производство. Со спекуляцией кирдык.

Я нарядился скромным клерком и зачастил на Маяковку. Там в неприметном министерстве напротив театра Сатиры заседал Жоркин подопечный Геннадий Иванович. Мы занимали столик в ресторане по соседству, «Пекин» или «София», где за небольшую мзду в увесистом конверте Геннадий докладывал, какой флагман индустрии дышит на ладан или впал в кому после акционирования трудовым коллективом. Соответственно, пробивает брешь в государственном бюджете, ежемесячно требуя дотаций и субсидий, иначе оголодавшие пролетарии на баррикады пойдут. Если снять с государевой шеи этот груз, большие люди только рады будут. Разрешат чинить любые безобразия, кроме смертоубийства. Зеленый свет обеспечен.

Услышанное я пересказывал Жорику, тут же начинавшему процесс. Через ребят, что скупали у нас ваучеры ранее, приобретались акции указанного предприятия. Двух процентов хватало для захвата, проходившего по-писаному.

Жил размеренно и болезненно до дня, когда Жорик сунул зеркало. Я глянул и остолбенел. Вау, красавец! В бунгало не было зеркал. Первые дни рассматривал синяки и ожоги в госпитальных зеркалах, потом наскучило. Перестал отслеживать любое свое отражение на любой поверхности.

Действительность, показанная зеркалом, превзошла ожидания! Впрочем. Хм... Лицо осталось как раньше, изменений не произошло, но выглядело приятней. Получило более мужественное и солидное выражение, будто я прибавил десяток лет. Строг, красив. Да, определенно красив. Ага, подбородок вроде как выдвинулся вперед, стал побольше и поширше. Прикус изменился, челюстями до сих пор неудобно двигать. Когда вставили верхний и нижний мосты, ортопед предупредил: первые три дня будет больно. Я не ожидал, что настолько! Волком выл, пока зубы вставали на места. Будто невидимые дворники стальными ломами расширяли пространство для новых клыков, моляров и бивней. Боль сошла, а подбородок, визуально потяжелевший на полцентнера, остался. Так же, как и ослепительная улыбка. Ах, как я белоснежно скалился. Глазам больно. Кстати, а что с ушами? Уф! Прижались к черепу, как ушки испуганного котика, ровно так, как мечтал, разглядывая свое лопоухое отражение в предыдущей жизни.

Крррасавчик!

Жорик подтвердил ненароком вырвавшееся и увлек на спринт по городу! Влил в меня сто грамм бурбона-анестезии, и мы помчались позировать для поляроида в местах, ранее грезившихся: ЛАПД, надпись Голливуд, Беверли-Хиллз и Пасифик Палисейдз, Сансет бульвар, Родео драйв, Сенчури Сити, Фокс Плаза, он же Накатоми Плаза из фильма «Крепкий орешек». Жорик предложил сгонять в Санта-Барбару, но я отказался. Сериал не смотрел, никого там не знал.

Почесав затылки и поняв, что в списке личных достижений поездка в Лос-Анджелес без селфи с пляжа не будет засчитана, отправились на Malibu Lagoon Beach, который про «Спасателей Малибу». Отметились фоточкой, перекусили бургером в кафешке на набережной и вернулись домой, благо рядом.

В целом, Лос-Анджелес разочаровал. Разочаровал так, как в юности разочаровала Москва. Фильмы, просмотренные в школьные годы, внушали, что Москва – мой город, жизнь моя там, среди звезд советского экрана, катающихся на шестых «Жигулях» по Садовому, живущих на Новом Арбате, щеголяющих импортным шмотом. Реальность предстала тусклой обыденностью: метро с рабочим, канцелярским и студенческим людом, комната в общаге, индийские джинсы, узбекские футболки. Виденные в кино Кремль, Арбат, Тверская и прочие достопримечательности мелькнули туристическими аттракционами, обязательными к посещению один раз и к московской повседневности отношения не имевшими.

Такие же чувства испытал в Лос-Анджелесе. Я попал в конгломерацию двухэтажных поселков и пустырей с нефтяными вышками, ни в одном месте не похожую на сказку из просмотренных тысяч видеокассет. Тьфу.

Вернувшись в бунгало, я приложился к бутылке и вполуха выслушал доклад Жорика, что улетаем завтра. Сквозь сон доносились размышления, что надо бы дизайнерскую халабуду выкупить, но с мортгейджем времена шакалистые, завтра «Порш» Кирюхе скинем, тут делать нечего, в Рашке развернемся, пацаны обещали помочь с приватизацией пары индустриальных инвалидов за долю малую…

Много чего говорил Жорик. Я не грузился услышанным, обдумывал наказ доктора: под солнечные лучи не попадать, иначе под загаром выступят белым шрамы. Хорошо, что еду в Москву, где солнечные лучи на морде – редкий гость. Плохо, что фото на моем загранпаспорте не имеет ничего общего с моим нынешним лицом. Пустят на родину пограничники?

Через неделю привык. В практической части существование оказалось комфортным, но не ослепительным, как в мечтах. Предаваться сожалениям я не успевал.

Адель Вениаминовна по утрам возила в клинику. Лицо, спина и ноги болели безбожно. Их мазали жгучей дрянью и кололи огненным. К имевшимся напастям добавилась еще одна – начали ворошить мои челюсти. Я расстался со всеми зубами. Половину выбило при взрыве, когда влетал головой в ларечную витрину, другой половины, давно требовавшей внимания, лишился усилиями калифорнийских зубодеров. Тупая боль терзала с утра до вечера и с вечера до утра. Иногда послабее, иногда посильнее, порой настолько невыносимо, что в пору вешаться. Я никогда так не страдал, даже там, в песках. Ежечасно умолял Адель Вениаминовну сотворить укольчик, но домомучительница на мольбы и посулы не велась. Колола обезболивающее, как доктор прописал – раз в сутки, вечером перед сном.

В мае прилетел Жорик и, заняв шезлонги у бассейна, поимел долгую беседу с мадам. На утро Адель Вениаминовна исчезла.

«Такие договоренности, – пояснил Жорик. – Она тут на ПМЖ остается, но если что, всегда на связи. Уколов больше не будет, а то сторчишься. Давай по вискарику тяпнем. Полегчает.»

На следующий день Жора вернул в прокат ставший родным «Сабурбан» и обзавелся «Поршем», обосновав, что без кабрика в Калифорнии жизни нет!

Кабрик оказался тесной коробчонкой, сидеть неудобно, но перечить и настаивать на вызове безразмерного такси «Форд Краун» я не стал. Жоркину страсть к компактной, негде развернуться, жоповозке я не разделял. Подобно туземцам я предпочитал просторные «Кадиллаки» и «Линкольны», безразмерные «Блейзеры» и «Эксплореры». Скорость в городе ограничена. Где прихватывать на спорткаре?

По утрам катался в Cosmetic Surgery Clinic, где наблюдал, как Жора спикает с латиноподобным хирургом, занимавшимся пластикой моего лица. Жорик совал фотокарточки с физиономией прежнего меня и напирал на то, что точь-в-точь как раньше не надо, надо лучше, лавэ немеряно, башляем. Врач не понимал и с операциями не спешил. Я мычал, согласный на все, теребил Жорку: «Давай поскорее, а?»

На третий день Жорик сообразил, как действовать при незнании языка. Образ идеального меня оказался трудно описуемым, но легко показываемым. Жора затарился пачкой глянцевых журналов с Томом Крузом, Чарли Шином и Робом Лоуи на обложках, теребил хирургу лацкан халата и тыкал под нос журнальчики: «Лоб такой, ага, форхед, сечешь, цыган! Вот смотри теперь сюда, брови такие, глаза не трогаем. Йес-йес, айброуз, а линзы сами вставим какие надо. Ага, а вот такой нос? Получится? Кэн ю? Пиздишь? Окей! Нос вот такой, щеки такие, подбородок такой. Окей?»

Жорик и хирург рылись в журналах, препирались кратко: «импоссибл», «хаумач» и «мэйби», изучали рентгенограммы моего черепа…

К пиджин-инглиш препирательствам я относился равнодушно. Сквозь густые приступы боли пробивалась единственная мысль: «Поскорее бы все закончилось». Моим мнением никто не интересовался.

Мытарствам пришел конец через пару месяцев. Жорик нашел Кирюху, плотно с ним пообщался, смотался в Москву и вернулся с вестью, что Ельцин победил на президентских выборах, пацанам теперь поблажка.

«Грабь, бухай, отдыхай!» – привез Жора лозунг от пятого июля 1996. Я не понял, в чем радость быдлячества. Жорик пояснил, что Елкин будет выполнять договоренности с большими пацанами – раздавать госсобственность. Раньше мелочь по карманам тырили, теперь займутся серьезным делом, будут отжимать промышленные гиганты. Нас в отжим не пустят, но освободятся полянки с возможностью пошебуршать.

Июль Жорик провел в Лос-Анджелесе. С его слов, пристраивал Кирюху в МГМ и вроде как получилось. Пристроил не режиссером, как мечталось Кириллу, а по специальности – помощником осветителя.

– Пусть освоится, на Оскар будем двигать через год! – постановил Жорик.

Я пропустил постановление мимо ушей. Сидел на лужайке, цедил бурбон, глазел на кусочек океана, доступный к обозрению, рассматривал булыжники, накиданные с непонятной целью в лужу.

Хозяйством занималась Хуанита, нанятая Жориком на тех же условиях, что и Адель Ивановна: проживание в комнате при кухне, питание от пуза и пятьсот местных рублей на карманные расходы.

Первый вывод: дом проектировался с бодуна. Состоял из четырех секций, расположенных под углом друг к другу, будто написанная пьяницей буква «дабл-ве». Секции были разноразмерные: метров десять-пятнадцать длиной, пять-шесть шириной и два-три высотой. Со стороны дома, обращенного на улицу, газон отсутствовал, ни травки, ни кустика. Между въездными воротами и домом вообще ничего не было кроме бетонированной площадки на две машины. К хозблоку, которым оказалась правая палочка буквы W, она же в русской транскрипции «дабл-ве», примыкал гараж, он же банальный навес с воротами для двух автомобилей среднего класса.

У задней стены стояли бойлер и гигантский двустворчатый холодильник, раза в два поболее, чем в кафе «Металлист». Из гаража в хозблок вела широкая дверь. В хозблоке на входе стояли две огромных стиральных машины... одна точно стиралка, а вторая – непонятно что. Надо будет спросить у Адели, когда вернется с закупок.

А тут?

Сауна, душ, подсобка, выход к бассейну, расположенному в правой вершине «W». Потоптавшись у бассейна без воды, вернулся в дом, проследовал в конец хозблока с двумя дверьми. Левая, массивная широкая, вела в гараж, откуда зашел минутой ранее. Дверь по курсу, узкая, легкомысленная вывела на улицу. Ага! Входная дверь, если заходить с улицы. Хлипкая картонка со стеклышками. Тьфу!

Я развернулся. Что дальше?

Половину следующей секции, то есть следующей палочки дубль-ве, занимали кладовка со стеллажами, каптерка с кухонными инструментами и приспособлениями, чулан с винными шкафами, кубрик с кроватью, тумбой и встроенным шкафом. Там, где комнатушки кончались, начиналась кухня с двумя столами для готовки и барной стойкой. Стойка примыкала к стеклянной двери с выходом к бассейну, возле которого только что топтался. Далее шла столовая со столом и дюжиной стульев, венчавшая верхнюю серединку "W" с правой стороны. С левой стороны была гостиная: диван, два кресла, столик и пуфики. Кхм, неизменный спутник фильмов про богатую жизнь – камин – отсутствовал, на его месте стоял пузатый телевизор Philmore. Что за фирма? Не слышал про такую...

В целом гостиная со столовой занимали по половинке верхних центральных секций буквы "W" и перетекали в кабинет с торшером, стулом и таким же древним, как телевизор, компьютером. Границей были два кресла и столик, оказавшийся боковым для кабинетного письменного стола, такого же огромного, как барная стойка на кухне.

Четвертая секция однозначно оказалась спальной: гардеробная комната, еще один туалет с ванной, потом комната с огромной кроватью. Вот и все. Убого, промтоварно, расчетливо до уныния.

Сканируя совсем мелкие детали я отправился в обратный путь, с левого верхнего конца буквы W в правый нижний.

Монументальная Адель Вениаминовна представилась комбустиологом с высшим медицинским образованием, знанием английского и наличием международных водительских прав. Денежное содержание в пятьсот бакинских и полный пансион на вилле в Калифорнии ее удовлетворили.

По прилету в Лос-Анджелес нас встретил риелтор, сдававший дизайнерскую виллу с видом на океан. Я дрожал от предвкушений еще на паспортном контроле, а как только узрел белоснежный кабриолет «Кадиллак», потерял голову. Мечты сбываются!

Вопреки моим жарким просьбам и плаксивым мольбам Адель Вениаминовна настояла, чтобы водитель поднял кожаный верх автомобиля. Мотивировала тем, что солнечные лучи противопоказаны состоянию Романа Викторовича.

Делать нечего, разместившись на заднем диване, я приступил к осмотру давно знакомых окрестностей. Адрес будущего места жительства выведал задолго до вылета: Оушн Вью Драйв, Малибу, Калифорния. Что значит бунгало, я не в курсе, но звучало круто, как в кино!

Мечта сбылась!!!

Увы...

Не сбылась мечта.

Попав на место будущего жительства, я приуныл. Одноэтажное серое здание змейкой вдоль склона не понравилось категорически. Притулилось к серому холму в сером поселке на отшибе колхозной цивилизации. До океана – километр! Причем океан был виден не из окон, а с одного конкретного места в углу мизерабельного участка: куцая полянка в обрамлении кустиков, лужица с мостиком и щебень, поросший травой. Там и сям разбросаны валуны, камни и камешки, имитирующие суровый северный вид ... кхм, под пальмами.

Внутри дома тоже не ахти: спальня с холлом и хозблок в один этаж. Я представлял американское фешенебельное житье совершенно, абсолютно не таким. По куче фильмов имел представление, что янки живут в двухэтажных особняках с газоном, бассейном, джакузи и прочими аттракционами; повсюду колосятся пальмы, под пальмами млеют сисястые блондинки в бикини. Здесь ничего такого, кроме малюсенького, метров три на шесть, бассейна, не было. Вот и всё житие американское.

Адель отправилась брать в аренду SUV, чтоб возить меня в госпиталь. Я остался в помещении один. Делать нечего, повторно прошелся по жилью со скрупулезным осмотром, подтвердившим печаль.

– Чииз! – скомандовал Жорик.

Примчался с фотографом в больничную палату, усадил на подушку, накинул поверх моей пижамы пиджак, теперь вымучивал мою улыбку.

– ?

– Загранпаспорт делаем.

– Какой паспорт? – промычал я, но услышан не был.

Черт! Я был разрезан, иссечен, обожжен и еле шевелил языком. Юрик, навестивший часом ранее, расписал в подробностях, как «мерин» взорвался напротив ларька и я со стеной огня влетел в ларечную витрину. Ноги и спина обгорели, лицо – наполовину. Оказывается, в багажник засунули не банальный тротил, а натуральный фугас с зажигательной смесью, чтоб наверняка...

Свезло. Воткнулся головой в прохладительные напитки, залившие меня, горящего как свечка. На пару метров левее – и все, шашлык! Левая витрина была заставлена крепким алкоголем. В общем, я обгорелый, с порезанной мордой, нуждался в пластической хирургии. Первичную помощь оказали в больнице, потом перевезли в госпиталь, где специалисты по контингенту с чеченской войны справились с моими ранами на ять! Но следы ожогов на морде, как заметил Жорик, надо править у пластических хирургов. Военному госпиталю такие специалисты ни к чему, в кремлевке тоже излишество, поэтому смотрим на заграницу, на Голливуд.

Под ложечкой заныло: «наконец!» Последние три года имел две забавы: платный секс и просмотр видака. С сексом понятно, чистая физиология, но видео навевало мысли. Какие именно – понималось смутно, однако факт, что оптимистические. Голливудские гуру наставляли: жизнь надо прожить так! Стремись и делай, а если не можешь – сдохни! Алек Болдвин из «Гленгари Глен Росс» был моей мотивационной иконой.

Ночью снились розовые кабриолеты и белоснежные виллы с лазурными бассейнами на берегу океана. Девицы не снились. Ким Бессинджер и Мариса Томей мелькнули в углу кадра и умчались в ночь. Я махнул: «Гудбай! Найду помоложе!» и проснулся от испуга, что будущая поездка приснилась.

Нет. Жорик расставил точки над i, пояснив: надо Кирюху выловить и спросить за спизженное! Едем!

Жора выправил мне загранпаспорт, определился с клиникой, оплатил процедуры и помахал в американском посольстве счетами за лечение. С его слов посольские впечатлились числом нулей в авансе, оплаченном «Промой», единоличным хозяином которой числился я. Американским клеркам такие суммы во снах мерещились.

В день отлета Жорик приперся в госпиталь нетрезвым. Огорошил, что назревают проблемы. Калкин вожделеет поджарить меня вторично. Нанятые им саперы уже колдуют над термобарическим зарядом. Источники надежные, врать не станут. Очень хорошо получается, что я валю из Москвы...

Жорик минуты две бурчал про Калкина и отморозков, с которыми тот спутался. Да-да, на Рому Пескова открыт сезон охоты с вознаграждением за мою подбитую тушку! Упомянул в бурчании склад с бижутерией, который вынесла Чичина бригада полгода назад.

Речь шла о ширпортребе, привезенном Чичей в Хрякино. Ширпотреб не продавался напрочь, пришлось скидывать оптом за ту же пятерку, которую отдали Чиче. Надо же! Хозяева галантерейной дребедени вычислили, куда пропал их груз и то ли ступили на тропу войны, то ли отправились на сафари.

В общем, резюмировал Жорик, надо разбираться с лихими галантерейщиками, нанятыми Калкиным, им же вооруженными и мотивированными.

Что может быть общего между мультимиллионером из Голландии, эстонским евреем и русским лингвистом в одном лице и торговцами бижутерией с Мазутки? Оказывается, да. В России может быть. Всё смешалось в стране, превратилось в клубок кровавых интересов, затронувших любого и каждого, отказавшегося существовать на зарплату. Хорошо, что я завтра транспортируюсь в «Шереметьево-2».

Жорик заверил, что Калкину недолго осталось. Севан подключил органы государственной безопасности. Сейчас дербанят конторы, имеющие отношение к нашему врагу номер один, объявленному на днях официальным вражеским шпионом. Дел невпроворот, только успевай следаков коррумпировать. По этой причине сгонять со мной в Эл-Эй нет возможности. Моим сопровождением займется медработник, нанятый на круглосуточную работу, снабженный полугодовой визой и сидящий за дверью. Там же патрулируют два мента, которые в натуральном милицейском бобике доставят нас в «Шереметьево».

В общем, счастливого пути, ни пуха, ни пера! Домой вернешься, когда уляжется дым баталий.

– А можно без баталий обойтись? – уточнил я для проформы.

– Нет! – сказал, как отрезал Жора. – Если решил заниматься бизнесом – будь готов решать вопросы и отвечать четко, на пять! Бизнес – это в первую очередь защита своих интересов. И немного пощупать чужие интересы – во вторую очередь.