Взгляд скользнул по интерьерам
Взгляд скользнул по интерьерам, переместился за окошко. Может, птаха чирикнет: «Все будет чики-пуки!»? Или кошечка бесхозная махнет лапкой, мявкнет: «Не сцы, студент, прорвемся»?
Нет.
Нет!
И еще раз нет!!!
Во дворе, нарушая негласные правила местной парковки, поперек всего на свете стояли три тачки. Директорский вишневый «Форд-Сиерра»*, красная «девятка»* и серый «Ниссан Патрол»* с тонированными стеклами, не местный.
У «девятки» перетаптывались четыре сотрудника фирмы. Трое имели жухлый вид, четвертый сосредоточеено листал блокнот. Это Паша, начальник сторожей и решатель проблем. Это он залез в окно и разбудил меня. Мог сотворить со мной что угодно... и не угодно тоже...
Хлопнула дверь. Четверка во дворе переглянулась, колыхнулась, замерла.
Вышедший из офиса директор присоединился к подчиненным. Вид имел такой же тухлый. Тип в жилетке, явившийся следом, источал мегаватты удовольствия. В «Патроле» распахнулись двери, из салона вывалились два гиганта в черных футболках, заправленных в темно-синие спортивные штаны. Огромные, квадратные, под стать автомобилю. Мерно покачиваясь при ходьбе, в семь-восемь синхронных шагов подошли к предводителю и, широко расставив ноги, остановились. Жилеточный произнес нечто тихое, затем поворотил лицо в сторону сотрудников конторы. Вместо шеи громоздились убедительные комки мышц, лишенные гибкости. Лицо поворотилось вместе с туловищем. Выражение фигуры вопрошало:
– Ну, че за дела? Я не понял…
Я тоже не понял и перевел взгляд в сторону директорской машины, у которой перетаптывались топотавшиеся. Опять глянул на приезжую троицу.
Понял! Я все понял!
Это просто и однозначно: на контору наехали бандиты!
Я осторожненько, бочком-бочком привстал и, пугаясь скрипа, как ядерной войны, медленно, нежно, по-саперски приоткрыл форточку, чтобы не только подглядывать, но и подслушивать.
Паша и Владислав Аркадьевич бубнили друг другу секретное, на расстоянии не слышное. Павел, судя по жестикуляции, нечто разумное втолковывал директору, тыча пальцем в блокнот. Директор, вялый, интровертный, никакой, качал головой. Время от времени Паша взрывался междометиями, как жванецкий подрывник баржи*. Прочие сотрудники шушукались совсем неслышно.
Граждане-бандосы стояли расслабленно. Уверенно и даже по-хозяйски попирали двор ослепительно белыми кроссовками и обсуждали вчерашний кураж на Егоркиной хате.
Их речь я слышал членораздельно: «Да-ааа... В натуре... чисса ништяк оттянулись… Ну-ууу… Карочи-иии… Я недопонял… Э-эээ… Кто бухло выжрал?… Ну, Карабас с соской… типа, завалился, да… Прикинь… Да-ааа... Конкретно два корабля взорвали… Гонишь…Карочи-иии… Пухлый на бычку…Да-ааа... Ссыкуха кипеж потом подняла… Э-эээ, прикинь, рамсы попутала… Кидаю палку… Предъявы… Че за дела…Карочи-иии, по приходу на измену сел… Да-ааа... Базар-вокзал… Ну, Карабас подорвался… Прикинь, мартышка всем отстрочила… Э-эээ… Кто в ванной наблевал? Ну-ууу… Ни подмыться, ни умыться… Карочи-иии...»
Облаченный в жилетку бандит с той же пролетарской гордостью, что и премированный красными шароварами революционный командир, отделился от собеседников и подошел директор-буржу:
– Э-ээ? Ну так че? Стреляться хочешь, что ли?.. Ы-ы… Вот я конкретно че-то недопонял. Лопату неси тогда. Сейчас закапывать будем. Гы-гы.
Медленно, как комиссар перед расстрелом белопузых в черно-белых фильмах за Гражданскую войну, вернулся обратно. Постоял, выдерживая мхатовскую паузу. Вылитый артист Жаров, который Анискин, и еще вылитый Максим из юности имени себя. И все это актерское великолепие в одном простом рязанском лице. Такой незатейливый паренек с мещерской засеки, наевшийся анаболиков со стероидами до звона в мышцах и познавший через лязг и грохот подвальной качалки высший смысл революции…
